были 
потребовать снижения срока службы кораблей, был 1908 бюджетный год. Поскольку 
уже летом 1907 года, еще до того, как в имперском морском ведомстве было 
достигнуто соглашение относительно новеллы, между партиями центра и 
свободомыслящих началось настоящее соревнование по проведению морской новеллы 
через рейхстаг, наши требования были приняты без всяких затруднений. 
Свободомыслящие впервые голосовали не только за корабли как таковые, но и за 
принцип узаконения судостроительной программы.

Эта новелла не увеличивала установленного законом количества кораблей, но 
предусматривала энергичное омоложение состава флота, а следовательно, и 
повышение его боеспособности. Замена кораблей ускорила также строительство 
дредноутов, подорвавшее доверие к более старым типам кораблей.

После принятия новеллы 1908 года судостроительный план был составлен таким 
образом, чтобы в течение четырех лет (с 1908 по 1912 год) ежегодно 
закладывалось 
четыре корабля, затем в течение шести лет (с 1912 по 1917 год) по два корабля, 
а 
с 1917 года становился постоянным трехтактный темп. Чтобы устранить чрезмерную 
продолжительность периода двухтактного темпа, который внушал большие опасения 
по 
соображениям строительной и бюджетной политики, мы, сотрудники имперского 
морского ведомства, поставили себе задачей, чтобы в 1915 или 1916 году 
двухтактный темп был нарушен закладкой еще одного или двух кораблей. Возможное 
(но отнюдь еще не решенное) выставление нового требования, которое намечалось 
предъявить в будущем один только раз, привело, разумеется, к весьма 
незначительному увеличению численности флота сравнительно с первоначальным 
планом 1900 года, ибо, как я уже отметил, в 1906 году мы только выдвинули вновь 

проект 1900 года, а в 1908 году вообще не увеличили число кораблей.

Эти ведомственные соображения, от которых я в силу их внешнеполитического 
значения не мог совершенно избавить читателя, дают примерно следующую картину:

1. Ни в 1906, ни в 1908 году мы не превысили первоначальной, всему миру 
известной судостроительной программы 1900 года.

2. Восстановленный нами в 1908 году срок службы кораблей соответствовал сроку, 
принятому во всех флотах.

3. Мы старались установить трехтактный темп, и если большое число устаревших 
кораблей, оставшихся от периода, предшествовавшего принятию судостроительной 
программы, заставило нас временно, в течение четырех лет, строить по четыре 
корабля в год, то это уравнивалось тем, что по окончании указанного периода 
ежегодно строилось преимущественно по два корабля.

При всем том омоложение корабельного состава и еще более тот факт, что мы 
приступили к строительству дредноутов, обещали нашему флоту столь значительное 
усиление боеспособности, что британские специалисты во главе с адмиралом 
Фишером 
стали косо смотреть на нашу новеллу.

Создавая наше морское могущество, мы никогда не рассчитывали на одобрение 
англичан. Но та морская паника (Navy scare), которую инсценировал теперь Фишер, 

нарушала, как мы чувствовали, все обычаи международного общения, ибо 
адмиралтейство и несколько членов кабинета не остановились перед тем, чтобы 
взволновать свою страну преувеличенными и даже заведомо ложными данными о наших 

строительных планах{132}. Случилось так, что в том году англичане также 
заложили 
только четыре корабля. Британское правительство воспользовалось этим материалом 

для агитации, чтобы склонить свое общественное мнение к закладке еще четырех (а 

всего восьми) дредноутов в 1909 году. При этом англичане прибегли к следующему 
трюку: они сопоставили германский флот в совершенно законченном виде, которого 
он мог достигнуть не ранее 1920 года, с британским флотом, каким он был в 1908 
году. Британский налогоплательщик, которому подавляющее превосходство 
британского флота не могло быть известно так же хорошо, как адмиралтейству, был 

взволнован ловкой и бессовестной агитацией ведомств и печати, а потому 
согласился на более крупные денежные жертвы. Боязнь нашествия и нервный страх 
перед германскими кораблями, цеппелинами и шпионами начали проникать в 
английское общество и массы.

Германский посол в Лондоне граф Вольф-Меттерних взирал на этот все 
усиливающийся 
страх перед Германией со все возрастающим опасением. Вплоть до этого времени он