на ноги. В этом бедственном положении армия забрала лошадей румынской 
кавалерийской дивизии, которые все равно уже были полумертвыми из-за недостатка 
корма. Начальник снабжения армии капитан Тепке разрешил забить 4000 лошадей. 
Пока имелись мясо и кости лошадей, можно было хоть временно несколько улучшить 
продовольственное снабжение. Это дало немного, хотя бы потому, что с 15 декабря 
хлебный паек был снижен до 100 граммов. Два Ломтика хлеба в день, жидкий суп из 
конины, несколько чашек горячего овощного чая или солодового кофе — и при таком 
питании солдаты должны были жить, драться, противостоять морозу, снегу и бурану.


Понятно, с каким волнением и надеждой четверть миллиона человек, запертых в 
котле, относились к продвижению армии Гота. После выступления 4-й танковой 
армии люди испытали чувство облегчения, на некоторое время к ним вернулась 
уверенность в себе, вновь пробудилась воля к борьбе. Снова имело смысл стойко 
держаться. Еще всего несколько дней — и удастся разорвать смертельное кольцо. 
Два-три дня царил настоящий подъем. Когда же затем день за днем проходили в 
бесплодном ожидании, людей охватило тяжкое разочарование и глубокое уныние.

Генерал Паулюс каждый день с утра выезжал в дивизии, находившиеся на самых 
опасных участках. Утро 16 декабря — на рассвете термометр показывал свыше 30° 
мороза — Паулюс провел на западном участке, где шли упорные бои. Когда он к 
полудню вернулся обратно, я по выражению его лица понял, что у него тяжело на 
душе.

— Вы были сегодня в 44-й пехотной дивизии, господин генерал? Судя по вчерашнему 
вечернему донесению, она понесла большие потери. Русские снова атаковали? — 
спросил я.

— Вы знаете, на этом участке всегда неспокойно. Однако самое худшее, что не 
потери в боях — главная причина гибели людей. Командир дивизии и дивизионный 
врач доложили, что за последние дни учащаются случаи обморожения. Из-за 
недостатка зимнего обмундирования солдаты в их снежных норах беззащитны против 
ледяных степных ветров. Днем они не могут выйти из окопов и рвов даже за нуждой.
 Тот, кто все же делает такую попытку, чаще всего платится жизнью. А так как 
никто не может пошевелиться в этих норах, неизбежно обмораживание.

— Каким способом можно вообще эвакуировать с переднего края раненых и больных?

— Это почти неразрешимая проблема. Противник открывает огонь, как только 
замечает у нас движение. Лишь с наступлением темноты можно подобрать раненых, 
оказать помощь обмороженным. А это слишком часто приводит к тому, что 
медицинская помощь опаздывает.

— Вчера я встретил здесь, в штабе, офицера связи из 44-й дивизии. Он 
рассказывал, что ночью с обеих сторон почти прекращаются боевые действия. У нас 
на позициях остается лишь слабое охранение. Могут ли отдыхающие части хотя бы в 
это время где-либо разместиться, господин генерал?

— Немногие селения в степи были подвергнуты сильному обстрелу, летом нами, а 
теперь противником. Между развалинами имеется несколько убежищ, большей частью 
оборудованных осенью нашими тыловыми частями. Они заняты частично штабами. Их, 
конечно, далеко не достаточно. Ночью туда все забираются и теснятся около 
очагов и печей. Дрова с трудом добывают в Сталинграде.

— Что же будет, если численность дивизий будет сокращаться в таком же темпе? 
Кто же тогда будет удерживать линию фронта?

— Все зависит от того, как скоро опять восстановим связь с нашими войсками по 
ту сторону кольца окружения. Но поразмыслите и вы, Адам, о том, какие 
предложения вы можете мне сделать.




Новая надежда на прорыв


Паулюс отправился к Шмидту. Я ушел к себе и стал изучать списки замещаемых 
должностей в дивизиях и войсках резерва командования. Танковые и артиллерийские 
части, потерявшие свою технику, были уже расформированы, а еще боеспособные 
офицеры и солдаты использованы в пехоте. Однако можно было бы выявить пригодных 
к бою среди солдат тыловой службы и высших войсковых штабов, работа которых 
постепенно сводилась к минимуму. Удалось бы набрать и среди наших дивизий здесь,
 в городе, офицеров и солдат для укрепления пехоты на угрожаемых участках 
фронта. Я решил при первом же удобном случае переговорить со Шмидтом. Пока я 
размышлял над всем этим, явился ординарец и передал, что меня просят на 
совещание в комнату начальника штаба. Генерал Паулюс и Эльхлепп были уже там. 
Вслед за мной пришли начальник разведывательного отдела и исполняющий 
обязанности обер-квартирмейстера.