утонуть побыстрее, тем лучше — вот так! Морские конвенции ведь не нарушены, 
верно? Командование подводным флотом может быть уверено, что его приказ понят 
правильно!

Все понимают, о ком идет речь, но никто не смотрит на Флоссмана.

Надо подумать, что взять с собой. Только самое необходимое. Обязательно теплый 
свитер. Одеколон. Бритвенные лезвия — впрочем, я вполне могу обойтись и без 
них…

— Сплошной фарс, — это снова Томсен. — До тех пор, пока у человека есть палуба 
под ногами, ты можешь стрелять в него, но когда видишь несчастного, 
барахтающегося в воде, сердце кровью обливается. Смешно, правда?

— Я хочу рассказать, что на самом деле чувствуешь при этом… — опять начинает 
Труманн.

— Ну и?

— Если там один человек, ты представляешь себя на его месте. Это естественно. 
Но никто не может представить себя на месте целого парохода. Это невозможно. 
Другое дело — один человек! Сразу все представляется иначе. Чувствуешь себя 
неловко. Так что они добавляют немного этики — и готово, все снова выглядит 
замечательно.

Теплый свитер, который Симона связала для меня, просто великолепен. Горло почти 
закрывает уши, все петли — рыбацкой вязки; и при этом совсем не кургузый — 
длинный и теплый, зад не отморозишь. Может, мы и вправду пойдем на север? Путем 
викингов. Или еще выше — на русские конвои. Жаль, никто не имеет ни малейшего 
понятия о нашем назначении.

— Но люди в воде действительно беззащитны, — настаивает Саймиш тоном истца, 
уверенного в собственной правоте.

И все начинается снова.

Томсен отрицательно жестикулирует, и промычав: «Дерьмо!», роняет голову.

Я чувствую непреодолимое желание встать и уйти, чтобы как следует собрать вещи 
в дорогу. Одну-две книги. Но какие именно? Невозможно дольше дышать этим 
перегаром. Воздух здесь свалит с ног и призера пивного состязания. Постараюсь 
сохранить голову ясной. Эта ночь — последняя на берегу. Не забыть запасные 
фотопленки. Мой широкофокусный объектив. Шапка на меху. Черная шапка и белый 
свитер. Я буду глупо выглядеть в них одновременно.

Хирург флотилии опирается на расставленные руки, одна покоится на моем левом 
плече, другая — на правом плече Старика, как будто он собрался выполнять 
гимнастические упражнения на параллельных брусьях. Вновь зазвучала музыка; 
стараясь перекричать ансамбль, он орет во всю глотку:

— Мы тут ради чего собрались: отметить посвящение в рыцари или послушать 
философский диспут? Хватит молоть ерунду!

Рев хирурга заставил нескольких офицеров вскочить на ноги. Они, как по команде, 
залезли с ногами на стулья и принялись выливать пиво в пианино, в то время как 
обер-лейтенант бешено молотит кулаками по клавишам. Одна бутылка за другой. 
Пианино без возражений проглатывает пиво.

Пианино и компания производят недостаточно шума, поэтому на полную громкость 
включают патефон. «Где тигр? Где тигр?»

Лейтенант, высокий блондин, срывает с себя китель, легко вскакивает на стол, 
присаживается на корточки и начинает демонстрировать танец живота, поигрывая 
брюшными мускулами.

— Тебе надо выступать на эстраде! — Здорово! — Прекрати, ты возбуждаешь меня!

Когда зал разразился неистовыми аплодисментами, один человек, уютно 
завернувшись в красную ковровую дорожку и подложив под голову спасательный 
жилет, украшавший собой одну стену, мирно заснул на полу.

Бехтель, которого никто не решился бы назвать эксгибиционистом, уставился в 
пространство и хлопает в такт румбы, исполнение которой требует от танцора 
живота все его мастерство.

Наш шеф, который до этого сидел в молчаливом раздумии, теперь тоже разыгрался. 
Изображая обезьяну, он залез на декоративную решетку, прикрепленную к стене, и 
в ритм музыки обрывает виноградины с искусственной лозы. Решетка раскачивается, 
на мгновение замирает в метре от стены, как в старых фильмах с Бастером Китоном,
 потом обрушивается вместе с шефом на сцену. Пианист запрокинул голову, как