Бетмана насчет его политики первых недель июля, мы в то время ничего не 
подозревали. Мы только с ужасом смотрели на то, что совершалось у нас перед 
глазами; это относится и к кайзеру, который без стеснения говорил о 
несоответствии Бетмана своему назначению, как он нередко делал это и раньше, но 

выразил мнение, что теперь он не может расстаться с этим человеком, ибо тот 
пользуется доверием Европы. Кайзер сообщил, что рейхсканцлер предложил ради 
сохранения Англией нейтралитета пожертвовать нашим флотом, заключив с ней 
особое 
соглашение, и что он, кайзер, отклонил это предложение. Вследствие этого 
канцлер 
не мог говорить о флоте в беседе с английским послом, которого он вызвал к себе 

в Потсдам 29 июля, чтобы предложить ему важные уступки в обмен на нейтралитет 
Англии в франко-германской войне. Сделанные им при этом предложения и резкий 
ответ сэра Эдуарда Грея известны из английской Синей Книги (#85 и 101). Зато 
обществу осталось неизвестным, что канцлер и на этот раз, как в 1912 году, был 
готов пожертвовать германским флотом, исходя из своеобразного убеждения, что в 
таком случае Англия допустит победу Германии над Францией. Таким образом, 
попытки капитулировать перед Англией начались уже до войны, когда, быть может, 
еще существовала возможность предотвратить ее. Министерство иностранных дел 
имело две злосчастных идеи: австрийцы должны вступить в Сербию, а германский 
флот является единственным препятствием, которое мешает Англией полюбить нас. 
Таким образом, министерство иностранных дел подготовило себе оправдание на 
случай, если его политика по отношению к Белграду даст Англии повод к войне: во 

всем-де виноват германский флот.

Морская политика канцлера 29 июля 1914 года, также как и в 1911-1912 годах, к 
сожалению, уже предопределяла его политику в войне, ибо предложенный и 
проведенный канцлером в жизнь способ ведения войны на море означал в сущности 
не 
что иное, как медленное принесение в жертву флота и будущности Германии, после 
того как канцлеру не удалось сделать этого сразу 29 июля.

В этот день в Потсдам прибыл из Англии принц Генрих с посланием от Георга V, 
который сообщил, что Англия останется нейтральной в случае войны. Когда я 
выразил в этом сомнение, кайзер возразил: Я имею слово короля и этого мне 
достаточно.

В охватившем Европу хаосе, который никому не позволял видеть положение в целом, 

30 июля, казалось, наметился перелом к лучшему. Англия согласилась на 
предложение посредничества канцлера, принятое также и в Вене. Между нами и 
Лондоном было по существу достигнуто полное единодушие. Об этом я узнал 31 июля 

днем из письма кайзера, которое позволило мне вздохнуть свободно.

Однако уже утром 31 июля Генмор известил меня, что министерство иностранных дел 

считает войну неизбежной и что Ягов сделал запрос, готовы ли мы атаковать 
английский флот.

Это противоречие разъяснилось, когда между 12-ю и часом дня я получил известие, 

что Россия объявила мобилизацию.

В половине первого меня вызвал к себе канцлер, у которого уже находился приказ 
объявить "положение военной угрозы". Я обратил внимание канцлера на достигнутое 

между нами и Лондоном единодушие и прочел ему письмо кайзера, о котором он еще 
ничего не знал. Канцлер сказал, что в этом письме кайзер многое напутал. 
Русская 
мобилизация является столь неслыханным образом действий по отношению к нам, что 

примириться с нею мы не можем; если Россия будет продолжать в том же духе, то 
нам тоже придется объявить мобилизацию, а чтобы наша мобилизация не оказалась 
слишком запоздалой, нужно послать ультиматум царю. Таково же было и мое мнение. 

Кровавое преступление лиц, ответственных за русскую мобилизацию, не 
оправдывается никакими промахами нашего правительства. Несмотря на единодушие, 
достигнутое в последний момент между нами и Англией, русская мобилизация 
сделала 
войну неизбежной. Предотвратить ее могло теперь лишь чудо. Дальнейшее 
промедление с нашей стороны отдало бы нашу территорию во власть врагу и было бы 

совершенно неоправданным. В действительности Россия начала мобилизацию уже 
25-го 
и это ее преимущество сильно повредило нам, когда военные машины пришли в 
действие. Все же я дал понять канцлеру, что, по-моему, было бы правильно еще