1916 году, показывает, впрочем, что ее государственная мудрость искала опоры 
повсюду, где можно было предполагать решимость занять твердую позицию по 
отношению к англо-саксам. После того как Германия и Россия обратили друг друга 
в 
развалины, возможность заключения германо-русско-японского Тройственного союза, 

который обеспечил бы свободу всего мира, конечно, исчезла, и по крайней мере на 

ближайшее время Японии придется самостоятельно заняться решением огромных задач,
 
которые она на себя взвалила. Будущее всех неангло-саксонских держав является 
проблематичным.




3


В сущности каждый военный корабль, строившийся на земле вне пределов Англии, 
являлся для нас преимуществом, ибо укреплял равновесие сил на море. 
Всемогущество англо-саксов на море и во всем свете до мировой войны еще не было 

объявлено священным. Подобно тому, как, например, Болгария и Румыния могли 
наряду с великими континентальными державами создавать свои собственные армии, 
которые, не имея самостоятельного значения, были, однако, способны приобрести 
большое значение в качестве союзников, так рядом с британским флотом строились 
малые флоты, приобретавшие известное значение в связи с высказанной Бисмарком 
идеей союза{106}.

Раз монополия Англии на морях была признана, становились невозможными не только 

всякое строительство флота, не только всякая самостоятельная политика, но, 
позволю себе сказать, также и всякое чувство независимости других народов. К 
чему же тогда строили корабли Япония, Франция, Россия и Америка, к чему строили 

их Италия и малые государства? Если говорят, что было все равно бесполезно 
вступать в соревнование с самой могущественной морской державой мира, то, 
значит, для всякого государства было совершенно бесцельно иметь флот.

Собственно говоря, нет никакого основания считать, что интересы народов на море 

не могли быть приведены в такое же взаимное равновесие, как на суше. Конечно, в 

военном отношении сильнейший на море благодаря господству над неограниченными 
пространствами имеет гораздо больше преимуществ, чем сильнейший на суше. Но его 

всемогущество может быть сломлено благодаря военному счастью, которое в морских 

сражениях играет еще более решительную роль, нежели в сухопутной войне, а также 

благодаря заключению союзов. Я стоял на той точке зрения, что политики 
строительства флота и заключения союзов должны взаимно дополнять друг друга: 
без 
взаимной связи они теряют свою сокрушающую силу. Однако карта союзов имела 
различный вид в зависимости от того, рассматривали ли мы ее с точки зрения 
мировой и морской политики или с точки зрения традиционного четырехугольника 
Берлин - Париж - Вена - Петербург, который ограничивал обычный горизонт 
германской дипломатии. С первой точки зрения некоторые мелкие государства могли 

стать важнее, нежели иная старая великая держава.

Союз с Германией приобрел ценность для государств, отделенных от нас океанами. 
Поскольку настоятельная необходимость, которая заставила нас строить флот ради 
сохранения нашего престижа на морях, вполне соответствовала интересам всех 
неанглийских держав, строивших флот, руководителям нашего государства следовало 

бы, если они не хотели сами обесценить строительство флота, отчасти расширить, 
а 
отчасти ограничить свои цели, исходя из этого нового кардинального пункта.

Детальное рассмотрение каждого промаха нашей дипломатии завело бы нас слишком 
далеко. В нашем положении уже один сколько-нибудь сильный союзник, морские 
вооружения которого нам следовало всемерно усиливать - будь этим союзником 
Россия или Италия, - имел бы решающее значение. Дружественный нейтралитет 
Японии, вероятно, предотвратил бы взрыв мировой войны. Надежный нейтралитет 
России в англо-германской войне при том состоянии, которого достиг наш флот к 
1914 году, был бы совершенно достаточным для того, чтобы дать наступательному 
настроению нашего флота по отношению к Англии полную свободу в материальном и 
духовном значении. Чтобы судить о том, какой козырь давал тогда флот в руки