командир.

Потом он вскакивает на ноги и, прикидывая, на сколько накренится лодка в этот 
раз, качаясь, направляется вперед. Вскоре он возвращается со сложенной пополам 
картой, которую раскладывает на «картежном столе».

— Вот здесь сейчас находится UT — почти прямо у нас по курсу. А вот тут — мы.

Я понимаю, что нас разделяют сотни миль. Командир мрачен:

— Если это один и тот же циклон, то пиши-пропало! Похоже, что все это — одна 
сильно раздавшаяся штормовая система, и судя по всему, она не собирается 
уходить в ближайшее время.

Задумавшись, он складывает карту и, отодвинув рукав свитера, смотрит на свои 
часы.

— Скоро обед, — говорит он, как бы подводя итог всему, связанному с 
радиограммой, а также своим размышлениям.

Когда наступает время обеда и командир появляется в офицерской кают-компании, я 
не верю свои глазам — он надел водонепроницаемый плащ. Все уставились на него, 
как будто на корабле появился посторонний. Мы не можем понять ровным счетом 
ничего по выражению его лица, настолько тщательно он закутался.

— Сегодня вечером за ужином надлежит быть одетым в плащи, — произносит Старик, 
улыбаясь нам в зазор между воротником своего плаща и опущенными полями 
зюйдвестки, как в прорезь забрала

— Итак, господа, — с нетерпением интересуется он. — Неужели у вас сегодня нет 
аппетита? И именно когда кок принес свой великолепный суп — и это в такую 
погоду!

У нас уходит некоторое время на то, чтобы всем встать из-за стола, и, подобно 
послушным детям, побрести неверными шагами на центральный пост, где развешана 
одежда для плохой погоды. Знаменитая скульптура Лаокоона и его сыновей 
предстает перед моим взором, когда я наблюдаю за гимнастическими упражнениями и 
акробатическими трюками, проделываемыми инженерами и вахтенными офицерами, 
пытающимися влезть во все еще влажное снаряжение.

Наконец мы снова рассаживаемся вокруг стола, похожие на участников карнавала. 
Командира прямо-таки распирает от гордости за придуманное для нас развлечение.

Внезапно в проходе раздается грохот: это стюард приземлился на живот. Его руки 
подняты над головой, и в них зажата супница, из которой не пролилось ни капли.

— Он превзошел сам себя! — абсолютно спокойным голосом высказывает свое мнение 
командир, и шеф одобрительно кивает в знак полного с ним согласия.

— И никакой репетиции — такой номер демонстрируется публике впервые — это 
что-то!

Второй вахтенный разливает суп, приготовленный из картошки, мяса и овощей. В 
это время я поддерживаю его за страховочный пояс под его прорезиненной курткой. 
Несмотря на это, уже на втором человеке он выливает целый половник мимо тарелки 
на стол:

— Черт побери!

Одновременно с ним шеф дает ускользнуть части содержимого из своей не до краев 
наполненной тарелки, значительно увеличив лужу супа, разлитую перед нами. 
Бесцветные куски картофеля плавают в темно-коричневом вареве, растекшемся между 
ограждениями стола — как айсберги, отколовшиеся от ледника. Впрочем, после 
первого же крена лодки на столе остается только картошка, жидкость находит себе 
путь под ограждением и выплескивается прямо на колени командиру и шефу.

Командир обводит нас взглядом триумфатора:

— Видали?

Ему не терпится еще раз увидеть, как прольется суп.

Сдавленный смех второго вахтенного прерывается глухим звуком падения. Улыбка 
застывает на лице командира. В мгновение ока он — весь внимание. Шеф еле успел 
вскочить, чтобы уступить ему дорогу, когда с центрального поста доносится: 
«Рундук с картами опрокинулся».

В отверстие люка я вижу, как четверо мужчин пытаются водрузить тяжелый железный 
ящик обратно на место.