Черт побери! Кому же верить? Лучше бы Кюппер избавил меня от этих вещей. Я 
позвал его.

— Зачем вы положили мне на стол эти листовки?

— Я думал, господин полковник, что они заинтересуют вас, — ответил он.

— Вы ведь тоже прочитали их, Кюппер. Каково же ваше мнение? Можете говорить 
откровенно, — добавил я, заметив, что Кюппер медлит с ответом.

— Так точно, господин полковник, мы прочитали листовки. По рассказам связных, 
приказ сдавать все найденные листовки выполняется только формально. Хотя едва 
ли у кого хватит смелости перейти на сторону Красной Армии, постепенно 
одерживает верх мнение, что русские не расстреливают военнопленных. Связной IV 
армейского корпуса говорил, что вчера ночью из русских окопов к ним обращался 
через громкоговоритель солдат 371-й пехотной дивизии, которого знают многие.

— Говорят ли солдаты штаба между собой об этих листовках, Кюппер?

— Как раз в эти дни по поводу листовок много споров. Одни относятся к ним 
отрицательно, другие раздумывают над тем, что там написано, а то даже и 
защищают эти утверждения. Во всяком случае, почти никто не верит, что в плену 
расстреливают.

Кюппер ушел. Делать мне было, в сущности, нечего, и я погрузился в глубокое 
раздумье. Задумчивым или, вернее, встревоженным был и Паулюс, который некоторое 
время спустя вызвал меня к себе. Обер-лейтенант Циммерман дал понять, что, 
по-видимому, у генерал-полковника возникла потребность поговорить со мной.

Когда я вошел, Паулюс сидел за письменным столом, подперев голову, правой рукой 
поглаживая лоб. Я уже знал эту его привычку. Почти всегда в это время его лицо 
особенно сильно подергивалось.

«Что случилось?» — подумал я. Перед Паулюсом лежала какая-то бумага. Молча он 
протянул ее мне.

Это была листовка, адресованная непосредственно Паулюсу и подписанная Вальтером 
Ульбрихтом, депутатом германского рейхстага. Внимательно прочитал я ее, слово 
за словом. Ясными, логическими аргументами Ульбрихт доказывал, что Паулюс, 
подчиняясь приказам Гитлера, действует не в интересах Германии и немецкого 
народа. Его обязанность — прекратить бесполезное сопротивление. Я вопросительно 
посмотрел на командующего армией и возвратил ему листовку.

— Конечно, — задумчиво сказал Паулюс, — автор этого послания, если смотреть с 
его колокольни, прав. Все события он рассматривает как политик. Как человек 
штатский, он не может понять, что значит для солдата повиновение, не понять ему 
и тех соображений, которыми я руководствовался, приняв решение.

— Перед тем как вы, господин генерал-полковник, позвали меня, я прочитал 
аналогичные листовки Ульбрихта, Вейнерта и Бределя. Их язык непривычен нам. Во 
мне все противится их взглядам, но во многом они правы.

— Скажем так, Адам: они видят все в ином свете, чем мы. Я ни в коем случае не 
отказываю этим людям в добрых намерениях. Но для меня это подрыв солдатской 
дисциплины, и с этим я согласиться не могу. До чего мы дойдем, если во время 
войны солдаты будут выступать против правительства собственной страны!

— Я и сам еще не разобрался, что к чему, господин генерал-полковник. Но я все 
чаще задаюсь вопросом: какой смысл гнать на смерть десятки тысяч людей? Стоит 
ли придерживаться традиционного представления о солдатском долге в условиях, 
когда наше доверие к высшему командованию им же самим было не один раз предано 
гнусным образом? Имеются ли еще и теперь серьезные основания, которые с военной 
точки зрения оправдывали бы нашу гибель? Я позволю себе предположить, господин 
генерал-полковник, что вы знакомы с содержанием всех листовок. В одной из них 
говорится, что кавказская группа армий ведет бои уже в районе Ростова. В этом 
случае опасность ее окружения прошла. Тогда зачем эти страшные человеческие 
жертвы 6-й армии?

— Я читал эти листовки, но не могу поверить этим утверждениям. Ко всему, что 
связано с пропагандой, мы должны относиться как можно более критически.

— А если это все же правда? Если мы сознательно или бессознательно введены в 
заблуждение нашим высшим командованием?

— Я не могу полностью принять ваши аргументы. Ведь от Пиккерта Манштейн знает, 
в каком отчаянном положении мы находимся. Я просто не могу себе представить, 
что его не трогают страдания и гибель нашей армии и что от нас требуют 
напрасных жертв. Нам приказано обороняться здесь, и из чувства ответственности 
перед группой армий «А» на Кавказе я не могу действовать иначе.