наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас 
поэтому не в чем упрекнуть: мы сделали все, что было в наших силах. С первого 
же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не 
было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы 
выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и 
всех прочих.

— Я могу это удостоверить с чистым сердцем и спокойной совестью, господин 
генерал.

— Бои под Калачом показали нам, что русские больше не намерены без борьбы 
отдавать территорию. Наши солдаты в результате физического и душевного 
напряжения, потребовавшегося от них в последние дни и недели, изнурены, оружие 
и техника в значительной мере выбыли из строя. И вот теперь измученные войска, 
которые целые семь недель не имели ни дня отдыха, должны снова идти в 
наступление.

— Именно потому, что я все это знаю, господин генерал, я в Виннице описал наше 
положение самыми мрачными красками.

Паулюс задумался, потом продолжал:

— Генерал Блюментритт, мой преемник по должности первого обер-квартирмейстера в 
генеральном штабе, объезжает сейчас в качестве инспектора Восточный фронт. Он 
дал знать, что будет и у меня. Я еще раз все ему расскажу. Если есть вообще 
какой-нибудь способ нам помочь, то он наверняка это сделает.

Простившись с Паулюсом, я поспешил к начальнику штаба, который уже ждал меня. Я 
знал, что Шмидта нелегко пронять, но, когда он выслушал мой краткий доклад, его 
все-таки взорвало.

— Наша пехота прошла с боями больше пятисот километров. Как видно, господа из 
Главного командования сухопутных сил забыли, что это значит. А ведь слишком 
туго натянутый лук, чего доброго, переломится. Но не смотря на все, Адам, не 
будем вешать голову. Я доверяю нашим бравым солдатам. Конечно, они ворчат. Но 
когда придет приказ наступать, они снова пойдут вперед. Я убежден, что мы 
достигнем нашей цели.

— Вы полагаете, господин генерал, что предстоящие бои принесут нам меньше 
потерь?

— Вот уж нет. Во всяком случае, мы подготовили для переправы через Дон две 
дивизии с пока еще почти нормальной численностью — 76-ю и 295-ю. Я дал им 
последние маршевые батальоны. На командиров можно положиться. Кроме того, вы, 
вероятно, уже слышали от командующего, что к нам прибудет генерал Блюментритт. 
Мы хотим с ним снова поговорить начистоту.




Форсирование Дона


На командный пункт оперативного отдела армии прибыл генерал Блюментритт. 
Последние приготовления к форсированию Дона и наступлению на Сталинград 
закончились. Дивизии стояли на своих исходных позициях. Паулюс и Шмидт еще раз 
подробно обсудили с генералом Блюментриттом наступательные операции.

Командующий армией подчеркнул, что успех может быть гарантирован, только если 
будет исключена всякая угроза северному флангу протяженностью 400 километров. 
Таким образом, Блюментритт получил весьма поучительное впечатление о той 
угрожающей обстановке, в какой мы находились.

19 августа корпусам 6-й армии был отдан приказ о наступлении. Во второй 
половине дня я явился с докладом к генерал-майору Шмидту. В его кабинете висели 
сильно увеличенные аэрофотоснимки Сталинграда. Сейчас я впервые получил ясное 
представление об этом городе, который обозначался на наших картах маленьким 
кружком. Он занимал на западном берегу Волги полосу шириной от 4 до 7 
километров, а длиной свыше 60 километров. Я и не представлял себе, что этот 
город таких исполинских размеров. Сам собой напрашивался вопрос:

— А сможем ли мы с ходу взять штурмом этот громадный город? Ведь противнику 
известны наши намерения.

Еще когда мы дрались под Калачом, русские, как доносили наши летчики, построили 
несколько оборонительных поясов с противотанковыми рвами. Пока мы после этого 
заново перегруппировывали наши силы, они выиграли еще две недели. Несмотря на 
полученное подкрепление — XXIV танковый корпус и 297-ю пехотную дивизию, — 4-я 
танковая армия была не в состоянии прорваться к Волге южнее Сталинграда. 
Следовательно, наше нынешнее наступление вовсе не явится неожиданностью для