и сообщить о характере всех мест, куда заходил корабль, и о том хозяйственном 
значении, которое они могли приобрести для нас. Я еще помню свое обследование 
одного из островов Зеленого Мыса (Порто Гранде), оказавшегося почти бесплодным 
(утесы да несколько пальм), но представлявшего собой идеальную угольную станцию 

на пути между Капштадтом, Европой и Южной Америкой. При посещении Кюрасао у нас 

также было впечатление, что правительство имеет в виду купить этот остров; 
возможно, что посещение Гавайских островов, куда нас послали на следующий год, 
тоже было связано с подобными планами. Однако в семидесятых годах Германия еще 
не понимала подобных стремлений. В вопиющем противоречии с нашим политическим 
престижем стоял и тот позорный факт, что мы вынуждены были допускать эмиграцию 
значительной части прироста нашего населения, не располагая еще возможностью 
вывозить товары вместо людей. Штош занимался этими вопросами имперской политики,
 
имевшими отношение к морю, особенно же развитием нашего жалкого торгового флота.
 
Он натолкнулся на сильное сопротивление, но все же добился того, что решение 
комиссии бундесрата было выдержано в нужном ему духе; чтобы поднять свое 
значение, он использовал гидрографическое управление, береговую охрану и свои 
связи с посланниками ганзейских городов.

Мореходные училища, в которых военный флот заинтересован как в источнике 
пополнения личного состава, промер глубин, меры и веса, установка светящихся 
буев, рыболовство, о котором я уже говорил, - вот область деятельности этого 
неутомимого человека. Он без колебаний сломал старый обычай отдавать 
предпочтение иностранной технике, особенно английской. Хотя тогдашняя юность 
германской промышленности ярко отражалась в так называемых детских болезнях 
материальной части, действия нашего старого шефа были полностью оправданы 
последующим развитием.

В общем Штош совершил великие дела. Он поднял порвавшуюся нить Ганзы и был 
первым, кто стал создавать для Германии будущее за морями. Он сделал также 
многое для того, чтобы поднять боевой дух флота. Тогда делались ошибки, но о 
баловстве никто еще не думал; работа характеризовалась величайшей серьезностью.




Глава третья

Эпоха Каприви





1


Несмотря на утомительную муштру, введенную Штошем, он мало считался с 
возможностью войны, вытекавшей из международной обстановки 70-х годов.

В то время молодой имперский орел совершал свой первый мирный полет над морем. 
Если в начале двадцатого века мы должны были одновременно думать о двух вещах: 
о 
гигантски выросшем и в то же время легко уязвимом престиже германского мирного 
труда на всем свете и о военных опасностях, угрожавших со всех сторон 
метрополии, то Штошу еще не приходилось считаться с каким-либо непосредственным 

противником. Штош провел маневры всего один раз, да и то только в самом 
небольшом масштабе (это было в 1882 году, незадолго до его ухода в отставку).

В тактическом смысле слова маневры были тогда вообще невозможны, ибо мы еще не 
были достаточно подготовлены; поэтому учения носили, так сказать, азбучный 
характер. Мы тратили много времени на артиллерийские упражнения и стрельбы, но 
во главу угла ставилась пальба залпами по мишеням, расположенным на дистанции 
всего 200-500 метров, а это говорит само за себя.

В 1883 году в лице Каприви к руководству флотом пришел человек, который под 
влиянием изменившейся международной обстановки и собственных наклонностей 
подчинил всю работу подготовке к войне. Каприви был типичным генштабистом. Этот 

мало кем понятый человек жил и действовал, исходя из мысли, которую он в 
разговорах со мной часто выражал следующим образом: Будущей весной у нас будет 
война на два фронта.

Каждый год он ждал войны следующей весной. Он был в гораздо меньшей степени 
политиком, чем Штош. Когда несколько позднее, незадолго до отставки Бисмарка,