концу года. До января 1943 года нечего и рассчитывать на пополнение пехотных 
полков.

Я в ужасе смотрел на Мюллера-Гиллебранда. Ведь наступление на Сталинград должно 
начаться сейчас, а не в январе 1943 года! Что же с нами будет, если боевая 
численность наших частей не достигает даже половины?

Полковник заметил мое смятение.

— Скажите вашему командующему, что я сделаю все, чтобы помочь вам. Правда, в 
ближайшие месяцы мы будем располагать только солдатами, которых выписали из 
госпиталей как вылечившихся. Я прослежу, чтобы сформированные из них маршевые 
роты в первую очередь направлялись в 6-ю армию. Чрезвычайно сожалею, что ничего 
больше не могу вам обещать.

Я откланялся. Ни разу еще за все время войны у меня не бывало так тяжело на 
сердце, как сейчас, когда я с почти пустыми руками отправлялся в обратный путь, 
в штаб армии.

Я поспел в самую последнюю минуту к самолету, летевшему в Харьков. Он был чуть 
ли не битком набит курьерами, зондерфюрерами, служащими вермахта, командирами 
фронтовых войсковых частей, которые возвращались из отпуска или с курсов боевой 
подготовки. Для меня было забронировано место как раз за кабиной пилота. Вокруг 
шел оживленный разговор. Но я не слушал: я не в силах был побороть глубокую 
апатию, которая охватила меня после всех испытаний этого дня.

Неужели Верховное командование вермахта и генеральный штаб сухопутных сил 
действительно считали возможным осуществить наступление на расстояние в 650 с 
лишком километров без значительных потерь для нас? Группе армий «Б» удавалось, 
правда, окружать и уничтожать большое количество советских войск. Противник, 
однако, отступал за Дон и, несомненно, еще доставит нам очень много хлопот в 
предстоящих боях за Сталинград.

Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при 
этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой 
военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны 
требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. 
Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. 
Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было 
принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые 
сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали 
шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о 
потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут 
пополнения, угрожающее положение неминуемо?

Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня 
особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование 
недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях 
наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте 
резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?

Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на 
харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные 
самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал 
летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.

Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от 
бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. 
Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него 
ответственности.

— Ну, Адам, чего вы добились в ставке?

Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, 
стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.

— Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями,
 — с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.

— Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут 
направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо 
полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы 
сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.

Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что 
не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен 
был обольщаться.

— Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз 
толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого