В своем блиндаже я занялся почтой, доставленной офицером связи. Содержание ее 
было обычным: внеочередные производства за храбрость в боях против врага, 
награждения Рыцарскими крестами и Немецкими крестами в золоте. Управление 
кадров сухопутных сил сообщало о высылке орденов: железных крестов I и II 
степени, а также соответствующего количества значков за участие в боях, 
Рыцарских и Немецких крестов. Кроме того, в пути находилось два ящика с 
хорватскими медалями. Почти невероятно: два ящика медалей, когда у нас в котле 
был один-единственный хорватский артиллерийский полк, подчиненный 100-й 
егерской дивизии. Этот полк в свое время был снабжен теми же самыми медалями в 
таком количестве, что больше никакой потребности в них не было.

Уже на следующий день прибыл самолет связи. Понадобилось четыре солдата, чтобы 
втащить огромные ящики в мой блиндаж. Ящики заняли так много места, что я едва 
мог повернуться. Обер-фельдфебель Кюппер открыл их топором. Они были доверху 
наполнены хорватскими военными медалями.

— Лучше всего, господин полковник, если мы перешлем ящики 100-й егерской 
дивизии, — сказал Кюппер.

— Это бессмысленно. Они не будут знать, что с ними делать. Я поговорю с 
генералом Паулюсом.

За ужином я рассказал о выпавшем на долю армии подарке. Мой рассказ вызвал не 
только общий смех, но и возмущение тем, что драгоценное место в самолете было 
использовано не для продовольствия.

— Я могу привести в связи с этим примеры, от которых волосы становятся дыбом, — 
заявил обер-квартир-мейстер фон Куновски. — Последними самолетами доставлена 
дюжина ящиков с презервативами, 5 тонн конфет, 4 тонны майорана и перца, 200 
тысяч брошюр отдела пропаганды вермахта. Хотел бы я, чтобы ответственные за это 
бюрократы провели дней восемь в котле. Тогда они больше не повторяли бы такого 
идиотства. Меня удивляет также, что полковник Баадер не помешал этому, хотя мы 
послали его туда именно с этой целью. Я немедленно заявил энергичный протест 
группе армий «Дон» и попросил в будущем лучше инструктировать и контролировать 
ответственных лиц на аэродромах.

— Хорошо, Куновски, — вмешался в разговор Паулюс. — Я тоже попрошу Манштейна 
позаботиться, чтобы в будущем такие безобразия не повторялись. Мне кажется, что 
Баадер потерял всякое влияние на наше снабжение. Надо подумать о том, чтобы 
направлять на базовые аэродромы более подходящих офицеров, которым наше 
положение знакомо по собственному опыту. Прошу вас, Шмидт и Куновски, подумать 
над этим и представить мне предложения.




Приказа об операции «Удар грома» нет


Прошло несколько дней, но ожидавшегося от Манштейна приказа о начале операции 
«Удар грома» все не было. Паулюс и Шмидт ежедневно говорили со штабом группы 
армий «Дон» по радио на микроволнах. Как и в прежние дни, я слушал и 
стенографировал большинство переговоров, которые вел Паулюс. Манштейн, как и 
прежде, избегал отвечать на вопросы, касавшиеся положения вне котла. Паулюс 
каждый раз злился.[64 - Под кодовым названием «Удар грома» был зашифрован 
второй этап операции «Зимняя гроза». По условному сигналу от Манштейна 6-я 
армия должна была частью сил нанести удар навстречу армии Гота, прорывая 
внутреннее кольцо окружения советских войск, и одновременно основными силами 
начать отход от рубежа к рубежу, оставляя Сталинград.Как следует из достоверных 
источников, Манштейн был не против того, чтобы 6-я армия нанесла удар навстречу 
4-й танковой армии, но он не разрешал Паулюсу одновременно с этим начать отход 
из Сталинграда.]

22 декабря связь с внешним миром прервалась. По-видимому, наши войска, 
оборонявшиеся по нижнему течению Чира, отошли к югу или западу.

Так день за днем проходили в бесполезных разговорах и бездействии. Командование 
6-й армии ожидало спасительных приказов сверху. А в это время погибали в боях, 
замерзали, умирали от голода новые и новые тысячи солдат, все более слабела 
жизненная энергия тех, кому пока удалось остаться в живых. Паулюс и его штаб 
главную причину нараставшей катастрофы видели в упрямстве и недобросовестности 
Гитлера и вышестоящих командных инстанций. Несомненно, значительная часть вины 
падала на них. Однако не являлось ли само командование армии, послушно решившее 
держаться до конца, хорошо функционировавшим рычагом всего командного механизма,
 рассчитанного на уничтожение людей? Не превращалось ли оно благодаря этому в 
соучастника преступления?

Тогда такая постановка вопроса и тем более мысль о соучастии нам и в голову не 
приходила. Мы были продуктом прусского солдатского воспитания, привыкли