держав естественную опору представляли мы, а не Англия. Все смотрели на нас. 
Наступил решительный час борьбы за свободу мира. На море шла борьба за еще 
более 
важные вещи, чем на суше; и здесь, на море, тайные симпатии многих наших 
временных врагов были на нашей стороне. Спасти нас могли только самые сильные 
средства. Мы должны были по крайней мере нанести чувствительный удар 
английскому 
Grand Fleet{}an". Всякий подрыв британcкого морского могущества немедленно 
поставил бы в порядок дня индийский, египетский и прочие вопросы, лишил бы 
Англию новых союзников, необходимых ей для победы над нами, и склонил бы ее к 
миру. Англия сознавала эту опасность и оценивала наши морские силы правильнее, 
чем мы сами; вот почему она колебалась при вступлении в войну, а потом избегала 

морского сражения. В первый год войны мы имели хорошие шансы, которые и позднее 

оставались еще сносными.

В ходе войны английская пресса переняла точку зрения британского адмиралтейства 

и стала выступать против морского сражения. Англия ничего не могла выиграть от 
"Precipitate and costly action"{187}. Пока германский флот прячется, мы 
пожинаем 
все плоды морского могущества, писала "Дэйли Телеграф". Если бы мы стали 
оспаривать это могущество и поколебали его, мы во всяком случае улучшили бы 
свои 
позиции в отношении нейтралов. При тогдашнем образе действий английского флота 
мы могли выиграть что-нибудь лишь переходом в наступление, а не пассивным 
ожиданием. Почти невыносимая скорбь охватывает меня при мысли о том, насколько 
изменилось бы все международное положение под влиянием решительной морской 
битвы 
в первые месяцы войны. Даже незаконченное сражение вроде столкновения у 
Скагеррака оказало бы тогда огромное влияние; между тем, это удачное для нас, 
но 
незаконченное дело, давшее нам известные преимущества, не могло уже принести 
длительных политических результатов, ибо произошло почти два года спустя. За 
это 
время обстановка слишком уж сильно изменилась в пользу Англии, а народы, еще 
остававшиеся в то время нейтральными, уже потеряли веру в нашу конечную победу 
вследствие того, что мы подчинялись гибельной для нас ноте Вильсона.

Даже неудачное для нас морское сражение не смогло бы принести значительного 
ухудшения наших шансов на будущее. Можно было почти с уверенностью рассчитывать 

на то, что англичане понесут такие же потери, как и мы. Для нашего флота ничего 

не могло быть хуже бездействия.

Чтобы оправдать это бездействие, в то время выдумали и стали распространять 
басню о неполноценности германских кораблей; это один из самых печальных и 
роковых примеров клеветы во всей истории Германии.

Канцлер стремился выдать за подлинную причину мировой войны нашу "флотскую 
политику" предвоенных лет, хотя в 1896 и 1905 годах, когда Германия совсем или 
почти не имела флота, Англия держалась по отношению к нам гораздо более 
вызывающе, чем в июле 1914 года, когда мы уже выстроили флот, отказавшись 
пожертвовать им в 1911- 1912 годах. Но если уж вину хотели свалить на меня и на 

флотскую политику, то от этой политики никак невозможно было отделить особу 
кайзера. Без него она вообще не была бы возможна. Бетман рассчитывал купить 
дружбу и мир с Англией ценою решительного отказа от флотской политики, то есть 
на самом деле отказом от тех сильных позиций, которыми мы располагали по 
отношению к Англии. В качестве руководителя морской войны кайзер должен был бы 
оказать противодействие этому безумию. Но когда стали распространять слухи о 
том, что флот остается в бездействии вследствие его неполноценности и 
недоброкачественности материальной части, то виновным оказался я, а кайзер был 
оправдан в глазах народа по обвинению в неиспользовании морского оружия.

Расхождения в политических взглядах между партией канцлера и мною породили 
целый 
поток подозрений против материальной части флота, абсурдность которых была 
доказана только испытанием у Скагеррака. Однако к этому времени кайзера уже 
успели укрепить в его отказе от использования флота, а энергия самого флота 
была 
парализована. Если бы кайзер послушался иных советов и последовал влечению 
собственной души, Германия не лежала бы теперь в развалинах.

Нас победил традиционный, хотя и не проверенный в наше время, морской престиж 
Англии. Он вселил в сердца наших руководителей боязнь пустить в дело флот, 
когда 
для этого еще было время. Так-то вместе с отказом от применения лучшего и чуть