ежедневно, а порой – и еженощно. Обычно на день из состава эскадрона отряжалось 
три конных патруля в составе не менее двух отделений каждый. При этом в каждом 
отделении имелась полевая радиостанция. Эти три патруля действовали в качестве 
головных дозоров на пути продвижения пехотной дивизии, причем один патруль 
действовал по оси продвижения дивизии, второй – справа, а третий – слева от оси 
продвижения («прощупывая» фланги на предмет наличия неприятельских сил). 
Расстояние, на которое патрули отдалялись от главных сил наступающей дивизии, 
составляло в среднем около 10 км. Еще одно конное отделение и тяжелый эскадрон 
разведывательного отряда, по возможности, оставлялись в резерве.
          Довольно часто германским конникам приходилось вступать в бой с 
красными кавалеристами. Так, по воспоминаниям ветерана 17-го кавалерийского 
полка Генриха Деккерта, осенью 1941 г. ему и его сослуживцам не раз приходилось 
встречаться с красными «казаками», причем эти «казаки почти всегда уклонялись 
от боя». Их низкорослые степные лошадки мчались с огромной скоростью, и немцам, 
как они не старались, никогда не удавалось «догнать казаков на своих 
битюгах-мастодонтах».
            Необходимо отметить, что советское командование никогда не упускало 
случая бросить на врага, наряду с мощными бронетанковыми и моторизованными 
частями и кавалерийские части. Костяк их действительно составляли 
репрессированные после победы советской власти в Гражданской войне 1918-1922 гг.
 казаки и калмыки – прирожденные лихие наездники, отличавшиеся повышенной 
мобильностью. С обострением военной обстановки большевицкие власти «великодушно 
простили» их и милостиво разрешили казакам и калмыкам «умирать за кислый огурец 
и мировую революцию», как писал Исаак Бабель в своей «Конармии». Обученные 
сражаться как в пешем, так и в конном строю, они были способны преодолевать 
верхом огромные расстояния, при необходимости везя с собой легкую артиллерию и 
пехотные минометы. Казачьи и калмыцкие кони, часто неказистые с виду, в отличие 
от германских кавалерийских лошадей, обладали способностью выдерживать морозы 
до 30 градусов безо всякого вреда для собственного здоровья. Приведем, в 
качестве примера, эпизод боя артиллерийской части германского вермахта, 
усиленной подразделениями мотопехотного полка СС «Нордланд» в ходе наступления 
на Ростов в районе станицы Ново-Красновской. По воспоминаниям одного из 
норвежских волонтеров полка СС «Нордланд» – свидетелей дела под 
Ново-Красновкой:
        «Совершенно случайно я бросил взгляд на гряду холмов, расположенную в 
2-3 километрах к северу от нашей позиции – и поначалу не поверил собственным 
глазам. Боже правый, подумал я, а это что еще такое? С холмов прямо на нас 
несся сомкнутый конный строй неприятеля. Я доложил об этом унтерштурмфюреру 
(лейтенанту) Линднеру, который крикнул: «Тревога, казаки!». На несколько секунд 
мы все оцепенели. И эти несколько секунд показались нам вечностью. Но затем мы 
стряхнули с себя это оцепенение. Унтерштурмфюрер Линднер и я кинулись к пушке и 
начали расстреливать неприятельскую кавалерию прямой наводкой. Нас тут же 
поддержали точным огнем обе наши счетверенные зенитные пулеметные установки. 
Конный строй красных неуклонно приближался, расстояние между нами неумолимо 
сокращалось до 700, 600, 500 метров. Теперь мы палили, на чем свет стоит, изо 
всех стволов всех видов оружия. Зрелище было просто ужасное. Всадники летели из 
седел через головы своих коней, кони валились десятками вместе со своими 
всадниками, но конный строй красных продолжал безостановочно рваться вперед, 
сквозь вихрь наших пуль и осколков, приближаясь к нам с роковой неизбежностью. 
И лишь когда между нашей огневой позицией и их конскими мордами оставалось не 
более сотни метров, конная атака захлебнулась, потому что в строю у красных к 
этому времени остался в лучшем случае каждый десятый. Никакой серьезной 
опасности нам более не угрожало. 70 или 80 казаков, размахивая над головами 
саблями (шашками – В.А.), все-таки доскакали до нашей огневой позиции. 
Нескольким из них удалось прорваться через наши линии и скрыться за ближайшими 
холмами, остальные были убиты в бою, ранены или взяты нами в плен.
           Когда опасность миновала, все мы принялись считать убитых и раненых. 
Из примерно 600 казаков, атаковавших нас, не менее 300 лежали мертвыми на поле 
боя. Из допроса пленных и раненых нам удалось выяснить следующее. Командиру 
красного казачьего полка были сообщены вышестоящими инстанциями неверные 
сведения, согласно которым перед его фронтом якобы располагались советские 
войска. К моменту, когда ему стало ясно, что его ввело в заблуждение 
собственное начальство и что, вместо советских, он скачет прямо на немецкие 
позиции, было уже слишком поздно поворачивать назад, и он предпочел идти на 
прорыв. Убойная сила наших пулеметов и пушек была такова, что нам потребовалось 
всего несколько минут на полный разгром целого кавалерийского казачьего полка 
из армии Буденного…»
            Командование Красной Армии настолько бездарно использовало конные 
части «красных казаков» (причем не только в боях под Ростовом), что вызвало не 
утихающие в казачьей среде не утихающие и по сей день споры о том, не 
специально ли «комиссары» восстановили казачьи части, чтобы обречь их на 
заведомую гибель под убийственным огнем немецких танков, пулеметов и пушек. Во 
всяком случае, именно с момента бойни под Ростовом «красные казаки» начали 
массами переходить на сторону немцев, а недорезанное красными население 
казачьих областей – восставать, изгонять советские власти и формировать 
вооруженные отряды для борьбы с большевиками. Впрочем, еще в самом начале 
советско-германской войны, 22 августа 1941 г., потомственный донской казак И. Н.
 Кононов – один из будущих организаторов белых казачьих частей и командир 
Пластунской (пехотной казачьей) бригады в составе XV Казачьего Кавалерийского 
Корпуса генерала Гельмута фон Паннвица (о котором у нас подробнее пойдет речь