дереву. В этой области я многого достиг под художественным руководством Кайзера.

 К Пасхе я позволю себе послать Вам вещественное доказательство своей работы. Я 
знаю, что Вы интересуетесь этим. Однако достаточно уже об этом. Я вижу все в 
розовых красках и верю, что Вы наладите связь со своей семьей и что заботы, 
которые вызывает Ваш сын, теперь устранены. Попрошу передать ему привет от меня.
 У Вашей семьи все тяжелое позади. Да, теперь все уже миновало. Несказанно 
счастливы будут все, когда Вы снова очутитесь в их кругу. И такое время еще 
придет, мы только не должны терять терпение. Само собой разумеется, что все мы 
рассчитываем на плодотворную, созидательную работу на родине. Я надеюсь найти 
себе занятие после нашего возвращения в восточной зоне.
 Моя семья живет хорошо. Налажена самая регулярная связь. Как мне сообщила в 
последнем письме жена, в мае я буду дедушкой. Будем надеяться, что все пройдет 
хорошо. 4дня тому назад я получил свадебную фотографию от моей дочери и зятя. 
Оба не знают никакой нужды. Наша связь со страной, кажется, хорошо налажена. 
Жаль, что я не могу позаботиться о своей жене и дочке. Однако я питаю надежду 
на то, что не за горами тот день, когда я увижу их снова.
 Буду ли я иметь возможность видеть Вас и хотя бы еще раз разговаривать с Вами? 
В кругу товарищей мы часто вспоминаем Вас. Все старые луневцы, в особенности 
Ленски, Хоман и Штесляйны, просили меня передать Вам свои сердечные приветы.
 Я желаю Вам всего хорошего в будущем и передаю Вам также свой сердечный привет.

 Преданный Вам Адам.
 Много благодарен за приветы от Мюллера и Эрвина. Я прошу передать привет им и 
господину Бушенхагену».
 20 января 1947 года. Сегодня получил письмо от генерала Зейдлица. Как все-таки 
мы схожи! И даже наши семьи! Итак, Зейдлиц пишет: «…Примите большую сердечную 
благодарность за Ваши такие дружественные строчки от 30.11., полученные нами 15 
января. Все мы были очень обрадованы Вашей поистине хорошей весточкой, так как 
вот уже целый год, как мы находимся не вместе.
 Письма от Вашей семьи также говорят о полном довольствии.
 Соответственно условиям жизни, в плену мы живем хорошо. Нас пятеро (кроме 
меня: Адам, Кайзер, Корфес, Ленски), живем во вновь выстроенной небольшой 
деревянной даче, рядом со зданием кухни. Создана самая уютная и настоящая 
семейная обстановка (с начала октября), мы очень счастливы, так как оба 
основных корпуса очень, очень тесны. Жизнь здесь создана только для нас.
 Политическое положение здесь остается без каких-либо существенных изменений, 
так как основная масса чересчур стара, а активная политическая работа запрещена,
 исключая только нас и таких, которые хотят идти заодно с нами. В целом, 
приблизительно 15% антифашистов, среди которых 20 генералов, и другая группа — 
группа, с которой надо бороться самым ожесточенным образом, 
озлобленно-вражеская, достаточно сильная группа.
 Из дома я получаю в основном хорошие весточки. Жена и 4 дочери здоровы! 
Старшая учится в Гамбурге в портняжной академии, вторая — в Ганновере, 
техническая медицинская ассистентка-ветеринар Высшей школы. Одна (та, что в 
Гамбурге) может каждую неделю, а другая (Ганновер) — в конце каждой недели 
ездить домой к матери. Обе очень довольны!
 С начала 1944 года моя жена занимает половину дома, а в другой половине — 5 
учениц, которым она сдает ее в аренду, оспаривая тем самым право на 
существование и используя эти средства для обучения своих старших дочерей. Обе 
же дочки помоложе (11—13 лет) продолжают ходить в школу.
 Осенью 1944 года моя жена вместе с моими старшими детьми сидела три месяца в 
Бременской тюрьме, в крайне плохих условиях. Из одной разбомбленной тюрьмы они 
были переведены в другую. Третья дочка, которой в то время исполнилось только 
10 лет, находилась на родине, в Оберсдорфе, там она был схвачена гестапо и 
арестована.
 После тюрьмы в Бремене, до декабря 1944 года, — в Ширлихмюлле. Затем — снова 
Верден, а с апреля 1945 года они нашли покровительство антифашистских сил от 
нацистов.
 Продовольственное положение в Бремене опасное! Два брата моей жены — один брат 
в Бильфельде, в английской зоне (сидел из-за меня также в тюрьме), другой — на 
Бехингверке в Марбурге.
 Теперь только надеемся на конференцию министров иностранных дел 10 марта в 
Москве. Там будет очень трудно.
 Старший из моих братьев переехал с юго-запада и изучает юриспруденцию в 
Гамбурге. Там в основном все в порядке.
 Коротко обо всем. Все знакомые просили передать Вам свои сердечные приветы, 
особенно — Ленски, Корфес, Кайзер.
 Вам от души я желаю дальнейшего благополучия и как можно скорее возвратиться 
на родину! Прошу передать мой сердечный привет Мюллеру и Бушенхагену. Всегда 
преданный Вам Зейдлиц».
 23 марта 1947 года. Я, собственно говоря, от решений Московской конференции 
многого не жду. Я хочу одного: пусть мне предоставят возможность спокойно 
умереть. Ничего другого я не хочу.
 24 марта 1947 года. Надо полагать, что русские сейчас проводят большую 
подготовительную работу в Германии. Многое зависит от русских. Во всяком случае 
— инициатива у них в руках! Мне бы сейчас очень хотелось помочь им тем, чем я 
могу!
 А ведь русские именно сейчас могут спросить меня: какие у меня будут 
предложения для построения новой Германии. Генерал Кобулов может спросить меня