Я чувствую, как к моему горлу подкатывает тошнота. Я смотрю в потолок и смутно 
вижу на фанерном фоне бледное лицо с красным пятном на месте глаза. Интересно, 
то, что он рассказал — правда? Неужели такое может случиться на самом деле? Или 
же действительно кто-то оказался способен на такую мерзость? Может, Френссен 
все это выдумал?

Во время всплытия я все еще лежу на койке. Я чувствую всем телом, как лодка 
стала подниматься. Сначала неспеша. Потом мне кажется, что я водитель, у 
которого на повороте зимней дороги заносит задние колеса. Вскоре вся каюта 
начинает крутиться. Я слышу, как первые волны шлепают нас наотмашь своими 
лапами. Мы опять на поверхности, и пляска святого Вита[62 - Свистопляска.] 
продолжается.

С поста управления доносится шум. Там кто-то чертыхается, так как вода никак не 
перестанет поливать его. Нагнувшись, я пролезаю в люк. Увидев меня, он снова 
начинает браниться:

— Проклятье! Скоро на лодке не останется безопасного места!

Понедельник. У санитара появилась работа. Несколько человек пострадали. Ушибы, 
прищемленные ногти, кровоподтеки — в общем, ничего серьезного. Один человек 
упал со своей койки, другого на посту управления шмякнуло о вентилятор. Еще 
один матрос ударился головой о сонар. У него рваная рана, которая выглядит 
достаточно плохо.

— Черт возьми! Я надеюсь, он сможет с ней справиться. Иначе мне придется 
приложить руку, — грозится Старик.

Я готовлюсь заступить на вахту в 16.00 вместе со вторым помощником. Один из 
наблюдателей заболел. Я займу его место.

Не успел я поднять крышку люка, как вымок до нитки. Так быстро, как только могу,
 втискиваюсь между стойкой перископа и бульверком мостика и защелкиваю карабин 
своего страховочного пояса. Лишь проделав все это, я пробую распрямиться, чтобы 
выглянуть за бульверк.

Моим глазам предстало еще одно зрелище, от которого захватывает дух. Хаос! 
Волны налетают друг на друга, смешивая свои ряды, одна падает на спину другой, 
как будто желая разорвать ее в клочья.

Лодка на какое-то мгновение зависла на гребне гигантской волны, оседлав 
чудовищного левиафана. В течение этих секунд я могу взирать, как из гондолы 
«чертова колеса», на такой океан, каким он был миллионы лет назад. Тут лодка 
начинает раскачиваться. Ее нос нерешительно колеблется из стороны в сторону, 
пытаясь решить, куда ему направиться. А затем с оглушительным грохотом 
начинается скольжение вниз.

Не успела лодка встать на ровный киль внизу, в ложбине между волнами, как 
второй неимоверный вал — тонны сокрушающей все на своем пути воды — с жуткой 
яростью обрушивается на верхнюю палубу, бьет нас под колени, накрывает нас с 
головой, крутится и бурлит вокруг наших тел. Кажется, проходит вечность, пока 
лодка окончательно стряхивает его с себя. На один миг, пока не последовал 
следующий удар, становится видна вся носовая часть лодки вплоть до боевой рубки.


Скоро моя шея сзади начинает гореть, натертая до крови жестким воротником 
непромокаемого плаща. Боль усиливается соленой водой, которая обжигает не хуже 
кислоты.

У меня порез на подушечке большого пальца левой руки. Он не заживет до тех пор, 
пока в ранку попадает морская вода. Мы постепенно растворяемся в океанском 
рассоле. Черт бы его побрал!

Да еще этот свирепый холодный ветер. Он сдирает кожу белой пены с волн и уносит 
ее горизонтально вытянутыми лохмотьями. Он превращает несомые им брызги в 
крупную картечь. Когда он поливает ею мостик, нам приходится искать укрытия за 
бульверком.

Второй вахтенный офицер поворачивается. Его покрасневшая физиономия усмехается 
мне. Он хочет, чтобы я видел: он не из тех, на кого легко произвести 
впечатление подобным обстрелом. Перекрикивая рев и свист стихий, он обращается 
ко мне:

— Представьте, каково было бы оказаться в такую погоду с увесистым чемоданом в 
каждой руке, и не чувствовать под ногами палубу корабля!

Боевая рубка принимает еще один удар. Тяжелая волна обрушивается на наши 
согбенные спины. Но второй офицер уже выпрямился, его глаза устремлены к 
горизонту. Он продолжает кричать: