Теперь наступает очередь шефа открыть от изумления рот.

Лодка постепенно затихает. Можно расслышать гудение вентиляторов. Лишь когда на 
несколько секунд открывается люк, ведущий в носовой отсек, доносятся обрывки 
песен и гомон многих голосов. Я встаю и иду вперед.

 — Сегодня в цехе предстоит знатная гулянка, — с одобрением кивает головой 
штурман, когда я прохожу через каюту унтер-офицеров.

В носовом отсеке темень еще больше, чем обычно.

— Что тут происходит?

— Празднуем и гуляем! — кричит мне в ответ хор голосов.

Свободные от вахты матросы сидят на плитах пола, поджав под себя ноги на манер 
портных. Все это напоминает переиначенную сцену с разбойниками из «Кармен», 
только вместо замысловатых рваных одеяний они одеты в промасленные матросские 
куртки и тельняшки, которые извлечены на свет божий непонятно из какой кучи 
старого тряпья.

Внезапно лодка резко кренится. Кожаные куртки и плащи отделяются от стены. Нам 
приходится изо всех сил держаться за веревочные ограждения коек. В глубине 
отсека звучит крепкая ругань. Промеж голов и качающихся гамаков я вглядываюсь в 
темноту. Там кто-то отплясывает почти абсолютно голый.

— Салага с мостика! Он старается держать свое драгоценное тело в форме, — 
получаю я разъяснение от Маленького Бенджамина. — Постоянно этим занимается. Он 
безумно обожает себя.

С коек, расположенных впереди, и из одного гамака доносится траурное пение. 
Крошка Бенджамин извлек на свет божий свою губную гармошку, торжественно 
прочистил ее, постучав по руке, пару раз провел туда-сюда по сжатым губам, 
держа в согнутой ладони, и наконец выдает мелодию, к которой добавляет немного 
тремоло, сопровождая ее негромкими быстрыми хлопками свободной рукой. Хаген 
подвывает в такт. Один за другим присоединяются и другие матросы. Бокштигель 
запевает:

		Она села на поезд в Гамбург, 
		И настроение у нее было — хуже некуда. 
		Она вышла на станции Фленсбург 
		И улеглась на рельсы. 
		Машинист увидел девушку и 
		Схватился за тормоз. 
		Но, увы, поезд продолжал неумолимо двигаться, 
		И голова покатилась по песку.

— Проклятие, уже без десяти минут! — внезапно объявляет Факлер. — Что за 
собачья жизнь! Только присядешь, и уже снова пора бежать. Черт!

Продолжая ругаться, он покидает хор.

Швалле тоже поднимается на ноги, тщательно затягивает свой ремень и исчезает за 
дверью, бросив на прощание:

— Пора на работу!

— Да брось ты ее, любовь моя! — орет вдогонку Бокштигель.

Шеф все еще сидит в кают-компании. Он выжидающе смотрит на меня и задает 
вопрос:

— Что делает стекольщик, если у него нет стакана?

Мой озадаченный взгляд не смиряет его. Никакого снисхождения к недогадливым.

— Он пьет из бутылки.

Я устало пропускаю его остроту мимо ушей.

С поста управления долетает шум воды, ливнем обрушивающейся сверху через люк. 
Временами где-то заносится гигантский кулак, который с размаху бьет по корпусу 
лодки. Раздается такой грохот, что я подскакиваю на месте. Командир ухмыляется:

— Это морские слоны пробуют выплеснуть свою сперму на лодку.

Раздается еще один глухой удар. Шеф встает, аккуратно надевает подтяжки, потом 
сдвигает одну из пайол палубы и подзывает меня: