величайшим врагом самому себе. Ему скоро надоест черно-красно-золотое подобие 
государства, которое преподносится ему сейчас. Но сохранится ли к тому времени 
хоть что-нибудь от субстанции нашего доброго старого государства, возбуждавшего 

такую зависть наших врагов, что они уничтожили с помощью нашей радикальной 
демократии все его силы: монархию, обороноспособность, неподкупность и 
прилежание чиновничества, государственный дух пруссачества и презирающую смерть 

любовь к отечеству?

Сегодня наше положение хуже, чем после Тридцатилетней войны. Без нового 
Потсдама, без необычайно серьезного самоотрезвления и духовного обновления 
германский народ никогда больше не будет жить на свободной земле, быстро или 
постепенно перестанет быть великим по своей культуре и численности народом; 
тогда не будет возможен и новый Веймар{198}. Мы пали с величайшей высоты в 
глубочайшую пропасть. Нельзя легкомысленно болтать о восстановлении, пока мы 
погружаемся в нее все глубже. Подъем страшно труден и тяжел. Но он начнется и 
пройдет удачно, если решительное национальное терпение и воля объединят народ, 
как объединяют они французов, итальянцев, англичан, сербов, а в последнее время 

даже и индийцев. Пока мы являемся народом с наиболее слабо развитым 
национальным 
чувством, которое на грабеж нашей земли и все другие унижения отвечает 
примирительными речами и, оставляя, преступника безнаказанным, толкает его к 
новым грабежам, пока, лишенные необходимой национальной гордости, мы копируем 
нравы и обычаи других народов и пока борьба с немцами, принадлежащими к другим 
партиям, кажется нам важнее объединения перед лицом заграницы; пока имеет место 

все это, Германия может лишь погружаться в трясину, а не выздоравливать. В 
битве 
с алеманнами германцы кричали своим вождям: Долой с коней!, и проиграли эту 
битву. Раскол среди немцев привел нас к падению и на сей раз, ибо в 
политическом, а в некоторых своих слоях и в нравственном отношении наш народ не 

дорос до понимания задач своего времени.

Таким образом, прошедшее, настоящее и будущее делают борьбу с этой системой 
моим 
долгом.

Если же германский народ когда-нибудь воспрянет ото сна, в который погрузила 
его 
катастрофа, и с гордостью и умилением вспомнит об огромной силе, добродетели и 
готовности к жертвам, которыми он обладал в прусско-германском государстве и 
даже еще во время войны, то воспоминание о мировой войне встанет в один ряд с 
его величайшими национальными святынями. Будущие поколения нашего народа будут 
укреплять свою веру, поражаясь тому, как, несмотря на неполноценность наших 
союзников, мы противостояли ужасающему превосходству сил, как боролись против 
всемирного антигерманского заговора, организованного англичанами, как сохраняли 

много лет бодрость, несмотря на клеветническое отрицание нашего миролюбия и 
грубое уничтожение бесчисленных германских жизней во всех частях света, как 
умели настигать врага на суше и на воде и приносить себя в жертву. Но, как и во 

времена Лютера, Германия оставалась здоровым жеребцом, которому недостает 
одного: ездока. В навязанной нам борьбе мы имели вначале все шансы на успех, и 
даже после всех совершенных нами ошибок в октябре 1918 года еще оставалась 
возможность избежать мира, равносильного нашей гибели.

Но политическая алчность, которая на всем протяжении войны была готова 
капитулировать перед врагом, захватила бразды правления лишенной руководства 
нацией.




Глава восемнадцатая

Флот открытого моря и война





1


Мне предстоит самая горестная часть моей задачи: я должен высказать мой взгляд 
на причины, по которым наш флот, после того как наша дипломатия не сумела 
предотвратить войну, не смог завоевать Германии справедливого мира и нашел свой