—  «Луна очень яркая…»

— Это еще слабо сказано, — бормочет второй вахтенный офицер, но так тихо, чтобы 
командир не услышал.

—  «…очень яркая — но не настолько, чтобы было необходимо атаковать из-под 
воды…»

Я вынужден встать, чтобы пропустить назад людей, которые ринулись в носовой 
отсек, когда прозвучала команда «Все — вперед!», и которым теперь надо сквозь 
тот же люк вернуться на свои посты. Они осторожно, как канатоходцы, крадутся на 
цыпочках, чтобы не наделать никакого шума.

Старик приказывает опустить лодку еще глубже, и удерживать заданную глубину и 
курс в течение пяти минут. А когда акустик объявляет о начале очередной атаки, 
он погружает нас еще дальше. Он делает ставку на то, что экипаж зсминца не 
угадает этот его маневр, и поэтому они будут настраивать взрыватели бомб на 
прежнюю глубину…ту, которую мы держали достаточно долго, чтобы их акустик 
наверняка засек нас на ней.

Снова докладывает акустик. Не остается никаких сомнений: эсминец идет за нами 
по пятам.

Невзирая на взволнованный голос акустика, командир не дает рулевому новых 
указаний. Я понимаю: он откладывает любое изменение курса до последнего момента,
 чтобы у разогнавшегося наверху эсминца не было времени повторить маневр вслед 
за нами. Прямо как заяц, уворачивающийся от гончей. Он сворачивает в тот миг, 
когда собака, уверенная, что добыча у нее уже в пасти, готовится сомкнуть 
челюсти, и пролетает мимо, не успев повернуть из-за своей собственной большой 
инерции.

Правда, надо признать, к нашему случаю эта аналогия не совсем подходит: мы не 
такие быстрые, как заяц, и наш радиус поворота слишком велик. Точнее говоря, 
совсем не подходит: эсминец всегда может развернуться быстрее нас. Но если он 
мчится полным ходом и хочет изменить курс, его тоже относит в сторону. У этой 
крошечной жестянки слишком маленькая осадка.

— Неплохо глушат. Чертовски верный курс. Просто взяли немного высоковато… — 
после этого Старик командует:

— Круто право руля. Левый двигатель — полный вперед!

Все вспомогательные приборы уже давно выключены: радиотрансформатор, 
вентиляторы, даже гирокомпас. Я едва решаюсь дышать. Сижу тихо, как мышка. 
«Тихо, как мышка»? Там, наверху, кот — а мы, мыши, здесь внизу? В любом случае, 
не шевелись!

На самом деле они должны были накрыть нас с первой попытки — они ведь были так 
близко к месту нашего погружения. Но Старик оказался слишком хитер для них. 
Сперва он развернул лодку узким фасом в их сторону, Затем повернул направо — и 
нырнул, но с положенным влево рулем. Как футболист, смотрящий в один угол ворот,
 забивает гол, послав мяч в противоположный.

Старик удостаивает меня кивком головы:

— Мы еще не расстались с ними. Настырные парни. Явно не новички.

— Правда? — единственное, что я нашелся ответить.

— Хотя они, наверно, уже слегка раздражены, — добавляет он.

Он приказывает опуститься еще глубже: на сто пятьдесят метров. Если судить по 
докладам акустика, эсминец, как привязанный, следует за нами. В любой момент 
они могут дать своим моторам полный ход и пойти в новую атаку. Если бы у нас 
была лодка попроворнее.

Старик велит прибавить ходу. Это очень рисковано: чем быстрее крутятся винты, 
тем больше они шумят. Томми смогут услышать наши электромоторы невооруженными 
ушами. Но, вероятно, командир прежде всего хочет уйти из зоны действия 
вражеского звукопеленгатора.

— Эсминец становится громче! — негромко объявляет акустик.

Командир шепотом отдает приказ опять снизить скорость. Значит, не получилось. 
Мы не смогли оторваться. Они по-прежнему преследуют нас. Они не дадут нам 
стряхнуть их с хвоста; скорее они позволят своим подзащитным посудинам плыть 
дальше безо всякого прикрытия. В конце концов, ведь не каждый день удается 
прочно подцепить на крючок подводную лодку.

Гигантский молот обрушивается на лодку. Практически в это же мгновение Старик