выполнялось раньше, вместо бесплодной болтовни.

В С. -Блазиене каждое слово законопроекта подвергалось совместному обсуждению 
по 
крайней мере двенадцать раз. Я любил "прокатывать" материал (этим выражением 
меня потом дразнили). В остальном я старался предоставить каждому сотруднику 
максимум самостоятельности. Я добивался того, чтобы начальники отделов никогда 
не подходили к решению вопросов с узковедомственной точки зрения; каждый должен 

был выносить свое суждение совершенно самостоятельно, как если бы он был монарх,
 
и решение вопроса в целом зависело только от него. Я знал, что ведомственный 
момент все равно сыграет свою роль. Поэтому я требовал от техника, чтобы он был 

способен судить также и с военной точки зрения, а от офицеров, чтобы они 
принимали во внимание и технические факторы. Ничто не кажется мне более 
ошибочным, чем выпячивание роли начальника на совещаниях. Конечно, приходит 
момент, когда нужно принять решение; но я могу утверждать, что в имперском 
морском ведомстве решения редко имели характер единоличных приказов; мы почти 
всегда приходили к соглашению, причем я в качестве "primus inter 
pares"{62} старался избавить своих сотрудников от чувства подчиненности, 
оставляя им радости творчества; при этом я успевал больше (как в количественном,
 
так и в качественном отношении), чем если бы брался за все сам. Руководство 
путем приказов необходимо перед лицом врага, но когда его переносят в 
учреждения, опираются при этом на собственные креатуры и механическое 
послушание 
и проводят резкое разграничение ведомственных точек зрения, то от этого у 
подчиненных ослабляется чувство ответственности и способность выносить решения, 

имеющие величайшее значение в военных учреждениях.

Когда руководитель знает, чего он хочет, он всегда может зацепиться за хорошие 
стороны своих подчиненных и при условии современной организации дела отказаться 

от того, чтобы самому поднимать груз на десять футов в вышину; вместо этого он 
должен помочь всем своим подчиненным приподнять его на один дюйм.

Моя деятельность приучила меня к большой разносторонности. Но чем больше 
усложняется организм, тем более дифференцированным органом становится голова; 
чтобы она оставалась ясной, ей не следует брать на себя работу отдельных членов.
 
Я окружил себя специалистами, которые, в общем, хорошо разрабатывали материал, 
и 
заботился лишь о связи между ними, так что в случае надобности их всегда можно 
было выдвинуть на первый план. Я всеми силами способствовал выдвижению 
независимых натур, но пришел (хотя и поздно) к твердому убеждению, что подлинно 

творческие силы встречаются очень редко и что натуры, зарекомендовавшие себя на 

вторых ролях, могут с треском провалиться на первых. Поэтому при назначениях 
командного состава хорошего старшего офицера иногда превращают в плохого 
командира, и с этим трудно что-либо поделать.




3


В имперском морском ведомстве меня заверили, что мы не сможем провести 
судостроительную программу в виде закона. Того же мнения держался наш 
авторитетный парламентский друг - лидер национал-либералов фон Беннигсен, 
который советовал попробовать включить необходимые расходы в ежегодные 
ассигнования. Я настаивал на законе, решившись или добиться того, что считалось 

невозможным, или сойти со сцены.

Мне нужен был закон, чтобы защитить строительство флота со всех сторон; к тому 
же в пользу закона особенно говорило то обстоятельство, что, приняв его, 
рейхстаг избавил бы себя от соблазна ежегодно входить в технические тонкости, 
как это было в прежнее время, когда каждый корабль становился "темой для 
дебатов", а имперское морское ведомство требовало не того, что было важно, а 
того, что можно было провести через парламент с его вечно меняющимся 
большинством.

При наличии партийных коалиций, рассматривавших корабли как объекты торга, 
невозможно было построить флот, создание которого требовало целого поколения 
терпеливой и единообразной работы.