она нерешительно протягивает к нам. Потом с громоподобным звуком она бьет в 
борт носовой части лодки, которая от удара уваливает в сторону от своего курса. 
Спрячь голову! Шипящий вал заливает мостик, полностью скрывая его под собой. Мы 
больше не чувствуем палубы у себя под ногами.

Но сразу же эта самая волна вздымает лодку. Высунувшийся из воды нос некоторое 
время висит в воздухе, пока волна не отпускает лодку, давая ей свалиться вниз. 
Вода через шпигаты и кормовую часть мостика, лишенную бульверка, устремляется 
прочь. Вскипевшие вокруг ног водовороты пытаются свалить нас.

— Это, пожалуй, слишком, — ворчит второй вахтенный.

В тот момент, когда лодка оседлала следующую волну, он откидывает люк и 
сообщает вниз:

— Для командира: волны сильно ухудшают видимость. Прошу изменить курс: триста 
градусов.

На мгновение из открытого люка на мостик долетают звуки транслируемой внутри 
лодки музыки. Затем снизу раздается голос:

— Курс триста градусов разрешаю.

— Новый курс: триста градусов, — командует второй вахтенный рулевому.

Лодка медленно поворачивает, и волны начинают накатывать под углом на корму. 
Теперь она будет мотаться, как детская лошадь-качалка.

— Курс — триста градусов, — подтверждает рулевой снизу. Люк боевой рубки вновь 
закрывается.

Мое лицо горит, как будто я натер его своим рукавом. Не имею ни малейшего 
понятия, сколько раз по нему хлестанули плети воды. Я еще удивляюсь, что оно не 
распухло настолько, чтобы окончательно скрыть глаза. Нельзя ни разу моргнуть, 
чтобы не почувствовать боли. Кажется, мои веки стали в два раза больше, чем 
обычно. Боже, за что такое наказание?

Я молча киваю второму вахтенному, жду, пока крутящийся водоворот не покинет 
мостик, откидываю крышку и скрываюсь в люке.

Меня охватывает бездонная депрессия. Это мученичество — испытание нашей 
выносливости, проверяющее, доколе мы можем терпеть боль.

Радист принял позывные SOS с нескольких кораблей.

— Скорее всего, разбиты грузовые люки на транспортных судах, и вода заливает 
трюмы. К тому же, волны превратили спасательные шлюпки в щепки.

Старик перечисляет различные беды, которые шторм может доставить обычному 
кораблю:

— Если на какой-то из этих барж выйдет из строя рулевой механизм, или она 
потеряет винт, команде остается только молиться.

Рев воды, дробь водяных брызг и шипение воды в трюме составляют фоновую музыку 
глухим ритмичным ударам волн в носовую часть лодки.

Я могу только дивиться тому, что одичавшее море до сих пор не расплющило лодку 
и не разорвало ее сварные швы. Все наши потери на данный момент заключаются в 
нескольких разбитых тарелках и бутылках яблочного сока. Похоже, сама по себе 
лодка неуязвима для разбушевавшейся стихии. Но она постепенно заставляет нас 
встать на колени. Техника хорошо переносит шторм — в отличие от нас, простых 
людей, которые не слишком-то приспособлены к подобным мучениям.

По вялой активности в радиоэфире я делаю вывод о том, насколько безуспешно 
действуют подлодки. Требования сообщить свои координаты, обычные донесения, 
пробные радиосигналы — и больше ничего.

Мне на память внезапно приходит отрывок из книги Джозефа Конрада «Юнец», когда 
барк «Джудея», идущий с грузом угля в Бангкок, попадает в зимний атлантический 
шторм, который потихоньку разрушает корабль: сначала фальшборт, затем — штаги, 
спасательные шлюпки, ветиляционные трубы, палубную надстройку вместе с камбузом 
и кубриками команды! И как они все встали к помпам: от капитана до юнги, 
привязавшись к мачтам, работая днем и ночью до изнеможения, чтобы выжить. У 
меня в голове отложилась фраза: «Мы забыли, что такое — быть сухими».

Это воспоминание успокаивает меня: море не в силах нас утопить. Никакой другой 
корабль не превосходит наш по мореходным качествам.

Воскресенье. Даже чтобы проделать самые обычные дела, мне приходится вынести