Я не могу дольше оставаться на мостике без дождевика и зюйдвестки. Спустившись 
вниз, первым делом я смотрю на барограф. Его игла начертила нисходящую лесенку. 
Как будто смотришь сбоку на каскад в разрезе. Линия ненастной погоды опускается 
с такой настойчивостью, что скоро она коснется края бумаги.

Замечательный прибор — барограф. С его помощью погода берет в руки перо, чтобы 
оставить росчерк своего автографа на барабане, медленно вращающемся вокруг 
вертикальной оси. Линия, прочерченная на нем, тем не менее периодически 
нарушается резкими скачками пиков.

Не в силах понять значение этих всплесков, я обращаюсь за разъяснениями к 
штурману.

— Это хроника наших ежедневных учебных погружений — барограф отмечает не только 
изменение атмосферного давления снаружи, но и, само собой, его перепады внутри 
лодки. Пики — это избыточное давление внутри корпуса.

Заметно, что погодя сильно беспокоит командира.

— Такие циклоны иногда делают по сто-двести узлов в час, а это приводит к 
колебаниям в атмосфере и столкновению субтропических и полярных воздушных масс,
 — объясняет он. — Это порождает сильные завихрения — ветер прямо как с цепи 
срывается.

— Угощайтесь, пока предлагают, — говорит мне шеф, ехидно улыбаясь.

Старик склоняется над картой, штурман заглядывает ему через плечо.

— Эти североамериканские штормовые фронты шутить не любят. За отступающей зоной 
низкого давления следует холодный воздух. С ним может прийти шквалистый ветер и,
 если повезет, видимость может улучшиться. Конечно же, мы можем податься дальше 
к северу, но тогда мы еще больше углубимся в центр шквала. Увернуться на юг, мы,
 к сожалению, не можем по тактическим соображениям. Что ж, Крихбаум, у нас нет 
выбора, кроме как помолиться Богу и двигать напрямую, прямо посередине. Очень 
плохо, что у нас по левому борту — затишье.

— Похоже, нам предстоит принять участие в настоящем родео, — глухо отвечает 
штурман.

Несколько свободных от вахты матросов, вооружившись тонкими линями, найтовят[55 
- Закрепляют, привязывают] ящики с провиантом. Больше делать нечего, никаких 
приготовлений, которые увидишь на надводном корабле в преддверии шторма. Старик 
может позволить себе расслабиться, уперев свои большие руки в бедра.

За обедом нам пришлось поставить на стол ограждение, хотя оно не сильно помогло,
 и нам требуется приложить максимум сноровки, чтобы не дать супнице 
опрокинуться.

Внезапно, как бы ненароком, шеф обращается ко второму инженеру:

— Что это у вас на ресницах и бровях? Вам стоило бы показаться доктору.

Как только оба вахтенных офицера и второй инженер уходят, он произносит — опять 
как бы невзначай:

— Вши.

— Что?… не может быть! — опешивает Старик.

— Очень даже может, у второго инженера на бровях и у основания ресниц.

— Вы шутите!

— Нисколько. Уж если они там начали плодиться, значит, дело зашло и впрямь 
далеко.

Старик с шумом втягивает носом воздух и, наморщив лоб и открыв рот, растерянно 
смотрит на шефа.

— Учитывая, какое уважение внушают мне ваши познания, значит ли это, что ваш 
наследник…?

— Т-с-с — не будем делать преждевременных выводов!

Шеф злорадно усмехается. Командир так энергично мотает головой, как будто 
проверяет свой вестибулярный аппарат. Наконец он произносит:

 — Второй инженер только что вырос в моих глазах. Любопытно, чего еще можно от 
него ожидать.