как я должен повторить, миролюбие Англии достигло бы решающего пункта. Лично я 
не могу забыть о том ошеломляющем факте, что несколько более осторожная 
политика, которая в 1914 году сделала бы войну не столь удобной для врагов, 
вероятно, навсегда обеспечила бы нам уже почти достигнутое равноправие с 
Англией 
в мировом хозяйстве и принесла бы внешней торговле и всей нашей национальной 
жизни еще более блестящее будущее вместо ужасного падения. В июле 1914 года мы, 

несомненно, могли преградить путь вражеским стремлениям к войне посредством 
более искусной трактовки сербского вопроса. Возникла ли бы, несмотря на это, 
мировая война, например, в 1916 году, кто возьмется это доказать? Лично я 
определенно держусь взгляда, что в то время каждый год мира асе более укреплял 
бы этот мир, если бы мы только принимали в соображение серьезное положение 
нашего народа и уделяли достаточно внимания вооружениям. Правда, только люди с 
твердой волей и холодной кровью, о которых известно, что они могут вести войну, 

способны сохранить мир и в столь напряженной обстановке. Кто слишком настойчиво 

и открыто ищет соглашения, тот как раз удаляется от него, а кто не ставит выше 
всего национальное достоинство, тот при наличии крайнего эгоизма у соседних 
народов неизбежно приходит к постепенному упадку национального благосостояния и 

процветания.

Вторую ошибку указанного суждения я усматриваю в недостаточно четком 
раэграничении австро-сербского конфликта и мировой войны. Не только германский 
народ - в целом один из самых миролюбивых на свете, но также и правительство 
Бетман-Гольвега не желали мировой войны и с этой стороны совершенно неповинны в 

ней; зато тогдашнее германское правительство несет долю вины за австро-сербский 

конфликт, поскольку оно предполагало (что оказалось ошибочным), будто именно 
наказание Сербии Австро-Венгрией ликвидирует угрозу раздела габсбургской 
монархии, а следовательно, и мировую войну, которая по их мнению неизбежно 
вытекала из существования этой угрозы.

Как же следует в таком случае разрешить вопрос о виновности в целом?

По мнению всех знатоков европейского положения, например бельгийского 
посланника, causa remota{166} мировой войны лежит в английской политике 
окружения, которая берет свое начало в девяностых годах в торговом 
соперничестве, прячется за различными предлогами (Трансвааль, флот), отравляет 
мировую прессу, объединяет во всем мире все враждебные Германии силы и создает 
такое напряжение, при котором малейший промах может произвести взрыв ужасающей 
силы.

Промах нашего имперского руководства заключается в уверенности, будто австро-
сербское вооруженное столкновение могло быть локализовано. В своем доверии к 
миролюбию, к справедливости других стран, особенно Англии, оно считало 
возможным 
провести в целях оздоровления Австро-Венгрии основательную экзекуцию Сербии, не 

вызывая этим мировой войны. Все шаги нашего имперского руководства, которые 
истолковываются нашими врагами как разжигание войны, относятся к одной Сербии и 

вызваны желанием не допустить проявления Австро-Венгрией слабости по отношению 
к 
этому жадному до грабежа маленькому государству. Ужас охватил канцлера, когда 
русская военная партия использовала его промах и он заметил, что обманулся в 
своей твердой, как скала, вере в миролюбие Англии. Находясь под гипнозом этой 
веры, он не подготовил нашу страну к мировой воине.

В уже упомянутой беседе рейхсканцлера с Вангенгеймом канцлер согласно сообщению 

Вангенгейма от 23 апреля 1914 года говорил также о политике без войны и об 
опасности превентивной войны; при этом он заметил, что наше национальное 
богатство растет столь быстро, что через десять-пятнадцать лет мы обгоним все 
другие нации. Тогда мы будем иметь прочное место в мировой политике, сводящейся 

в конечном счете к экономической политике. Наша задача, по его мнению, состояла 

в том, чтобы пережить этот промежуток времени без больших конфликтов.

Так думал тот самый канцлер, который спустя три месяца в отсутствие 
руководителей военных ведомств взялся за решение сербского вопроса с участием 
одного лишь министерства иностранных дел. Кто мыслит так, не стремится к 
мировой 
войне. Само собой разумеется, что канцлер, если даже он и не знал дословно 
содержания австрийского ультиматума, понимал, что резкий ультиматум потребует