еще добавить бокал шампанского, то получится настоящий пир. Забавно: стоит 
перестать желудку болтаться и трястись, как у меня разыгрывается аппетит. 
Любопытно, как давно я ел последний раз?

Как здорово лежать на койке. Я не представлял раньше, как здесь может быть 
хорошо. Я распластался по ней, ощущая матрас каждым квадратным сантиметром 
своей спины, затылка, внутренней стороной рук и ладонями. Я вытянул сперва 
носок правой ноги, затем левой, распрямил сначала одну ногу, потом — другую. Я 
расту, становясь с каждой минутой все длиннее. В динамике раздается шипение, 
как будто там жарят шкварки, затем бульканье, и, наконец, заиграла пластинка, 
которую Старик принес на борт:

		Sous ma porte cochere 
		chante un accordeon 
		musique familiere 
		des anciennes chansons 
		Et j'oublie la misere 
		quand vient l'accordeon 
		sous la porte cochere 
		de ma vieille maison…

Готов спорить, что она досталась ему в подарок не от его матроны, дамы с 
зелеными чернилами. Откуда у него эта запись — можно только догадываться. А 
может, Старик — вовсе не такой уж старик? Впрочем, вода глубока[61 - В тихом 
омуте черти водятся.] .

Тут появляется Айзенберг с известием, что обед подан.

— Так рано?

Я узнаю, что Старик перенес обед на час раньше, чтобы люди могли спокойно 
поесть.

Но я тут же начинаю беспокоиться о возможных последствиях этого события. Поесть 
спокойно — это просто замечательно, но как мы будем расставаться со съеденным? 
Меня передергивает при одной мысли об этом.

Старик явно не разделяет мои сомнения. Он поглощает огромные куски зельца, 
густо намазанного горчицей, уложенные на консевированный хлеб вместе с 
маринованными огурчиками и нарезанным колечками луком. Первый вахтенный офицер 
мучительно долго разглядывает извлеченный из своей порции кусочек шкурки с 
несколькими торчащими щетинками, и с отвращением отпихивает его на край тарелки.


— И правда, ужасно небритая свинья! — комментирует Старик и добавляет, 
ожесточенно жуя. — Сюда бы еще пива и жареной картошки!

Но вместо вожделенного пива стюард приносит чай. Второй вахтенный офицер уже по 
привычке приготовился зажать чайник между ног, но, осознав, что сейчас это не 
обязательно, он театральным жестом хлопает себя левой ладонью по лбу.

Старик продлевает наше пребывание под водой на двадцать минут «в честь 
воскресенья».

Население унтер-офицерской каюты использует подводное затишье на обычный манер. 
Френссен повествует о том, как в результате бомбового налета на поезд, на 
котором он направлялся в увольнительную, он смог добраться только до Страсбурга,
 где первым делом разыскал публичный дом:

— Она заявила, что делает нечто особенное. Но не сказала, что именно. Я пошел с 
ней. Она раздевается и ложится. Интересно, думаю я, что она мне приготовила, и 
уже собираюсь засадить ей, как она говорит мне: «Ты хочешь трахнуть меня, 
сладенький? Боже мой, как примитивно!». И вдруг она вынимает глаз — разумеется, 
он оказался стеклянным — и вместо него остается красная дыра. «Вот теперь давай,
 вы…би меня так, чтобы и другой глаз вылез!»

— Ну ты и свинья!

— Рассказывай сказки своей бабушке!

— Ты самый грязный ублюдок из всех, что я знал!

— Тебя послушаешь, пукнуть хочется!

— Надо бы тебе отрезать член!

Когда ругань утихла, помощник дизельного механика произносит примирительным 
тоном:

— Но вообще-то сама по себе идея неплохая, согласны?