своем в важных вопросах, мне приходилось уступать рейхстагу в неважных. Когда 
последние затрагивали, к моему сожалению, личные нужды офицерства, как это было 

при снижении расходов на стол, пострадавшие офицеры отнюдь не проявляли 
удовольствия, и единый фронт против зависевшего от парламента статс-секретаря 
приходил в движение. Впрочем, я всегда старался охранять интересы всех 
категорий 
личного состава.

По мере того как увеличивались эскадры и германское побережье получало в лице 
флота надежную защиту, у моря отвоевывались все новые земли, сносились деревни, 

основывались новые города и строились огромные заводы, многочисленная флотская 
семья росла и вширь. Мы были единственным имперским учреждением, которое 
открывало широкие горизонты сотрудничества сотням тысяч людей, ранее 
державшихся 
узко-областнической точки зрения. Флот стал кузницей германизма. Пока 
бездействие в войне не истребило во флоте Открытого моря воодушевлявший его дух,
 
по биению пульса этого флота можно было определить усиление Германии. Ни один 
флот мира не располагал таким человеческим материалом, как тот, который мы 
черпали из прибрежного населения, а также из числа моряков торгового флота, 
избавлявшихся на военной службе от своего космополитизма, и рыбаков, 
посылавшихся на малые корабли и возвращавшихся в свои деревни после отбытия 
военной службы с расширившимся духовным кругозором и профессиональным 
честолюбием. Поскольку наши проворные старопрусские балтийцы и крепкие жители 
побережья Северного моря уже не могли удовлетворить потребность в кадрах, мы 
обратились к населению внутренних провинций: служба на современных крупных 
кораблях не требовала таких мореходных качеств, как во времена парусников. 
Особенно отличались южно-германцы, а среди них эльзасцы. Для технического 
персонала служба во флоте под руководством наших прекрасных инженеров являлась 
высшей школой; наших кочегаров брали нарасхват промышленные предприятия{94}. 
Лучшие представители нашей молодежи пополняли офицерские кадры (вспомним 
командиров подводных лодок) с тем большей радостью, чем яснее вырисовывались 
наши будущие задачи. Постороннему трудно даже представить себе, какая 
напряженная работа велась во флоте. Нигде государству не служили с большей 
радостью и самоотверженностью. Мы чувствовали себя форпостом великого народа, 
приступившего с помощью своего государства к завоеванию свободы и равноправия с 

другими народами мира.

Вскоре мы удовлетворили самые насущные потребности и смогли расширить свои 
планы. По мере того как флот отрывался от казарм и родных берегов, он все 
больше 
срастался с нацией, которая нуждалась в этом; впрочем, еще и сегодня она не 
знает, каким сокровищем было для нее наше офицерство. Пусть те глупцы, обуянные 

манией разрушения, которые приветствуют ныне гибель старой Германии, попробуют 
создать организм, способный сравниться по своей силе и преданности идеалам 
целого хотя бы с одним этим институтом нашей старой Империи. Нити мировой 
политики сходились во флоте; поэтому мы должны были стать силой в народе. Когда 

впоследствии обстоятельства и лица, о которых я скажу ниже, привели к взрыву 
обеспеченного флотом мира, а обещанная флотом победа была упущена, нация 
опустилась настолько, что стала стыдиться собственных сил, и теперь находит 
удовлетворение в поругании того, что долго было ее гордостью и радостью.

В моих попытках поддерживать живой дух в организации дела и в моем стремлении 
следовать за постоянным изменением условий, определяющих эффективность флота, я 

часто натыкался на сопротивление обстоятельств и ведомств. С 1897 года 
некоторые 
адмиралы считали меня управляющим делами и заведующим снабжением флота, хотя 
мои 
личные интересы и вкусы относились к области руководства флотом. В результате 
мне приходилось видеть, не имея возможности вмешаться, много такого, чего я не 
мог одобрить.

Духовное единство, существовавшее во флоте в восьмидесятых и в первой половине 
девяностых годов, было в известной мере подорвано. Лица, призванные к 
руководству флотом в начале войны, вряд ли пошли бы на роковую уступку 
боявшемуся боя политическому руководству, если бы проводившаяся в последние 
годы 
политика специализации ведомств не помешала полному использованию накопленного 
нами прежде тактического капитала. Когда 30 июля 1914 г. я познакомился с 
оперативной директивой Генмора, я ужаснулся ее сугубой теоретичности, которая, 
рассматривая основные вопросы по частям, вытеснила в некоторых местах дух 
решительной инициативы. Все же у нас был хороший флот; он проделал гигантскую, 
хотя и не всегда целесообразную работу. Достаточно было правильной директивы, 
чтобы высвободить все силы и привести к победе флот таким, каким он был. Сердце