тому, что 25 сентября он был заменен генералом Цейтцлером. Говорят, что Гитлер 
заявил: "Я отстранил генерала Гальдера потому, что он не мог понять духа моих 
планов". 
   В ноябре я вышел из госпиталя и получил небольшой отпуск. Я слышал, что 
после 
выздоровления мне должны были дать "теплое местечко" где-то на побережье 
Ла-Манша. 
Однако этому не суждено было случиться. Мне приказали отправиться в Восточную 
Пруссию и явиться к генералу Цейтцлеру, и 27 ноября я снова стоял в той же 
самой 
комнате, где несколько недель тому назад разговаривал с генералом Гальдером. 
   Цейтцлер держал себя иначе, чем его предшественник. Он был строг и резок, но 

чувствовалось, что это очень знающий штабной офицер, вникающий в самое существо 

дела{178}. Он сообщил мне о моем назначении на должность начальника штаба 48-го 

танкового корпуса и дал свою оценку положения в районе Сталинграда. У меня 
создалось 
впечатление, что Цейтцлер не верил в возможность деблокады 6-й армии и считал, 
что у 
Паулюса один выход - попытаться прорвать кольцо окружения. Как теперь известно, 

Цейтцлер советовал Гитлеру принять именно такое решение. Но фюрер, который 
поверил 
Герингу (Геринг заявлял, что сможет обеспечить по воздуху 6-ю армию всем 
необходимым), не пожелал прислушаться к советам Цейтцлера{179}.  
   После беседы с Цейтцлером я получил более подробные данные об обстановке в 
так 
называемой "оперативной комнате". 19 ноября русские войска в составе трех 
танковых 
корпусов, двух кавалерийских корпусов и двадцати одной стрелковой дивизии 
перешли в 
наступление с плацдарма в районе Кременской. Они прорвали позиции румын и 
создали 
брешь шириной около тридцати километров. 48-й танковый корпус, расположенный за 
3-
й румынской армией, контратаковал силами 13-й танковой дивизии и находившимися 
в 
его подчинении румынскими танками, но был отброшен лавиной русских войск. 
Командир корпуса генерал Гейм и его начальник штаба полковник Фрибе были 
отстранены от должностей за нерешительность. Несколько дней спустя я узнал от 
полковника фон Оппельна из 13-й танковой дивизии, что его танковый полк не смог 

своевременно выступить из-за того, что мыши перегрызли провода наружного 
освещения 
на танках{180}. Однако в любом случае штаб корпуса нес ответственность за 
задержку, и 
этим объясняется мое назначение. 
   Русское наступление с плацдарма в районе Бекетовки осуществлялось двумя 
танковыми 
корпусами и девятью стрелковыми дивизиями, которые соединились с наступавшими 
из 
района Кременской войсками у Калача 22 ноября, тем самым замкнув кольцо вокруг 
6-й 
армии{181}. Между Волгой и Доном шесть русских танковых бригад и двадцать 
стрелковых дивизий оказывали сильное давление на северный фланг 6-й армии. 
   Большая карта с нанесенной на ней обстановкой представляла собой 
малоприятное 
зрелище. Я попытался найти место расположения нашего 48-го танкового корпуса, 
но на 
карте было нанесено так много стрел, что это оказалось далеко не легким делом. 
Действительно, 27 ноября 48-й танковый корпус сам попал в так называемый "малый 

котел" северо-западнее Калача. 
   Таковы были мои впечатления о ставке фюрера. Утром 28 ноября я вылетел 
самолетом в 
Ростов, где должен был явиться во вновь созданный штаб группы армий "Дон". 
Перелет 
из Восточной Пруссии на старом испытанном Ю-52 показался мне бесконечно долгим. 

Мы пролетели над разрушенной Варшавой, затем пересекли бездорожный район 
Пинских 
болот и занесенные снегом степи Украины и, сделав короткую посадку в Полтаве с 
ее 
зловещими памятниками, напоминающими о нашествии Карла XII, прибыли в Ростов во 

второй половине дня. Совершив перелет в 2400 км, я мог составить себе ясное 
представление о бескрайних просторах России и тех огромных расстояниях, на 
которых