|
— Хоть на этот раз займемся чем-то дельным…
Командир обрывает его:
— Не так быстро, господа! Что угодно может случиться до наступления темноты.
Он напускает на себя мрачный вид. Но я уверен, что глубоко внутри себя он
совершенно спокоен. Древнее суеверие: не сглазь атаку.
Судя по радиограммам командования, уже пять лодок перенацелены на наш конвой.
Пять — это уже настоящая стая. Одна из них, как мы поняли из их донесения о
своих координатах, прибудет уже этой ночью. Это Флешзиг — и он находится к
западу от нас.
Первый вахтенный офицер сидит в кают-компании. Он заметно нервничает. Я вижу,
как беззвучно шевелятся его губы. Должно быть, вспоминает свою «молитву перед
боем» — слова команд для пуска торпед. Учитывая, что ни один корабль противника
не оказался в пределах досягаемости во время его предыдущего патруля, это будет
его первая атака. Во всяком случае, хоть на время мы сможем отдохнуть от его
пишущей машинки.
На центральном посту я налетаю на шефа. Он может притворяться, что совершенно
спокоен, но видно, что он чувствует себя как на иголках. Я наблюдаю за ним
молча, но с многозначительной ухмылкой, пока он, вспылив, не спрашивает, что
это меня так развеселило.
— Тихо, тихо, — успокаивает его Старик, неожиданно материализовавшийся из
ниоткуда.
— Будем надеяться, что выхлопные трубы выдержат, — говорит шеф. — одна, идущая
от левого дизеля, повреждена.
Всего несколько часов назад Йоганн рассказал мне одну историю:
— Однажды, еще на UZ, мы поддерживали контакт, и у нас прогорела выхлопная
труба дизеля. Бог мой, ну и натерпелись же мы! Весь отработанный газ повалил в
машинное отделение. Держишь руку перед лицом, и не видишь ее. Пришлось
улепетывать оттуда и возвращаться уже со спасательным снаряжением. Два кочегара
потеряли сознание. Отправили их отлеживаться. Сам Старик спустился вниз. Вопрос
стоял так: сдаться и дать посудинам уйти от нас, либо дышать газом до самой
атаки? Все висело на волоске — и так целых три часа! Стены были абсолютно
черные, а мы стали похожи на негров.
Шеф начинает всерьез беспокоиться. Не сказав ни слова, он удаляется в кормовой
отсек. Спустя пять минут он возвращается.
— Ну, как там?
— Comme ci, comme ca[67 - То так, то сяк. (фр.)], — ответ, достойный сивиллы[68
- Легендарные предсказательницы античности, чьи пророчества можно было
истолковать как угодно.] .
Командир с головой занят у карточного стола и, кажется, его ничто не волнует.
Радист приносит журнал на подпись. Это значит, что прошло еще два часа.
— Наша газета, — говорит Старик. — Послание для Меркеля, ничего особенного,
приказ сообщить свои координаты. Он вышел в море в тот же день, что и мы.
Новость, что старый Меркель или как его еще называют — Меркель-Катастрофа, все
еще жив, приводит нас в неподдельное изумление. Его первый вахтенный офицер
поведал мне, чего он избежал в свой последний патруль, когда они встретились с
танкером в необычайно бурном море:
— Танкеру не повезло. Он совершил маневр, и оказался прямо перед нами. Море так
разыгралось, что мы не могли поймать его в перископ. Нам пришлось подойти так
близко, чтобы танкер не смог уклониться от наших торпед. Меркель приказал
выпустить одну торпеду из третьего аппарата. Мы услышали, как она сдетонировала,
а сразу за этим — еще один взрыв. Шеф делал все возможное, чтобы удержать нас
на перископной глубине, но мы все никак не могли увидеть танкер. Перископ был
чист лишь несколько минут спустя, и первое и единственное, что мы увидели —
нависший над нами борт танкера. Они, оказывается, описали круг. У нас не
оставалось времени, чтобы уйти от столкновения. Они врезались в нас, когда мы
были на глубине всего в пятнадцать метров. Оба перископа снесло к черту, но
корпус высокого давления выдержал — просто чудо! Нас спасли какие-то сантиметры.
Мы не могли всплыть: люк боевой рубки совершенно заклинило. Не слишком приятно,
если не можешь оглядеться вокруг, не говоря уже о том, чтобы вылезти из лодки.
Отвратительное ощущение. В конце концов мы выбрались через люк камбуза и
вскрыли люк рубки при помощи кувалды и зубила. Ни о каком аварийном погружении
|
|