В.Марковчин

Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину


Аннотация: Ошеломляющая карьера: офицер, генерал, фельдмаршал.
 Фридрих Паулюс ценил и любил фюрера; только он и только его идея дали славу и 
фельдмаршальский жезл. Убежденный нацист мыслит по-немецки здраво: за фюрера — 
до последнего мгновения. Это мгновение наступило зимой 1943 года под 
Сталинградом — свежеиспеченный фельдмаршал сдал свою трехсоттысячную армию.
 В Германии трехдневный траур.
 Паулюс под Москвой, в плену.
 Через два года он начинает менять свои убеждения — он говорит и пишет об этом.
 Правда ли это?
 Правда навсегда осталась в анналах НКВД.
 Но внимательный читатель несомненно уловит... игру? раскаяние? обман? Его 
готовили для «укрепления» ГДР. Пропаганда обернулась всего лишь скромными 
похоронами на земле «новой Германии»...


---------------------------------------------


 Владимир Марковчин
 Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину



 Операция «Сатрап»


 Вы держите в руках уникальную книгу. Никогда еще российские спецслужбы, а 
Владимир Марковчин — кадровый сотрудник госбезопасности, не приподнимали завесу 
тайны над одной из самых удачных и блестящих своих операций.
 Собственно, ничего странного в этом нет. Спецслужбы — не публичная библиотека, 
здесь умеют хранить секреты. Потребовалось более полувека, чтобы из архива ФСБ 
были извлечены сенсационные документы, на основе которых и написана эта книга…
 Фельдмаршал Фридрих-Эрнст Паулюс — «гордость Рейха», как называла его 
нацистская печать, любимец Гитлера, один из самых талантливых стратегов ХХ века.
 Как произошло, что этот человек, получивший высшую степень воинского 
достоинства — маршальский жезл, — превратился едва ли не в самого рьяного 
антифашиста, после выступления которого в плен сдавались целые части 
гитлеровцев? Ответ на этот вопрос вы впервые найдете в этой книге.
 Конечно, и раньше о Паулюсе было написано немало. Интерес к этой неоднозначной 
фигуре не пропадает шестой десяток лет. И надо заметить, многие предположения 
историков не лишены оснований. Скажем, когда речь идет об участии советских 
спецслужб в «вербовке» фельдмаршала. Но одно дело — предположения, и совсем 
другое — конкретные факты, большая часть которых не предавалась до сих пор 
гласности.
 Операция по привлечению Паулюса (или «Сатрапа», как именовали его в документах 
НКВД) к сотрудничеству с Советской властью является одной из самых ярких 
страниц в истории отечественной госбезопасности. Правда, в ней нет ни погонь, 
ни свиста пуль, ничего из той атрибутики, которую так любят авторы детективных 
романов. Это была чрезвычайно кропотливая, нудная и тяжелая работа, 
растянувшаяся на долгие месяцы. Но игра стоила того: от исхода операции 
«Сатрап» зависело не меньше, чем от выигранного сражения.
 Не было в немецкой армии человека более популярного и авторитетного, чем 
фельдмаршал Паулюс. Его слово, обращенное к бывшим подчиненным, подчас 
действовало сильнее войсковой операции. Не случайно тогдашнее советское 
руководство придавало столь большое значение «вербовке» Паулюса. Его согласие 
вступить в антифашистский комитет «Свободная Германия» стало переломным для 
многих немцев. Но и это не все: «покраснение» Паулюса явило миру еще одно 
доказательство преимущества советского, коммунистического образа жизни.
 Сегодня, слыша аббревиатуру НКВД—КГБ, мы испытываем малоприятные чувства! НКВД 
ассоциируется исключительно с репрессиями и массовыми убийствами. Да, конечно, 
все это было. Но зачастую мы, к сожалению, забываем и о ярких операциях, что в 
избытке присутствуют в истории наших органов.
 Чего стоит хотя бы операция по доставке Паулюсу письма от жены из воюющей 
Германии 44-го года. Письма, прочитав которое, фельдмаршал решился пойти на 
сотрудничество с Советским Союзом. Вряд ли какая-то другая разведка, кроме 
советской, сумела бы осуществить нечто подобное.
 А филигранная, ювелирная работа по «обработке» Паулюса? Никто не пытал его, не 
принуждал к сотрудничеству. Он сам, добровольно, перешел на сторону своих 
недавних противников и никогда, кстати, об этом не жалел. Дошло до того, что 
Паулюс, человек дотошный, так изучил труды классиков марксизма-ленинизма, что 
стал разбираться в них не хуже иного партийного теоретика.
 В этой книге представлен и еще один уникальный документ — никогда не 
публиковавшийся дневник фельдмаршала, который он вел в плену. По своему 
психологизму этот дневник подчас не уступает классическим романам. Мы видим, 
как день за днем эволюционирует его автор. Как на смену догмам и, казалось бы, 
незыблемым постулатам приходят сомнения, а потом и разочарования. Самое 
поразительное: эмоций в дневниковых записях нет совсем.
 И в то же время энергетика записок Паулюса огромна.
 Конечно, было бы неправильно представлять историю Паулюса исключительно в 
розовых тонах. Как водилось в те годы, фельдмаршал не мог похвастаться особо 
радушным к себе отношением новых друзей. Когда в 49-м году в Бадене умерла его 
жена, Паулюса не отпустили на похороны. Даже о факте ее смерти он узнал спустя 
некоторое время. До 53-го года с фельдмаршалом вообще не церемонились, и только 
после кончины Сталина ему удалось уехать из СССР. Правда, в ГДР — таково было 
непременное условие большевиков, потому что они, как никто другой, умели 
создавать мифы.
 И миф об идейном прозрении фельдмаршала Третьего рейха обошелся Советскому 
Союзу слишком дорого, чтобы им можно было легко пожертвовать. Ведь делать из 
врагов друзей — высшая степень профессионализма в политике.
 А где политика — там и спецслужбы, потому что политики делают спецслужбы, а не 
наоборот…
 Александр ХИНШТЕЙН
 Моим родным,
 погибшим в жестокой схватке
 с немецким фашизмом
 на полях cражений
 Великой Отечественной войны,
 посвящается




 От автора


 Отношение к этому человеку, ставшему в 1940 году в одночасье известным всему 
миру, на протяжении многих лет было неоднозначным. После первого успеха в войне 
с Францией будущего фельдмаршала сравнивали с лучшими стратегами германской 
истории.
 После начального, без сомнения успешного, периода реализации другого плана — 
Unternehmen «Barbarossa», в разработке которого генерал принял самое деятельное 
участие, его авторитет значительно упрочился. Только случайность не позволила 
ему уже в 1942 году занять место шефа ОКх — фюрер решил еще раз его проверить в 
деле, доверив командование одной из лучших армий вермахта, чьи боевые дела уже 
знали и покоренная Польша, и побежденная Франция.
 Его предшественник, друг и протеже, фельдмаршал фон Рейхенау, проделал 
достаточно большую работу, чтобы упрочить славу «Гвардии фюрера» — наряду с 
решением военных задач, фон Рейхенау тесно сотрудничал с полицейскими и другими 
органами оккупационного режима, двигавшимися вслед за армией. Результатами 
этого сотрудничества были тысячи расстрелянных, повешенных, замученных 
советских патриотов, военнопленных и мирных граждан, чья участь была решена еще 
ранее — в ходе разработки плана «Молниеносной войны».
 Путь этого генерала лежал в группу армий «Зюд», где, по мнению Гитлера, должна 
была решиться судьба всей русской кампании. И поначалу он полностью оправдывал 
возложенные на него надежды. Несмотря на большие потери, его армия упрямо 
двигалась вперед, к городу, носившему ненавистное фашизму имя генсека. И это 
упорство не только было замечено, но и соответствующим образом оценено.
 Со временем военные удачи закончились и настало время жестоких испытаний. 
Творческий «гений» Адольфа Гитлера без труда преодолевал возражения этого 
генерала насчет внесения изменений в стратегические и тактические планы его 
армии. Постепенно армия погибала. Эту медленную смерть ведомство доктора 
Геббельса старательно поддерживало, правда, в основном морально: 
главнокомандующего и его подчиненных в очередной раз объявляли героями нации, 
которые вот-вот подарят долгожданную победу и окончание войны на Востоке.
 Третьего февраля, на следующий день после ликвидации Сталинградской 
группировки немцев, на территории «тысячелетнего рейха» был объявлен траур. 
Победоносная 6-я армия вермахта ушла в историю, а ее главнокомандующий был 
объявлен погибшим.
 Снова о нем заговорили спустя полтора года. В августе 1944 года Германия была 
ошарашена голосом героя нации, по мнению официальной пропаганды до конца 
исполнившего долг офицера в начале 1943 года. Второй фельдмаршал, изменивший 
Гитлеру, призвал немцев покончить с режимом Гитлера. В тот же день в Берлине 
был торжественно казнен первый изменник — фельдмаршал фон Витцлебен, 
покушавшийся на жизнь фюрера.
 Потом было еще несколько подобных радиотрансляций; советские самолеты 
разбрасывали над позициями немецких войск листовки и газеты, призывавшие к 
прекращению бессмысленного сопротивления, окончанию войны и спасению нации.
 После выступления бывшего фельдмаршала на Нюрнбергском процессе о нем 
постоянно вспоминали в прессе и на радио. Чаще всего его обвиняли в измене 
нации, предательстве, подготовке новой войны, сумасшествии и так далее. 
Нормальных, взвешенных оценок деятельности фельдмаршала было мало; подобная 
практика продолжалась до самой его смерти в феврале 1957 года.
 Часто вспоминают бывшего фельдмаршала и теперь, правда, эти воспоминания чаще 
вводят читателя в заблуждение, чем соответствуют реальности. Именно он стал на 
многие годы, если не сказать — века, символом одного из крупнейших поражений в 
истории Второй мировой войны. С ним сравнивали других полководцев-неудачников: 
французского императора Бонапарта Наполеона, немецкого «Лиса пустыни» Эрвина 
Роммеля, римского консула Луция Эмилия Павла. Гораздо лапидарнее выглядит 
другая аналогия: Ватерлоо, Эль-Аламейн, Канны и разочарование нашего героя — 
город Сталинград…
 Итак, эта книга посвящена немецкому фельдмаршалу Фридриху Эрнсту Паулюсу. Она 
написана на основе реально существующих документальных материалов, возникших в 
период 1943—1953 годов, когда Паулюс находился в СССР в качестве военнопленного 
— первого немецкого фельдмаршала в советском плену.
 Личность Паулюса довольно противоречива и многогранна. Оно и понятно: далеко 
не каждому человеку удается легко преодолеть долгий путь от разработки планов 
вторжения в чужие государства до их осуждения в плену; от скрытого сочувствия и 
поддержки идеалов фашизма до полного одобрения основ марксизма-ленинизма; от 
поздравлений Гитлера с десятилетием прихода к власти до поздравительных писем, 
направленных генералиссимусу Сталину; от периода фонтанирующей активности до 
состояния полной депрессии; от сознания полноты и духовной близости к своей 
семье до потери большей ее части и долгой разлуки; от безразличия, с кем и где 
воевать, до призывов к немцам — сложить оружие ради мира; от насильственного 
присоединения новых территорий к рейху до участия в устройстве уже разделенной 
Германии…
 Мы пройдем, уважаемый читатель, этот долгий путь не для того, чтобы просто 
посочувствовать высокопоставленному немецкому военнопленному. Скорее, это 
попытка с иной стороны показать величие подвига советского человека, умевшего 
не только побеждать, но и вносить коррективы в жизненную позицию своих врагов. 
Ведь Паулюс не был единственным военнопленным, которого удалось «перевоспитать» 
и направить в нужном для политического руководства страны направлении, — таких 
людей было десятки тысяч.
 Именно их силы, знания и опыт будут задействованы в процессе образования и 
становления Германской Демократической Республики. И совершенно неважно, что 
эта республика, как и другие государства соцлагеря, спустя несколько 
десятилетий перестанет иметь что-либо общее с социализмом: некоторые из них 
исчезнут вообще, другие, наоборот, поделятся на большое количество независимых 
государств. Важнее то, что человечество получило необходимый опыт по еще одному 
возможному пути своего развития.
 Автор оперирует только имеющимися в его распоряжении документами, не вступая в 
полемику с многочисленными биографами Паулюса, а также историками и 
исследователями, которым эта тема также не безразлична.
 Итак, десять с лишним лет, 3920 дней плена… Какими они были для убежденного 
нациста?




 Глава I
 Карьера



 …Раштатт является крепостью,
 и это было счастьем для Бадена.

    Из военного марша

 Карьера этого человека началась очень давно и довольно хорошо изучена; поэтому 
представим ее читателю в том виде, в каком ее излагал сам будущий фельдмаршал. 
Итак, Фридрих-Эрнст Паулюс родился 23 сентября 1890 года в местечке Брайтенау — 
Мельзунген, управление Кассель, в Германии, в семье чиновника, занимавшего 
скромную должность инспектора Земельного управления в Гессенском округе. Отец 
Паулюса не имел никакого недвижимого имущества, кроме дома, полученного в 
наследство от деда.
 В 1909 году закончил классическую гимназию имени кайзера Вильгельма в г.
Касселе и после получения аттестата зрелости поступил на юридический факультет 
Марбургского университета, где прослушал курс (2 семестра) правоведения. 
Изучение права особого удовольствия ему не принесло, поэтому, не имея других 
возможностей реализовать свое увлечение военной службой, Фридрих Паулюс оставил 
учебу в университете и поступил в качестве фенриха в 111-й (или 3-й Баденский) 
пехотный полк, после чего в течении 9 месяцев, с осени 1910 года по лето 
1911-го, проходил обучение в военной школе в Энгерсе-на-Рейне и был выпущен в 
чине поручика. Первым гарнизоном для молодого Паулюса стал город-крепость 
Раштатт.
 Фридрихсфесте (крепость Фридриха) и Леопольдфесте (крепость Леопольда), 
гарнизонный лазарет и казармы I и II, ворота Карлсруэртор и Келертор, бастион 
Рейнау на горе Редер — все эти мощные укрепления, непременные атрибуты любого 
сильного государства, — произвели на молодого поручика неизгладимое впечатление.
 Связь с сослуживцами по тем далеким дням молодости сохранилась на протяжении 
долгих лет. Даже в 1953 году, перед самым возвратом в Германскую 
Демократическую Республику, он регулярно получал письма от Карла Зайца, старого 
боевого товарища.
 Итак, в 1911—1914 годах Паулюс — поручик пехоты, командир взвода, затем 
батальонный адъютант пехотного полка. Затем, уже в период Первой мировой войны 
1914—1918 годов, — старший лейтенант, командир роты, а позднее— полковой 
адъютант на Западном и Балканском фронтах (Франция, Сербия, Румыния и Северная 
Италия). В конце войны Паулюс был откомандирован в Генштаб и произведен в 
капитаны. Последовавшее по завершении войны унижение немецкой нации, 
капитулировавшей перед превосходящими силами стран Антанты, оставили глубокий 
след в сознании Паулюса и четырех тысяч других офицеров, которым было поручено 
руководить урезанным до стотысячного контингента рейхсвером.
 Были и другие, неминуемые после принятия чужих условий последствия — огромная 
контрибуция, гиперинфляция и массовая безработица, участие в официальных и 
тайных офицерских союзах, среди которых бытовало и сочувствие зарождающемуся 
нацизму. Окунувшись в пучину политических, экономических и других проблем, 
Германия не утратила неистребимой жажды реванша. Жажды, которую которую со 
временем испытает вся нация.
 Продолжив службу в изрядно сокращенном рейхсвере, Паулюс до 1920 года был 
командиром роты, а затем — полковым адъютантом.
 С 1922 по 1927 год Паулюс снова служил в Генштабе в качестве его представит 
еля при командовании пехотных и артиллерийских объединений. В этот же период, 
1923—1925 годы, работал по совместительству референтом в оперотделе 
министерства рейхсвера по артиллерии.
 В 1927—1930 годах Паулюс становится командиром пехотной роты. Для успешной 
карьеры в рейхсвере необходимо было постоянное сочетание штабной, теоретической 
работы со службой в строевых частях. Поэтому позднее, в период с 1930 по 1934 
год, Паулюс снова служит в Генштабе в качестве преподавателя военной истории и 
тактики в академии Генштаба в Берлине, где становится майором и подполковником.
 В рамках реализации советско-германских программ по военно-техническому 
сотрудничеству Паулюс неоднократно читал лекции по тактике советским генералам, 
среди которых были Егоров, Белов, Яковенко и другие. Яковенко в тот период был 
военным атташе в Берлине и неоднократно наносил визиты будущему фельдмаршалу, 
они вместе обедали. Кроме того, Паулюс был несколько раз приглашен на приемы в 
советское посольство, он знал лично посла Сурица и его семью.
 В 1934—1935 годах Паулюс опять возвращается в боевое подразделение в качестве 
командира моторазведывательного батальона при 3-й пехотной дивизии. Здесь же он 
получает чин полковника.
 Обладая к тому времени прекрасной теоретической и практической подготовкой, 
Паулюс с осени 1935 до лета 1939 года становится начальником штаба 16-го 
танкового корпуса. В этом же качестве в 1936 году он находился на военных 
маневрах в Италии в качестве члена германской военной делегации. В январе 1939 
года Паулюс получает звание генерал-майора. Одновременно он был назначен 
начальником штаба 10-й армии, которой командовал близкий ему человек — 
фельдмаршал Рейхенау, а затем — начальником штаба 6-й армии, переименованной в 
целях дезориентации возможного противника.
 В этом качестве Паулюс участвовал в походах на Польшу и Францию. Во время 
второго похода его имя стало широко известно в Германии, причем уже с первых 
дней войны с Францией. Прошло всего несколько часов после объявления войны 
Франции, как немцами был взят знаменитый форт и укрепрайон у канала Альберта на 
бельгийско-германской границе, между городами Аахен и Маастрихт.
 Этот форт представлял определенные трудности для германского Генштаба еще 
задолго до войны, когда только разрабатывались захватнические планы. Было 
известно, что он построен и сооружен по последнему слову военной техники. 
Фотосъемки и агентурные сведения подтверждали данные, что этот форт с ходу, 
молниеносно, взять нельзя. За 6 месяцев до войны с Польшей Паулюс предложил 
свой, оригинальный план взятия этого форта. Этот план был принят, и за 
несколько месяцев до войны с Францией в одном из учебных лагерей начались 
занятия по подготовке к взятию форта. Они проходили на построенных в 
уменьшенном масштабе модели форта и части канала Альберта. Главная роль здесь 
отводилась специальным планерам, которые приземлялись рассчитанно точно — на 
месте и только на минуту.
 Когда начался поход на Францию, уже через несколько часов этот форт был взят, 
и все произошло точно по плану Паулюса. В первой операции участвовало всего 80 
человек— специалистов на планерах — все они были снабжены специальными 
взрывчатыми веществами.
 Уже в ранге героя в ноябре 1939 года Паулюс участвует в совещании в 
рейхсканцелярии Гитлера, на котором присутствовали все командующие армиями и 
командиры корпусов. Будучи начальником штаба 6-й армии, Паулюс был одним из 
самых младших присутствовавших генералов. Позднее он вспоминал: «По вопросу о 
войне на Западе в то время в армии были разногласия. Существовало очень 
свободное мнение, примерно такого рода: со стороны французов нам, по-видимому, 
ничто не угрожает. Зачем же нам нападать на них? Война с Польшей окончена. Так 
что останемся на западной границе, там, где стоим.
 Гитлер в своей речи отругал германский генералитет. Генералитету он 
противопоставил командование своей «национал-социалистской» авиации и флота и 
под конец сказал: «Я не потерплю, чтобы пораженческие взгляды командования 
лишили храброго немецкого солдата плодов и успехов». Никто из генералов не 
возражал».
 Несмотря на то что после речи Гитлера большинство генералов было возмущено, в 
зале оставалось настолько тихо, что можно было услышать, как пролетит муха. По 
окончании доклада Гитлера генерал Рейнеке, сидевший в одном из первых рядов, — 
Паулюс сидел сзади и ему об этом рассказывали — громко сказал: «Все это должно 
было быть сказано».
 3 сентября 1940 года Паулюс был назначен оберквартирмейстером-1 (OQUI) 
Генерального штаба сухопутных сил, являясь заместителем начальника Генштаба ОКХ 
генерала Гальдера и имея в своем подчинении отделы Генштаба — организационный и 
подготовки. Вскоре он становится генерал-лейтенантом.
 После назначения заместителем начальника Генерального штаба — Паулюс приступил 
в начале сентября 1940 года к своим обязанностям — Гальдер вручил ему папку с 
документами и сказал: «Эту папку начал ваш предшественник. Обработка этих 
материалов — ваша ближайшая задача».
 В папке, получившей название «Зеленая», находилась директива Главного штаба 
вооруженных сил о разработке оперативного плана войны против Советского Союза, 
который у немцев принято было называть по-старому — Россия. Вместе с двумя 
офицерами оперативного отдела Паулюс принялся за работу, и примерно в октябре 
был готов проект оперативного плана.
 Затем, на основании этого проекта, проводились военные игры, в которых 
принимали участие Гальдер, сам Паулюс, полковник Хойзингер и еще несколько 
офицеров Генерального штаба вооруженных сил.
 В связи с опытом, полученным в результате проводившихся военных игр, проект 
был дополнен и усовершенствован, а затем направлен в оперативный отдел для 
окончательной разработки оперативного плана.
 Первая и вторая копии проекта были представлены в письменном виде 
главнокомандующему вермахта. Первую копию визировал лично Паулюс, а подписывал 
Гальдер. Вторую визировали Паулюс и Хойзингер, а подписал также Гальдер.
 С политической стороны этот вопрос не обсуждался. Генеральный штаб, в 
частности Гальдер, считал, что в политическом отношении ответственность за 
военную кампанию ляжет на руководство штаба. Начальник Генерального штаба 
пользовался советнической и исполнительной властью главнокомандующего вермахта.
 В вопросах военного характера, и прежде всего — оценке сил СССР, имелись 
разногласия между руководством штаба и командованием армий. Точно так же как 
Гальдер по отношению к Паулюсу, так и сам Паулюс по отношению к другим избегал 
этого вопроса, мотивируя тем, что это не входит в круг их задач. По этому 
поводу Гальдер беседовал с командующим вермахтом.
 Весной 1941 года Паулюс вместе с Браухичем, Гальдером и Хойзингером 
присутствовали еще на одном совещании у Гитлера, где обсуждался оперативный 
план, но лично Паулюс в обсуждении не участвовал.
 В очередной раз, в начале июня 1941 года, Паулюс участвовал в Берлине еще на 
одном совещании, которое проводил Гитлер. На нем были Браухич, Гальдер и Паулюс,
 командующие армейскими группировками и армиями. Сначала командующие армиями 
делали доклады о предполагаемых операциях. Затем Гитлер произнес речь, в 
которой сказал об окончательном решении — начале войны против России: «Россия 
является вечной угрозой для Германии. Обстановка сейчас подходящая. Германский 
народ безоговорочно последует за мной. Германия сильная. Я — единственный, кто 
может привести Германию к победе.
 Было бы преступлением с моей стороны — упустить этот случай и начать войну при 
менее благоприятных условиях. У меня есть достоверные сведения о том, что 
намечается сближение Англии и России, что между ними ведутся переговоры. Когда 
будет побеждена Россия, тогда и Англия заключит мир. Я не намереваюсь устранить 
Англию от мирового господства».
 Комментируя позицию германского Генерального шта ба, 21 июля 1951 года Паулюс 
напишет: «В последующем изложении я попытаюсь проанализировать поведение 
генералитета при Гитлере, насколько мне позволит это сделать моя память и 
знание обстановки до начала 1943 года.
 Поведение генералитета нужно объяснять, исходя из общего поведения широких 
слоев немецкого народа. А поведение народа, в свою очередь, объясняется 
историей его развития, приведшей к нацизму.
 Считать, что судьба народа покоится на принципе силы, было традиционным 
немецким понятием. Новое германское государство возникло на полях сражений 
1866—1870 годов. Таким образом, судьба была решена с помощью железа и крови. 
Империя была создана сверху, а не снизу, не в борьбе и единении граждан против 
частных интересов князей. В течение десятилетий пропагандировалось, что 
Германия должна добиться того, что было завоевано другими народами в предыдущие 
столетия — с XVII по XIX, прежде всего — источников сырья и рынков сбыта 
(«место под солнцем»). При Гитлере эта идея нашла свое выражение в теории 
«жизненного пространства».
 Это было полным непризнанием того, что в XX столетии определяющими факторами в 
жизни народов являются только демократия и принцип национальной суверенности и 
что методы XVII—XIX веков больше применяться не могут.
 Отношение генералитета к большим национальным вопросам диктовалось его 
профессией. Оставаясь субъективно на непонятной для нас теперь позиции 
«аполитизма», генералитет видел свою задачу в том, чтобы своим 
«профессиональным умением» служить главе государства, а следовательно, 
немецкому народу.
 Следуя этому убеждению, генералитет пошел за Гитлером. Тем самым он сделал 
себя соучастником всех последствий политики Гитлера и гитлеровского военного 
руководства.
 Уже перед Второй мировой войной высший генералитет терпеливо отнесся к такому 
серьезному вмешательству Гитлера в дела армии, как, например, оставшееся 
безнаказанным убийство генерала Шлейхера и фон Бредова эсэсовцами, отставка 
целого ряда старых генералов за то, что они не были угодны 
национал-социалистской партии, отставка главнокомандующего армией, 
генерал-полковника фон Фрича, происходившая при возмутительных обстоятельствах 
и вопреки доказанной судебным путем невиновности; принимающее все большие 
размеры вмешательство партии в дела армии и нарушение принципа «оружие носит 
только армия» путем все усиливающегося создания частей Сс.
 С одной стороны, эти уступки генералитета и его повиновение Гитлеру укрепили 
доверие широких кругов армии и немецкого народа к Гитлеру как к политическому и 
военному вождю. С другой стороны, высшее военное руководство снова попадало в 
зависимость от этой слепой веры громадной части народа и армии в Гитлера. Тем 
временем авторитет Гитлера до конца 1938 года еще более усилился, благодаря 
успехам, достигнутым во внешней политике.
 Таким образом, генералы согласились и с планами Гитлера в отношении Польши и 
Чехословакии. Необходимо отметить, что на совещаниях генералов с Гитлером, 
связанных с этими планами, шла речь о том, кто из высших руководителей и их 
помощников отвечает за проведение соответствующих военных операций.
 О составлении плана «Барбаросса», в котором были заложены основы разработки 
нападения на Советский Союз, имеются исчерпывающие материалы в документах 
Нюрнбергского международного трибунала и в моих показаниях.
 То, что речь шла о наступательной и захватнической войне, стало известно 
высшему руководству на совещании у Гитлера в марте 1941 года. После того как 
началась война, об этом, по выходившим приказам, узнавал все более широкий круг 
людей. Но против этого ничего решительного не предпринималось.
 Постепенно привыкли уступать под нажимом Гитлера и соглашаться с его 
мероприятиями, противоречившими убеждениям генералов. К таковым относится 
выполнение или передача приказов преступного характера, таких, например, как 
«комиссар-эрлас», распоряжение об оставлении безнаказанными проступков против 
населения, так называемый «коммандо-эрлас» и т.д.
 В результате этого безответственность стала системой, что привело к ужасающим 
последствиям и в области командования частями.
 После провала зимнего наступления под Москвой в декабре 1941 года, начатого 
Гитлером вопреки мнению командующих войсками, Гитлер издал два характерных 
приказа. В первом он запретил всем командирам снимать с себя ответственность за 
переданные им приказы (это приравнивалось к дезертирству), во втором он 
запретил самостоятельную сдачу населенного пункта или оборонительных позиций 
без его (т.е. ОКв) согласия. Тем самым командиры всех рангов были, в большей 
или меньшей степени, низведены до исполнителей приказов. Подчинились и этим 
мероприятиям.
 Роковые последствия их в особо резкой форме сказались во время Сталинградской 
битвы.
 Здесь с особенной ясностью обнаружилось, как далеко, вплоть до тактических 
деталей, простирается вмешательство верховного командования армии в руководство 
войсковыми частями и как опасно это вмешательство. В ставке верховного 
командования функции Генерального штаба армии выполняло Управление командования 
армии (Вермахтс-фюрунгс-амт), начальником которого являлся генерал-полковник 
Йодль. По предложениям этого органа и через него Гитлер отдавал свои приказы по 
оперативному руководству. Поэтому есть все основания сказать, что крушение 
гитлеровской стратегии под Сталинградом было одновременно окончательным 
поражением традиционных методов командования германского Генерального штаба.
 Противоречия в стратегии Гитлера (ОКВ), с одной стороны, и в стратегии 
Генерального штаба армии, с другой стороны, на Востоке обнаружились с самого 
начала войны.
 Стратегия Гитлера преследовала преимущественно достижение экономических целей, 
хотя это и маскировалось при составлении оперативных указаний 
военно-оперативными целями.
 Стратегия Генерального штаба армии (ОКХ) и высшего командования армии 
преследовала цели разгрома вооруженных сил противника. Вследствие этого с 
самого начала возникали разногласия во мнениях, которые разрешались Гитлером 
при помощи грубого вмешательства в дела военного руководства; ближайшие 
советники и сотрудники Гитлера служили ему при этом в качестве готовых на все 
инструментов.
 Решающее значение при этом положении играл тот факт, что высшие круги 
генералитета, несмотря на лучшее понимание вещей, подчинялись распоряжениям 
Гитлера и следовали за ним до конца, даже когда положение было совершенно 
безнадежным и причиняло неизбежные, не под дающиеся описанию страдания 
немецкому и другим народам. Запутавшись в последствиях гитлеровской политики, и 
особенно гитлеровских методов ведения войны, генералитет не находил выхода из 
положения. Система была больна традицией, не идущей в ногу со временем.
 Было бы опасным заблуждением считать, что эта война была проиграна лишь из-за 
того, что Гитлер совершил такое количество ошибок. Она не могла быть выиграна, 
потому что в XX веке народы не согласны нести ярмо национального порабощения.
 Было бы поэтому также праздным занятием решать вопрос о том, насколько лучшие 
результаты могла бы дать стратегия командующих генералов, если бы ею 
воспользовались.
 Как Гитлер (ОКВ), так и Генеральный штаб армии (ОКХ) игнорировали, пусть и в 
разной степени, основное: численную, экономическую и прежде всего моральную 
силу Советского Союза. Об этом должны подумать те, кто по приказу 
англо-американцев занимается ремилитаризацией Западной Германии и тем самым 
снова затевает игру с огнем.
 Я сам являлся членом высших командных кругов и также несу часть общей 
ответственности.
 Если я, несмотря на это, констатировал описанные выше факты, я это сделал 
потому, что трезвое рассмотрение минувших событий предохраняет меня от роковых 
легенд и от новых заблуждений».
 20 января 1942 года Паулюс был назначен гланокомандующим 6-й армии в чине 
генерала танковых войск. Являясь одним из наиболее вероятных претендентов на 
пост командующего сухопутными силами Германии, Паулюс получил от фюрера особое 
поручение — он должен был взять реванш за Москву на южном фланге фронта, под 
городом, носящим имя ненавистного нацизму генсека.
 Руководимая им 6-я армия вермахта всегда была на особом положении; второе ее 
наименование — «Гвардия фюрера», поэтому именно здесь предпочитали служить 
родственники политической элиты Германии; именно сюда направляли на боевое 
перевоспитание проштрафившихся чиновников-функционеров, офицеров Сд и СС. 
Командующему армией, генерал-фельдмаршалу фон Рейхенау, товарищу, покровителю и 
учителю Паулюса, всегда были близки и понятны задачи фашизма. Его отношение к 
войне с Советским Союзом может ярко проиллюстрировать опубликованный ниже 
приказ.

 «Копия с копии.
 Командование 6-й армией
 Отдел 1а — Аз. 7 Штаб армии 10 октября 1941 г.
 О поведении войск на Востоке
 По вопросу отношения войск к большевистской системе имеются еще во многих 
случаях неясные представления.
 Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полный 
разгром государственной мощи и искоренение азиатского влияния на европейскую 
культуру.
 В связи с этим перед войсками возникают задачи, выходящие за рамки обычных 
обязанностей воина. Солдат на Востоке не только воин по правилам военного 
искусства, но и носитель беспощадной народной идеи, мститель за все жестокости, 
причиненные немцам и родственным им народам.
 Поэтому солдат должен понять всю необходимость жестокого, но справедливого 
возмездия в отношении еврейско-низшей расы. Оно имеет дальнейшей своей целью 
уничтожение в корне всех попыток организации восстаний в тылу германской армии, 
которые, как показала практика, постоянно замышляются евреями.
 К борьбе с врагом за линией фронта еще не достаточно серьезно относятся. Все 
еще продолжают брать в плен коварных, жестоких партизан и выродков — женщин; к 
одетым в полувоенную или гражданскую форму отдельным стрелкам из засад и 
бродягам относятся все еще как к настоящим солдатам и направляют их в лагеря 
для военнопленных. Пленные русские офицеры рассказывают с язвительной усмешкой, 
что агенты Советов свободно ходят по улицам и зачастую питаются из походных 
немецких кухонь. Подобное отношение войск объясняется только полным 
легкомыслием. Руководству сейчас своевременно разъяснить смысл настоящей борьбы.

 Снабжение питанием местных жителей и военнопленных, не находящихся на службе в 
германской армии, из воинских кухонь и раздача папирос и хлеба являются 
ненужной гуманностью.
 Все, в чем отечество отказывает себе и что руководство с большими трудностями 
посылает на фронт, солдат не должен раздавать врагу, даже и в том случае, если 
это является трофеями. Они являются необходимой частью нашего снабжения. Советы 
часто при своем отступлении поджигали здания. Войска заинтересованы в 
ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для 
стоянок воинских частей. Все остальное, являющееся символом бывшего господства 
большевиков, в том числе и здания, должно быть уничтожено. Никакие исторические 
или художественные ценности на Востоке не имеют значения.
 Для сохранения важного в военно-хозяйственном отношении сырья и промышленных 
объектов руководство дает специальные указания.
 Необходимо полное разоружение населения в тылу сражающейся части, принимая во 
внимание протяженность и уязвимость путей подвоза, где возможно прятать и 
охранять трофейное оружие и боеприпасы. Если же условия боя не позволяют этого, 
то оружие и боеприпасы выводить из строя. В случае применения оружия в тылу 
армии со стороны отдельных партизан, применять в отношении их решительные и 
жестокие меры. Эти мероприятия распространяются также и на мужское население, с 
целью предотвращения возможных с их стороны покушений. Пассивность 
многочисленных антисоветских элементов, занимающих выжидательную позицию, 
должна быть ликвидирована путем разъяснения, и они должны быть привлечены к 
активному сотрудничеству в борьбе против большевизма.
 Если они не идут на это, то пусть не жалуются на то, что с ними обращаются, 
как с приверженцами советского строя. Страх перед германскими мероприятиями 
должен быть сильнее угрозы со стороны бродячих большевистских остатков.
 Не вдаваясь в политические соображения на будущее, солдат должен выполнить 
двоякую задачу:
 1. Полное уничтожение большевистской ереси, советского государства и его 
вооруженной силы.
 2. Беспощадное искоренение вражеского коварства и жестокости и тем самым 
обеспечение безопасности жизни вооруженных сил Германии в России.
 Только таким путем мы можем выполнить свою историческую миссию по освобождению 
навсегда германского народа от азиатско-еврейской опасности.

    Главнокомандующий фон Рейхенау,



    генерал-фельдмаршал».

 Именно этого человека предстояло заменить Паулюсу на посту главнокомандующего. 
Итак, с 20 января 1942 года Паулюс командовал 6-й германской армией, которая до 
23 ноября того же года подчинялась армейской группировке Вейхса, а затем 
армейской группировке Манштейна. Все приказы Гитлера, за редким исключением, 
поступали через Верховное командование сухопутных сил в армейскую группировку, 
откуда частью в неизменном, а частью — в переработанном виде они поступали 
командованию 6-й армии. Поскольку эти приказы были связаны с обещанием помощи 
со стороны Гитлера или подчеркивали, что от выдержки Паулюса зависит исход 
войны, они в его глазах получали конкретное подтверждение, благодаря тому что 
они исходили от начальника Генерального штаба сухопутных сил (Цейтцлера) и 
армейской группировки, которой Паулюс непосредственно подчинялся, то есть от 
авторитетных специалистов.
 После окружения двух немецких армий под Сталинградом транспортные «юнкерсы» 
люфтваффе из ведомства Геринга, по мере возможности, доставляли проверенных в 
деле солдат и офицеров СС для того, чтобы оставшиеся в живых «сталинградцы» 
чувствовали себя увереннее, ощущали на себе заботу фюрера; некоторые из 
пехотных подразделений состояли наполовину из эсэсовцев. На карту было 
поставлено все.
 Чтобы подчеркнуть особые задачи 6-й армии, 30 ноября 1942 года Гитлер присвоил 
Паулюсу чин генерал-полковника. Именно в этой должности был им издан приказ:

 «Телеграмма № 3178 от 23.12. 17ч.30мин. 16-й танковой дивизии.
 Следующий приказ по армии объявить всем подразделениям до рот включительно.
 Солдаты моей армии! Все атаки противника на нашу крепость до сих пор терпели 
неудачу, благодаря вашей храбрости. Так как русские знают, что оружием они 
ничего не добьются, то они обращаются к вам теперь с листовками, желая сломить 
вашу волю к сопротивлению. При этом они делают нахальные заявления, такие же 
вымышленные и лживые, как и утверждение о том, что с пленными хорошо обращаются.

 Мы все знаем, как русские мучают и зверски убивают пленных. В одной из 
сброшенных в последние дни листовок, которая представляет собой искусную 
подделку телеграфного приказа, они нагло утверждают, что штабы эвакуируются, в 
то время как войска, согласно приказу фюрера, должны держаться до последнего 
солдата. Излишне даже обращать внимание на эту гнусную ложь. Русским не удастся 
сломить нашу непоколебимую волю к сопротивлению никакими листовками.
 Все мы, от самого старшего генерала до самого молодого солдата, стоим друг за 
друга и представляем собой крепко сколоченное содружество, о которое разобьются 
все атаки врага. Мы будем удерживать крепость Сталинград до тех пор, пока 
обещанная фюрером помощь не освободит нас из кольца.
 Да здравствует фюрер!

    Генерал-полковник Паулюс,


 командующий 6-й армией.
 Штаб дивизии 23.12.42 г.»

 Верный фюреру, в январе 1943 года Паулюс отклонил предложение советского 
командования о капитуляции 6-й армии. В этот же день Паулюс подписал 
подготовленный Шмидтом приказ по армии: «Всем частям запрещается принимать 
парламентеров и вести с ними переговоры, появляющихся парламентеров встречать 
огнем и изгонять».
 За день до окончательного разгрома — 30 января 1943 года — Паулюс получил чин 
генерал-фельдмаршала, а окончательно разгромлена 6-я армия была 31 января 1943 
года. В тот же день Паулюс, так и не успев поменять погоны на своих плечах и 
получить полагающийся по рангу фельдмаршальский жезл, был взят в плен в подвале 
сталинградского универмага. Военная карьера для него закончилась.
 За заслуги перед Германией Паулюс имел следующие награды: Железный крест 2-го 
класса в войну 1914—1918 годов и пряжку к нему, полученную в 1939 году; 
Железный крест 1-го класса и пряжку к нему, полученную в 1939 году; Рыцарский 
крест ордена Железного креста с дубовыми ветвями — 29 мая 1942 года был получен 
орден, а 15 января 1943 года — Дубовая ветвь к нему за №178.


Послесловие:

 1 ноября 1953 года. «Лондон, 1 ноября.
 Корреспондент агентства Рейтер передает из Берлина: Как указывают сегодня в 
политических кругах Западного Берлина, прощальное послание России бывшего 
германского фельдмаршала фон Паулюса подтвердило мнение, что он предназначается 
на высокий пост в восточногерманских «Вооруженных силах». (Официальное 
советское телеграфное агентство ТАСС передало вчера послание бывшего 
фельдмаршала, в котором он заявляет, что советская политика ведет к единству 
Германии и «счастливому будущему».)
 Паулюс, командовавший германской 6-й армией, потерпел поражение под 
Сталинградом в 1943 году, возвратился недавно из России в Восточную Германию.
 Западногерманская газета «Вельт ам зонтаг» заявила сегодня, что Паулюс живет в 
Восточном Берлине либо в отеле, либо в резиденции Советской верховной комиссии. 
По сообщению газеты, в правительственных кругах Восточной Германии обсуждается 
вопрос о предоставлении Паулюсу руководящего поста в находящейся на казарменном 
положении полиции, которую в Западной Германии считают ядром будущей армии. 
Командующий этой полицией — бывший генерал германской армии Винценц Мюллер, 
одновременно занимающий пост первого заместителя министра внутренних дел. Чины 
этой полиции, насчитывающей, по сведениям из надежных источников, около 120 
тысяч человек, носят форму русского образца и имеют легкое вооружение. Их 
считают более надежными в политическом отношении, чем народную полицию.
 Как утверждает «Вельт ам зонтаг», Паулюс уже совещался якобы с министром 
внутренних дел Восточной Германии Вилли Штофом и уже сделал свои предложения 
относительно усиления полиции, находящейся на казарменном положении».




 Глава II
 Семья



 …Вы олицетворяете собой радостные дни
 И рождаются иногда приятные воспоминанья.
 Боль возобновляется, и повторяется
 Жалоба жизни на ее запутанный путь.

    Ф. Паулюс, 1953 г.

 Как видно из анкеты, собственноручно заполненной Паулюсом 24 февраля 1943 года 
в лагере военнопленных НКВД СССР № 27 (г.Красногорск), его семья состояла из 
жены, Елены-Констанции Паулюс, дочери, Ольги-Констанции, сыновей Фридриха и 
Эрнста.
 Жена, Елена-Констанция, урожденная Розетти-Солеску, родилась в г.Бухаресте 25 
апреля 1889 года и происходила из знатной румынской семьи. Паулюс познакомился 
с ней благодаря тому, что вместе с ее родным братом проходил военную службу. 
Она никогда не работала, занимаясь исключительно домашним хозяйством
 Дочь — Ольга фон Кутцшенбах, родилась 5 января 1914 года. После Второй мировой 
войны работала секретарем в отделении Красного Креста в Баден-Бадене.
 Весной 1941 года она вышла замуж за Ахима фон Кутцшенбаха, 1905 года рождения, 
который родился под г. Тифлисом и в начале 20-х годов, как германский подданный,
 выехал на постоянное место жительства в Германию. До войны он работал в 
качестве торгового служащего в Рейнской области, а затем, в качестве начальника 
отдела, — в Вене, на одной из мыловаренных фабрик той же фирмы.
 В годы войны он служил в армии переводчиком при штабе главного квартирмейстера,
 в том числе — и под Сталинградом. Ахим фон Кутцшенбах погиб на Восточном 
фронте, в Румынии, 18 сентября 1944 года.
 Сын Паулюса — Эрнст Александер, родился 11 апреля 1918 года. Воевал в танковых 
частях, где дослужился до чина капитана. С сентября 1942 года находился в 
Берлине, так как в результате тяжелого ранения стал непригодным к вое нной 
службе. В конце марта 1943 года Эрнст Паулюс женился в Берлине на Лоре 
Динзинген, дочери владельца фабрики отопительных приборов, и с 1945 года 
работал на фабрике отопительных приборов, принадлежащей его тестю.
 Второй сын-близнец — Фридрих Эфрем — также служил в танковых частях и тоже был 
в чине капитана. Он погиб 29 февраля 1944 года в Италии.
 Брат фельдмаршала — Эрнст Паулюс, родился 3 января 1897 года. В годы Первой 
мировой войны имел чин лейтенанта, а после ее завершения был в течение 20 лет 
спортивным преподавателем в г.Гизене, затем — в г.Ветцларе и в кавалерийской 
школе в г.Ганновере.
 В 1933—1935 годах Эрнст Паулюс был преподавателем спорта в отделении «Гитлер 
югенд» в Берлине. Он был членом национал-социалистской партии. В сентябре 1939 
года его, как офицера запаса, призвали в армию. В чине капитана запаса он 
проходил службу в тыловых автомобильных частях сначала в Дюссельдорфе, а затем 
в Праге и Клегенфурте.
 Сестра Паулюса — Корнелия Паулюс, родилась 26 апреля 1899 года. С 1926 по 1936 
год она служила в управлении 5-го военного округа в Штутгарте. С 1936 года она 
работала в Берлине, в инженерно-технической инспекции 
административно-хозяйственного управления.
 Двоюродные братья фельдмаршала:
 — Арнольд Паулюс, 63—65-ти лет, архитектор в г.Касселе;
 — Карл Паулюс, 60-ти лет, инженер в г.Лайхингене;
 — Эрнст Паулюс, 60-ти лет, священник в г. Гессиш Лихтенау, под Касселем. Еще 
один двоюродный брат, точные данные о котором отсутствуют, был врачом в г.
Мюльхаузене (Тюрингия).
 По линии жены Паулюс имел следующих родственников:
 — ее брата — Константина Розетти, 54-х лет, до окончания Первой мировой войны 
— армейского офицера. В отставку ушел в чине старшего лейтенанта; позднее 
работал агентом по страхованию в г.Констанце на Бодезее (Румыния);
 сестру — Александру Базер, урожденную Розетти, 56-ти лет, домохозяйку;
 ее мужа — Эдуарда Базера, экспедитора, проживающего в Баден-Бадене;
 сестру — Марию Шпис, урожденную Розетти, 52-х лет;
 ее мужа — полковника Отто Шписа, с лета 1940 года в связи с ампутацией ноги 
находившегося в отставке. Он с женой проживал в Штуттгарте.
 В начале марта 1943 года среди военнопленных стали курсировать слухи о том, 
что дочь Паулюса заключена в концлагерь за попытку покушения на Гитлера, а по 
некото рым утверждениям — она была даже расстреляна. На самом деле такие 
утверждения совершенно не соответствовали истине.
 В том же году Елена-Констанция Паулюс, ее дочь Ольга и двое внуков уехали в 
Баден-Баден, где был куплен небольшой дом.
 После пленения Паулюс получал некоторые сведения о жене и членах семьи только 
через генералов, попавших в плен.
 После того как сталинградская группировка капитулировала, родственникам 
Паулюса было сообщено из ставки Гитлера, что сам фельдмаршал Паулюс застрелился.
 До 1944 года семья Паулюса не терпела никаких притеснений. Как уже отмечалось, 
коррективы в ее состав вносила сама война.
 Так, в дополнение к погибшим на фронте сыну и зятю, весной 1944 года в 
Баден-Бадене умерла маленькая внучка фельдмаршала — Александра фон Кутцшенбах.
 28 октября 1944 года, в ответ на развернутую гитлеровскую пропаганду, 
обвиняющую «Союз немецких офицеров» и его президента фон Зейдлица в 
предательстве, Фридрих Паулюс выступил в очередной раз по радио.
 Небольшое по размерам выступление, адресованное всем немцам, было многократно 
передано по радио на различных волнах. Оно содержало прямые обвинения в 
предательстве интересов страны как Гитлером, так и Гиммлером, что, по-видимому, 
и явилось той самой каплей, переполнившей чашу их арийского терпения. Выводы 
были сделаны быстро и по-немецки скрупулезно.
 Уже в начале ноября 1944 года Гитлером был отдан приказ об аресте жены Паулюса,
 жены сына Паулюса — Лоры с 3-месячным ребенком и дочери Паулюса, баронессы фон 
Кутцшенбах с 3-летним сыном. 15 ноября того же года был заключен в тюрьму 
гестапо в Берлине сам Эрнст Александр Паулюс, который содержался в подземной 
камере одной из берлинских тюрем.
 25 декабря он был вызван на допрос начальником 4-го Управления РСХа Мюллером. 
Мюллер заявил молодому Паулюсу, что его отец занимается преступной 
антигитлеровской, антигерманской работой и возглавляет армию, составленную из 
немецких военнопленных. Поэтому он дал указание арестовать всю семью Паулюса и 
довести об этом через немецкую агентуру до сведения фельдмаршала, с тем чтобы 
оказать на него давление. Далее Мюллер сказал, что, пока Паулюс не прекратит 
своей антигитлеровской деятельности, вся семья останется в заключении. После 
этого Эрнст Паулюс был переведен в тюрьму Кюстрина, где содержался вместе с 
участниками покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.
 В начале 1945 года все содержавшиеся в тюрьме были переведены в г.Имменштадт 
(Бавария). В апреле того же года всем этим заключенным было заявлено, что по 
приказу Гитлера они будут расстреляны, однако этот приказ выполнен не был, 
поскольку Имменштадт был вскоре занят французскими войсками.
 Несколько иначе сложилась судьба остальных членов семьи опального фельдмаршала.
 К тому времени в обиход немецкого «правосудия» был введен новый юридический 
термин — «зиппенхефтлинге» — «арестованная родня» — своеобразный институт 
заложников (в СССР этому соответствовала аббревиатура ЧСИр), который был 
организован для оказания давления на «предателей» интересов немецкого народа, а 
также для профилактики возможной измены интересам фюрера других людей.
 Эти арестованные числились за РСХА, которое также выделяло охрану. В основном 
это были женщины с маленькими детьми.
 Первые «зиппенхефтлинге» прибыли в ссылку в курортное местечко Ширлихмюлле уже 
в начале ноября 1944 года. Ссыльные прибывали группами в 2—3 человека, иногда и 
больше, а иногда привозили только одного человека. Большинство из них 
доставляли через Бреславль, некоторых через Герлиц.
 Ширлихмюлле — маленькое местечко в Судетской области, район Троппау. Оно 
расположено в 120—130 километрах от Бреславля, вблизи станции зимнего спорта 
Грюнвальд. Там всего несколько зданий и гостиница-ресторан. Обычно в этой 
гостинице жили туристы, приезжавшие покататься на лыжах. Теперь РСХА 
забронировало ее специально для размещения репрессированных родственников и 
оплачивало владельцу гостиницы все расходы по их содержанию.
 В Бреславле останавливались ссыльные, едущие из Берлина, для пересадки в поезд 
на Глатц, затем — на Рейнерц, по направлению к Ширлихмюлле.
 В середине декабря 1944 года прибыли в Бреславль из Берлина по пути в 
Ширлихмюлле в качестве репрессированных родственников Констанция Паулюс — жена 
генерал-фельдмаршала Паулюса, их замужняя дочь Ольга фон Кутцшенбах с 2-летним 
сыном Акселем и невестка, Лора Паулюс, с грудным ребенком, в сопровождении 
чиновника и охраны. Их привезли из Берлина с «особым комфортом» — в товарном 
вагоне.
 Констанцию Паулюс, ввиду плохого состояния ее здоровья, нельзя было сразу 
поместить в Ширлихмюлле, которое лежит на высоте 800 метров. Горный воздух был 
ей вреден. Поэтому, с разрешения Берлина, вся семья была помещена на 10—14 дней 
для адаптации в долину, в деревню Альтхойде-Бад, поблизости от Ширлихмюлле, а 
впоследствии ей была также предоставлена врачебная помощь.
 После того как они немного оправились от потрясений, 7января 1945 года в 
Ширлихмюлле была доставлена первой Ольга фон Кутцшенбах; затем туда же одним из 
чиновников была доставлена Лора Паулюс с детьми. И только потом была перевезена 
на санях Констанция Паулюс. Им уже были забронированы три комнаты в одном из 
домов.
 Начальник гестапо Бреславля, которому было поручено «опекать» семью пленного 
фельдмаршала, оберштурмбанфюрер СС Шарпвинкель впоследствии рассказывал на 
допросе: «…Я беседовал… с Ольгой фон Кутцшенбах. Она, кажется, говорила, что 
жила у своей матери в Баден-Бадене, была ли она арестована там, я не знаю. 
Достоверным является лишь то, что все они содержались в заключении в Берлине.
 Сын фельдмаршала, капитан Паулюс, тоже находился под арестом и сидел в 
крепости в Кюстрине. Об аресте капитана Паулюса я узнал от жены его. О том, что 
он сидел в крепости, я узнал из ее писем к нему, которые, как обычно, 
переправлялись через меня в Берлин и которые я прочитывал.
 Беседы с молодыми дамами сводились к рассуждениям об их участи. Ольга говорила 
о своем подавленном на строении, вследствие смерти мужа и ребенка, и о том, что 
она живет исключительно ради ее ребенка Акселя. Лора Паулюс рассказывала, что 
ее не собирались арестовывать из-за грудного ребенка, но из солидарности к мужу 
и потому, что он этого хотел, она «по глупости» настояла на ссылке ее вместе со 
всей семьей. Обе женщины просили меня о помощи. Я обещал и сдержал свое 
обещание.
 Я им посоветовал написать просьбу об освобождении из-под ареста, а обосновать 
ее тем, что они имеют маленьких детей, и эту просьбу направить непосредственно 
мне. Хотя я к этому вопросу никакого отношения ни по служебной, ни по 
территориальной линии не имел, я все же обещал просьбу направить с моим 
ходатайством в Берлин. Этот совет они с благодарностью приняли. Когда я был уже 
в армии (в конце января или в начале февраля 1945 г.), я получил от них эти 
заявления об освобождении из-под ареста, о которых я с ними говорил, и также 
личные письма с их благодарностью мне. Я эти заявления немедленно с моим 
ходатайством направил в Берлин для быстрейшего разрешения СС-группенфюреру 
Мюллеру в РСХА.
 Как реагировали в Берлине на мои обращения, я не знаю, так как с 13 февраля 
Бреславль был окружен русскими войсками. При непосредственной военной угрозе 
Ширлихмюлле их бы эвакуировали. Судя по радиосводкам, до 30 апреля такой угрозы 
не было. Учитывая критическое положение на всех фронтах, сложившееся после 30 
апреля, эвакуация потеряла свой смысл. Думаю, что их пришлось освободить. Мое 
ходатайство было настолько ясно мотивировано, что я полагаю, что в результате 
его эти женщины были вскоре освобождены.
 Оказать помощь дамам меня побудило чисто человеческое чувство. О Паулюсе в 
Германии ничего не публиковалось. Заметке в швейцарской газете о нем, 
написанной очень туманно, я не поверил.
 С женой фельдмаршала я имел короткий разговор только в Бреславле. Она жила 
уединенно. Никто из них о поведении фельдмаршала открыто не говорил со мной. 
Молодые женщины намекали лишь, что не могут себе представить какие-либо 
действия Паулюса против Германии или против Гитлера.
 Незадолго до этого я познакомился с бывшей женой захваченного в плен генерала 
фон Зейдлица, которая находилась в Ширлихмюлле с двумя дочерьми. Я и с ней 
говорил не как чиновник, а как обыкновенный человек, о ее судьбе. Также в этом 
случае я, не будучи на это уполномоченным, предложил РСХА освободить их, так 
как эта женщина не могла знать, что ее муж делает в России.
 Когда я привез семью Паулюс в Ширлихмюлле, фрау фон Зейдлиц и ее две дочери 
как раз были освобождены. Было ли это следствием моего ходатайства, я не знаю.
 Насколько я помню, в Ширлихмюлле находились еще бывшие жены генерала фон 
Ленски и генерала Даммермана (или Даммана). С этими дамами я вежливо и 
корректно разговаривал, предложил им свои услуги, но, в связи с моим переходом 
в армию, в крепость Бреславля, из этого ничего не вышло, так как почта от 
указанных лиц не могла до меня дойти, вследствие окружения Бреславля».
 Похвальное усердие Шарпвинкеля, однако, успехом не увенчалось. По крайней мере,
 Ольга фон Кутцшенбах и ее сын Ахим были направлены в концлагеря, а Констанция 
Паулюс — сначала в Бухенвальд, а затем — в Дахау, откуда она была освобождена 
только в апреле 1945 года, также как и все остальные члены семьи.
 В октябре того же года Констанция Паулюс, Ольга и Ахим фон Кутцшенбах 
возвратились в Баден-Баден, в свой доме по улице Цеппелинштрассе, 6, который к 
тому времени был занят посторонними людьми.
 Только благодаря поддержке и содействию французских оккупационных властей 
родные фельдмаршала смогли поселиться в своем доме и получить статус жертв 
нацизма, совершенно необходимый для того, чтобы выжить в этот тяжелый период, в 
условиях разрухи, отсутствия работы и денег. Кроме того, спустя некоторое время 
они стали сдавать часть комнат французским офицерам, а также немцам, у которых 
не было жилья. Все это позволило им держаться какое-то время на плаву, хотя, по 
образному выражению Констанции Паулюс, «после года, проведенного в тюрьме, уже 
много не перенесешь, а жизнь здесь, в доме, очень неприятна, но изменить этого 
нельзя».
 Эрнст Паулюс, его жена Лора и малолетний сын Фридрих Александр уехали к 
родителям жены в город Фирзен, где проживали по адресу: Бисмаркштрассе, 67. С 
осени 1945 года Эрнст начал работать на фабрике отопительных приборов, 
принадлежащей его тестю, господину Динзингу.
 Окончательно связь со членами семьи была установлена только в феврале 1946 
года, после появления Паулюса на Нюрнбергском процессе. Тогда ему удалось 
получить письмо от сына, в котором были указаны новые адреса жены и его самого. 
Кроме того, была предпринята попытка организовать скоротечную встречу отца с 
сыном, но она не состоялась, так как уже 12 февраля фельдмаршал должен был 
выехать в СССР. Не состоялась также встреча и с родной сестрой, Корнелией 
Паулюс, специально приехавшей в Нюрнберг.
 До этого отдельные письма доходили до Паулюса через Международный Красный 
Крест или от его кузена, Константина М. Стурца-Бохотина, проживавшего в Румынии.
 Писал письма и фельдмаршал, но, вероятно, многие из них в военной круговерти 
просто терялись либо изымались по известным причинам спецслужбами Германии.
 Необходимо сказать, что за весь период пребывания в плену советской цензурой 
было задержано всего лишь несколько писем Паулюса, а после известных событий 
августа 1944 года они, в случае необходимости, корректировались и 
переписывались заново.
 Итак, в 1946—1947 годах возник еще один канал получения писем — они поступали 
через земляка и знакомого фельдмаршала, доктора Хадермана, проживавшего в 
Берлине, которому удавалось переадресовывать письма в СССР и обратно не только 
для членов семьи Паулюса, но и для многих других немецких генералов, 
находящихся в советском плену. Среди них — генералы Латтман, Корфес, Вайнкнехт, 
Хенрици и многие другие. Только родственникам последнего генерала удалось 
избежать печальной участи «зиппенхефт линге». Причина здесь одна — этот генерал 
попал в плен 9 мая 1945 года — в День Победы.
 До конца не ясно, какими мотивами руководствовался доктор Хадерман, оказывая 
помощь. Каких-то особых денежных средств, тем более от такой специфической 
категории населения — военнопленных и их родственников, — он просто не мог 
получать, поскольку, как правило, жены и родственники пленных генералов, тем 
более недавно освобожденных из тюрем и концлагерей, не имели никаких средств. 
Вероятнее всего, Хадерману нравилось общаться с родственниками людей, чьи 
фамилии еще недавно внушали уважение в германском обществе. Кроме того, впереди 
у всей нации была неизвестность — те, кого еще так недавно называли изменниками,
 могли вновь оказаться на гребне жизни. Но вскоре посредничество доктора стало 
ненужным — доставка почты была упорядочена.


* * *

 В определенный момент могло показаться, что сам глава семьи, став врагом рейха,
 способствовал применению к своим близким репрессий, чем мог оттолкнуть их от 
себя. Но этого не случилось. Как уже отмечалось, Фридрих Паулюс, в связи с его 
постоянным стремлением сделать успешную военную карьеру, обычным для выходцев 
из низов общества, не мог уделять много времени семье. Тем не менее, несмотря 
на то что воспитанием детей занималась в основном жена, он также старался 
участвовать в этом процессе.
 Находясь в течении многих лет в плену, имея взрослых детей и четырех внуков, 
он всегда старался давать полезные советы по их воспитанию, образованию и 
другим сторонам жизни. Внуки же, и те, что появились на свет уже после его 
пленения, едва научившись писать, впоследствии напишут неровным детским 
почерком о своей любви к нему:

 «Дорогой дедушка!
 Скоро Рождество, и так как ты, к сожалению, не с нами, я пишу тебе письмо. 
Когда в канун праздника ты вскроешь нашу посылку, то, определенно, будешь ей 
рад. Мы будем много думать о тебе.
 Может быть, мы поедем на праздники в Алльгой. Если будет снег, то я покатаюсь 
на лыжах. В школе я хорошо успеваю и думаю к пасхе поступить в ремесленную 
школу.
 Итак, дорогой дедушка, всего хорошего к Рождеству желает тебе от всего сердца 
твой мальчик».

 Так выразил свое отношение старший внук — Бурши, никогда еще не видевший 
своего деда. Вот такие секреты заочного воспитания.
 В семье было принято называть друг друга по уменьшительно-ласкательным именам, 
известным только ее членам и близким родственникам. Констанцию Паулюс звали 
Кока, дочь Ольгу — Пусси, сына Эрнста — Зусси, сына Фрица — Пуффи, внука Ахима 
фон Кутцшенбаха — Бурши, внучку Сильвию — Берка, внука Фридриха Александра — 
Аксель, сестру Корнелию Паулюс — Нелли, свояченицу Александру Базер — Поньон, 
ее мужа Эдуарда Базера — Тэдди.
 По мере возможности они старались поддерживать фельдмаршала всякого рода 
посылками, несмотря на то что это влекло за собой определенные расходы.
 Члены семьи Паулюса постоянно находились под прессом всякого рода домыслов, 
слухов и клеветы, распространяемых по радио и через газеты. Так, например, 
осенью 1947 года газеты всего мира, в том числе и американские, сообщили о 
скором вторжении в Германию стотысячной армии, составленной из немецких 
военнопленных, возглавляемой Паулюсом и Зейдлицем. Никто из семьи Паулюса этому 
вздору никогда не верил.
 Наоборот, сын фельдмаршала, Эрнст Паулюс, старался добиться справедливого 
отношения к своему отцу, пытаясь опубликовать в печати английской зоны 
оккупации письма отца, называющего вздором все спекуляции вокруг его 
деятельности в СССР. Но это не остановило поток лжи в атмосфере размежевания 
интересов трех стран-победительниц и Советского Союза.
 3 февраля 1948 года Эрнст Паулюс выступил по кельнскому радио, заявив, что все 
слухи о существовании «армии Паулюса» в СССР являются сплошным вымыслом. В 
качестве подтверждения этой информации он ссылался на свидетельства бывшего 
подполковника Фрица Кайзера, недавно возвратившегося из советского плена.
 Одиннадцатого июля 1948 года в очередной раз им была предпринята попытка 
рассказать правду о деятельности отца, на этот раз — в газете «Берлинер 
Цайтунг». Эту заметку высоко оценил сам фельдмаршал, но рекомендовал сыну 
впоследствии воздерживаться от контактов с какими-либо журналистами, так как, в 
условиях предстоящего разделения Германии, это было бы бессмысленно. Он был 
прав, так как в середине следующего года начали уже писать о фельдмаршале 
Паулюсе, командующем китайской армией.
 В такой обстановке последовал следующий для семьи удар — 10 ноября 1949 года в 
1 час 5 минут в Баден-Бадене от тяжелого рецидива желтухи умирает Констанция 
Паулюс. Фридрих Паулюс знал о ее болезни и до последнего времени надеялся, что 
ему разрешат поехать к ней. Но этого не случилось.
 Констанция Паулюс была погребена на кладбище Баден-Бадена, где к тому времени 
уже была похоронена ее внучка Александра, несколько других близких 
родственников, а также лежал небольшой четырехгранный камень с именами Ахима 
фон Кутцшенбаха и Фрица Паулюса, хотя они и были похоронены далеко за пределами 
Германии.
 Вопрос о репатриации Паулюса решался на самом высоком уровне, но решен 
положительно в этот период так и не был. Девятого декабря ему были вручены 
задержанные письма родных, в которых было известие о смерти жены. Он весьма 
горестно воспринял эту весть и, выслушав соболезнования, ушел в свою комнату, 
где долго плакал.
 Смерть Коки произвела на него пагубное впечатление; только 31 декабря он 
направляет детям две телеграммы, в которых сообщает о своем скором возвращении 
домой. Но и эти надежды вскоре, подобно миражу, растаяли.
 Потеряв мать, дети и близкие родственники фельдмаршала сконцентрировали все 
свое внимание на заботе о нем. За неимением другой возможности, все это 
выразилось во всевозрастающем потоке писем, открыток и посылок. Для учета их 
поступления Паулюсом была разработана особая система, которая позволяла 
определить письма, не дошедшие до адресатов, чтобы впоследствии продублировать 
на ходящуюся в них информацию. Такой же системе регистрации и учета писем он 
обучил и своих близких родственников.
 Имея в распоряжении огромное количество свободного времени, Паулюс занимал их 
несколькими увлечениями: он писал письма родным и близким, нередко до 5 штук в 
день, и очень много рисовал, рассылая им свои акварели, картины в масле, 
рисунки ко дням рождения и праздникам, сопровождая их остроумными пожеланиями, 
в чем достиг немалых успехов.
 Среди объектов его художественного воплощения были картины известных русских 
живописцев, как, например, «Утро в сосновом лесу» Шишкина. Часто вдохновляли 
его открытки, получаемые от Корнелии Паулюс (Нелли). Хорошо зная вкусы брата, 
она старалась подобрать для него такие открытки, которые бы точно отражали то 
или иное состояние природы, как правило, в переходный период от одного времени 
года к другому; натюрморты, с крупными планами садовых цветов, в которых 
содержались зачастую неповторимые сочетания буйства цветов и оттенков; наконец, 
репродукции картин немецких художников, инвалидов мировой войны, написанных в 
неповторимой для нормального, здорового человека форме и технике — с помощью 
зубов и сохранившихся левых рук.
 Последние произведения он оценивал наиболее высоко— он не представлял, как 
могли эти люди с таким талантом и мастерством создавать шедевры, так тяжело 
пострадав в годы войны. Паулюс постоянно проводил параллели с инвалидами, 
приходя, в конечном счете, к выводу, что он, по сравнению с ними, находится 
просто в самом наилучшем положении. Это помогало ему преодолеть критические 
моменты в жизни, когда он в какой-то мере терял твердость духа.
 В ноябре 1951 года Эрнст Паулюс, после отдыха в Альпах, на обратном пути в 
Фирзен заехал в Баварию, где посетил одного из хороших знакомых отца — 
Гудериана, в свое время много сделавшего в профессиональном становлении 
будущего фельдмаршала, и передавшего для него сердечный привет.
 Перед своей смертью Констанция Паулюс написала завещание, в котором назвала 
своего мужа единственным наследником принадлежащего им обоим имущества. Особых 
богатств семья не имела; довольно значительные коррективы в ее благосостояние 
внесла война. Единственное, что смогла сделать Констанция Паулюс в отсутствие 
мужа, — приобрести небольшой дом в Баден-Бадене, куда она и переехала из 
Берлина в 1943 году.
 Кроме того, приехавшему в отпуск Эрнсту Паулюсу удалось отправить в 
Баден-Баден практически все семейное имущество, находившееся на их казенной 
квартире в столице. Именно благодаря этому обстоятельству после окончания войны 
его мать, сестра и племянник могли, продавая что-либо из имущества, какое-то 
время прожить без работы, найти которую было в тот период очень сложно.
 Затем была сдача комнат иностранцам и нуждавшимся в жилье немцам, что помогло 
Констанции Паулюс сделать определенные накопления. В первую очередь она хотела 
как следует подготовиться к возвращению мужа. Но после проведения денежной 
реформы эти накопления попросту пропали.
 Теперь Фридрих Паулюс принял на себя еще и хозяйственные обязанности по 
принадлежащему ему имуществу. По желанию детей он передал им часть мебели и 
одежды, а получив от властей Баден-Бадена ссуду под залог своего дома, большую 
ее часть подарил Ольге — для постройки нового дома, который она планировала 
построить на купленном в ноябре 1951 года участке земли в Лихтенфельде. Старый 
дом, приобретенный в 1943 году, уже никуда не годился и был предназначен на 
слом.
 По мере возможности Паулюс старался помочь и сестре, которая не имела своей 
семьи. Кроме того, он каждый раз по получении посылок от детей и родственников 
старался возместить со своего счета их затраты. Делал он это с помощью Эдуарда 
Базера (Тедди), который имел его доверенность на снятие денег со счета, а также 
хранил на складе все оставшееся имущество семьи Фридриха Паулюса.
 Эрнст Паулюс имел к тому времени семью, в которой было трое детей. Последняя 
дочь, Клаудия, родилась в мае 1950 года. Разбудив в себе талант предпринимателя,
 он горячо взялся за работу и достиг в этом деле некоторых успехов. 
Послевоенная неразбериха, царившая в том числе в экономике и бизнесе, 
постепенно была преодолена.
 Испытывая определенные проблемы со здоровьем, подорванным в ходе войны 
(обмороженные легкие, простреленная левая рука), Эрнст Паулюс по совету отца 
начал активно заниматься закаливанием и плаванием, другими видами спорта. Кроме 
того, продолжал учиться на различных экономических курсах, в том числе и на 
курсах французского языка, принимая участие в различных встречах промышленников 
в Западной Германии и за ее пределами. Благо состояние его семьи постоянно 
росло; довольно скоро был приобретен личный автомобиль.
 Семья могла позволить себе несколько раз в год отдыхать в Швейцарии, Франции, 
Италии, Австрии. Эрнст Паулюс не нуждался в какой-либо материальной помощи отца.
 Единственное, что никак не устраивало Фридриха Паулюса, так это то, что его 
сын ничем не помогал своей сестре — с некоторых пор между ними испортились 
отношения. Поэтому фельдмаршала постоянно мучила мысль о консолидации семьи, об 
установлении между детьми нормальных родственных отношений. В конце концов, это 
ему в большой степени удалось к лету 1953 года — брат и сестра возобновили 
нормальные родственные отношения.
 Фельдмаршал продолжал уроки своего «заочного» воспитания. Когда перед Эрнстом 
встал вопрос о выборе учебного заведения для сына, то он, вполне естественно, 
обратился за советом к отцу, предложив ему поделиться принципами, которыми 
старший Паулюс руководствовался при выборе учебного заведения для 
сыновей-близнецов. В ответ Эрнст получил послание следующего содержания:

 «Выбор школы для Акселя, конечно, важная и серьезная тема, и я хочу высказать 
свою точку зрения, насколько это будет возможно отсюда.
 Прежде всего хочу осветить цель и средства обучения отдельных учебных 
заведений.
 Гимназия способствует гармоничному развитию всех умственных способностей 
учеников, благодаря глубокому изучению великой греко-римской эпохи в истории 
человечества. Там учат латинский и греческий. Изучение латинского языка, с его 
логическим построением, дисциплинирует мысли. Изучение греческого языка 
способствует введению в греческую литературу, являющуюся источником европейской 
науки (философия, учение о государстве) и исскуства. Таким образом, гимназия 
закладывает прочную основу для всеобщего образования.
 Но для многих современных профессий учебный материал гуманитарной гимназии не 
дает необходимой подготовки, например для всех отраслей инженерного дела и для 
специальностей, где на первый план выдвигаются знания современности, 
современных языков. Эту задачу выполняют реальные школы. Там изучают новые 
языки, математику и естествознание.
 Реальная гимназия отличается от гимназии тем, что в ней нет греческого, а от 
высшей реальной школы — тем, что есть латинский, она как бы объединяет цель и 
средства гимназий и реальных школ.
 Здесь, по-моему, возникает опасность в том отношении, что берется слишком 
много учебного материала, который проходят в высшей реальной школе, что может 
привести к перенапряжению молодых сил. Но предположим, что учебный план 
выдерживается в рамках благоразумия, тогда по всему тому, что ты пишешь об 
Акселе, самым подходящим учебным заведением для него, по моему мнению, является 
реальная гимназия. С одной стороны, он будет избавлен от греческого и тем самым 
избежит подводного камня, на который он мог бы натолкнуться. С другой стороны, 
знания латинского языка помогут ему изучить современные западноевропейские 
языки и облегчат понимание технических терминов и часто встречающихся 
иностранных слов, корни которых большей частью — латинского происхождения.
 Только я не знаю, есть ли у вас там реальная гимназия, но, очевидно, наверняка 
есть по соседству в Гладбахе-Рейдте, с которым, наверное, имеется трамвайное 
или автобусное сообщение.
 Хочу тебе посоветовать поскорее познакомиться с учебным планом реальной 
гимназии. Обрати особое внимание на требования по математике и естествознанию, 
по сравнению с требованиями гимназии, с одной стороны, и требованиями высшей 
реальной школы — с другой стороны.
 Насколько мне известно, имеются 2 вида реальных гимназий, в одних фундаментом 
является латынь (т.е. как в гимназии), в других — новые языки, а латынь 
начинается позднее (реформистская реальная гимназия?). Когда ты узнаешь о 
положении со школами, мы сможем поговорить об этом дальше.
 Ты спрашиваешь, послал бы я теперь своих сыновей в гимназию. Отвечу по 
собственному опыту и по опыту с вами. У меня хорошее гуманитарное образование, 
которое мне дала гимназия, но часто мне очень недостает лучшего знания новых 
языков (несмотря на хорошие отметки по этим предметам; требования были слишком 
малы). Я думаю, что и вы чувствуете это.
 Я вспоминаю время Олимпийских игр 1936 года. В качестве награды за более 
хорошее знание французского и английского языков, я мог бы отказаться от знания 
греческого, но не от знания латинского языка. Поэтому я теперь предпочитаю 
реальную гимназию при условии, что требования по математике будут не очень 
высоки. В гимназии я с ними благополучно справлялся, но это был предел моих 
способностей в этом отношении.
 То, что мы в свое время послали вас в гимназию, имело следующие причины: ваши 
успехи в школе показали, что вы выросли до требований гимназии. С другой 
стороны, у вас не наблюдалось особых склонностей к математике и техническим 
специальностям. Следовательно, вопрос о высшей реальной школе отпал. Оставался 
выбор между гимназией и реальной гимназией. При этом выборе играл роль не 
только учебный материал. Я находился в таком возрасте, что мне нужно было 
рассчитывать на частую перемену гарнизона, как и оказалось на самом деле. И 
хотя во всех гарнизонных городах были гимназии, во многих городах не было 
реальных гимназий. Исходя из этого, мы с мамой решили отдать вас в гимназию, 
хотя колебались долгое время. Но нужно предполагать, что Аксель будет учиться в 
школе от начала и до конца, на одном и том же месте, поэтому решение, которое 
сыграло роль, когда учились вы, отпадает. Мне кажется, что позднее он пойдет по 
стопам отца, по теперешней специальности.
 Это, пожалуй, самое главное, что я могу сказать в отношении этой темы, 
находясь здесь. Может быть, есть еще мнения, над которыми стоило бы подумать, 
но которых я не знаю».

 Такая вот лекция. И так — практически со всеми затруднениями, возникающими у 
детей.
 После принятия Ольгой решения о постройке нового дома Паулюс дал ряд ценных 
советов по проектированию комнат и организации строительства. Сама дочь также 
не сидела без дела, занимаясь садом на старом участке — разбивала клумбы, 
изготовляла и красила скамейки. Летом 1953 года она отпраздновала новоселье в 
только что отстроенном доме.
 Кроме строительства, работы и ведения домашнего хозяйства, она постоянно 
испытывала проблемы с воспитанием сына. Бурши, в отсутствие мужской части 
воспитания, рос достаточно непослушным ребенком. Ольга постоянно писала отцу о 
том, что с нетерпением ждет его возвращения домой, так как надеется на его 
помощь в перевоспитании его внука. Не желая отставать от сына, она также 
училась — правда, вождению автомобиля. Решив избежать теоретических занятий, 
она занялась практикой, использовав для этого автомобиль семейства Базеров. Но 
первая же попытка въехать в гараж закончилась неудачей — она въехала в дверь, 
после чего приняла решение заниматься с инструктором.
 Бурши учился в народной школе довольно средне, без особых успехов, но через 
некоторое время Ольга приняла решение о его переходе в классическую гимназию. 
Выдержав переводные экзамены, младший Ахим начал «бороться» с иностранными 
языками — греческим и латинским. Но в первый же день посещения новой школы он 
был сбит мчавшимся по дороге мотоциклистом, правда, без особых проблем для 
здоровья.
 Проблемы у него были в учебе. Если с изучением греческого языка его результаты 
были более или менее удовлетворительными, то с латынью сразу не заладилось. Не 
помогла ни сама Ольга, ни занятия с ним нескольких репетиторов. Впрочем, у него 
были успехи в спорте. Он довольно сносно катался на горных лыжах, плавал. 
Особенно его увлекали конские бега и автогонки.
 По совету отца Ольга перевела сына в высшую реальную школу, где языки древних 
народов не изучали, а основным предметом была математика, по которой у Бурши 
были определенные успехи. В случае своих отъездов она оставляла сына в 
семействе Базеров, которые не имели детей и поэтому с удовольствием занимались 
с ним не только уроками, но и очищали от грязи его коленки и руки после того, 
как он в очередной раз с друзьями побывал на угольном складе или на лесопилке.
 Постоянное ожидание, в котором родные Паулюса провели несколько лет, в 
суматохе дней пришло, наконец, к своему логическому завершению. Паковались 
очередные посыл ки для фельдмаршала, шли по почте письма, а его судьба тем 
временем была решена.
 Двадцать четвертого октября 1953 года он покинул Москву и уже через два дня 
сошел на перрон одного из берлинских вокзалов. Его встречали старые друзья по 
советскому плену, совместной работе в «Союзе немецких офицеров» и Национальном 
комитете «Свободная Германия», занимавшие к тому времени весьма ответственные 
должности в правительстве ГДР и органах управления крупных городов Восточной 
Германии.
 По решению правительства Фридриху Паулюсу была предоставлена вилла в 
окрестностях города Дрездена, а также ответственная должность в народной 
полиции, которой руководил в то время его близкий друг и соратник Винценц 
Мюллер.
 Находясь в непосредственной близости от своих родных, он через некоторое время 
с ними встретился. Ни сын, ни дочь не решились на воссоединение с отцом — для 
этого был необходим переезд в ГДР, — предпочли посещать его время от времени. 
Впрочем, такая необходимость вскоре отпала — 1 февраля 1957 года, спустя три с 
половиной года после возвращения из СССР, бывший фельдмаршал бывшего вермахта 
скончался.




 Глава III
 Плен



 Бог войны отвернулся от нас.

    Адольф Гитлер (1943 г.)

 Вероятно, он не хотел быть первым немецким фельдмаршалом, оказавшимся в плену. 
Но и энным высшим офицером, покончившим с собой из-за чувства долга, чести, 
совести, верности фюреру и т.д., также не стал. Это только в средние века 
японские самураи предпочитали позору смерть, благо дело было нетрудное — 
абсолютная уверенность в необходимости этого шага и всего лишь один удар малого 
самурайского меча.
 Двадцатый век — это уже не мрачное средневековье, да и устои совершенно другие,
 нежели буддизм, религии были другие: все течения христианства крайне 
недоброжелательно относились к сведению счетов с жизнью.
 Значительно удалившись от средневековья, когда человеческая жизнь не стоила и 
гроша, совершив гигантский скачок в образовательном, техническом, культурном, 
материальном и других областях своей жизни и деятельности, хомо сапиенс не 
прекратил убивать себе подобных. Жизнь людей в очередной раз сильно подешевела 
— на этот раз ее демпинговая цена, вероятно, дошла до сотых долей 
средневекового гроша. Да и считать-то загубленные души ни у кого особого 
желания нет, иначе эта работа была бы уже давно завершена.
 Итак, фельдмаршал Паулюс предпочел сдаться в плен, отклонив, по указанию 
Гитлера, все предложения советского командования по организации «почетного 
плена». Впрочем, тот плен, который был у фельдмаршала, в любом случае был 
почетным — это только его соотечественники застроили часть захваченных 
территорий конвейерами смерти. Отдельными или смешанными — для офицеров, евреев,
 солдат, мирных граждан, политических оппонентов и других категорий 
людей-недочеловеков (Untermenschen).
 Многие современные историки сходятся во мнении, что между Советским Союзом и 
Германией периода Адольфа Гитлера было много общего. Сюда они относят репрессии 
против собственных народов, агрессивную внешнюю политику, направленную на 
захват новых территорий, милитаризм и стремление к мировому господству, любовь 
к своим вождям. Может быть, какие-то определенные параллели и можно провести, 
найти аналогии, отразить общие тенденции — оно и понятно: обе страны вынуждены 
были обмениваться всякого рода опытом с 1922 года, со времен заключения 
Рапалльских соглашений.
 Но если вожди Советской России и СССР, заявляя о будущей мировой революции, 
пытались осуществить ее в основном на основе собственного примера, то 
национал-социализм Германии пошел другим путем: не желая никого агитировать, он 
принялся покорять страны и народы с помощью грубой, вероломной, вооруженной 
силы, готовой раздавить любого, на кого укажет фюрер. И в этом уже значительная 
разница.
 Потом, никто не задает себе вопрос о возможных последствиях максимального 
сближения позиций обеих стран в 1940 году, когда велись переговоры о 
присоединении Советского Союза к стратегическому союзу стран оси 
«Рим—Берлин—Токио». Что бы тогда делали страны «старой демократии», да и весь 
остальной мир? Но на этот политический шаг советское руководство не пошло, и в 
первую очередь — из-за неприятия целей и задач такого объединения.
 Кроме того, «территориальные претензии» Советского Союза в этот период 
ограничивались пределами границ Российской империи, и не более того.
 Огромная разница была и в отношении к военнопленным. Не подписав Женевской 
конвенции по обращению с военнопленны ми, Советский Союз тем не менее принял 
ряд внутригосударственных законодательных актов, четко регламентирующих 
отношение к военнопленным других государств— оно было значительно гуманнее, чем 
отношение к собственным военнопленным, различными путями возвращавшимся из 
вражеского плена.
 Необходимо добавить, что в некоторых случаях обязательная жесткая фильтрация 
(или государственная проверка) была оправданна — слишком уж часто под видом 
бывших военнопленных скрывались бывшие изменники родины, ставшие под знамена 
РОА, вспомогательных армейских частей и дивизий СС, других коллаборационистских 
подразделений для вооруженной борьбы с Советами. Хотя и принято считать, что 
последних было не более 140 000, к этой цифре следует подходить весьма 
осторожно — ведь были еще усердные полицейские и старосты, «специалисты» 
немецких оккупационных структур, агенты абвера, гестапо и других спецслужб 
Германии, торговавшие своей родиной и жизнями соплеменников в годы войны.
 С незапамятных времен военнопленные представляли определенный интерес для 
противоборствующей стороны. Именно они могли дать подробные данные о состоянии, 
вооружении, количестве своих войск. Иногда данных даже одного пленного было 
вполне достаточно для будущей победы. Правда, не совсем понятно, почему у 
Паулюса вызвала недоумение информация о том, что офицеры НКВД осуществляют 
опросы немецких солдат и офицеров, получая нужную информацию. Ведь еще Сунь-Цзы 
писал: «То, что называют „предвидением“, не может быть получено ни от духов, ни 
от богов, ни путем проведения аналогий с событиями прошлого, ни посредством 
расчетов. Оно должно быть добыто от людей, знакомых с положением противника». 
Комментарии излишни.
 Как бы там ни было, но фельдмаршал Фридрих Паулюс добровольно пошел в плен, 
так же как и все остальные члены его штаба, включая генерал-лейтенанта Вальтер 
Шмидта, выдвиженца покойного к тому времени, некогда всесильного шефа РСХА 
Гейдриха, мучительно боявшегося жестокой большевистской расправы.
 О первых днях, проведенных фельдмаршалом в советском плену, вряд ли мог более 
полно рассказать кто-либо, кроме младшего лейтенанта Евгения Тарабрина, 
знаменитый дневник которого был не так давно опубликован. Именно с этого 
человека начался долгий, кропотливейший процесс «перевоспитания» Паулюса. 
Задача была одна — получить информацию о настроениях фельдмаршала и двух 
офицеров, ближайших его сподвижников, — начальника штаба и адъютанта (офицера 
IIа).
 Трехнедельное пребывание на сталинградской земле пленных немецких, итальянских 
и румынских солдат, офицеров и генералов ушло на подготовку в разных частях 
страны лагерей для военнопленных. Раненым оказывалась помощь; нередко в одном и 
том же госпитале оказывались вчерашние заклятые враги. Поэтапно из Сталинграда 
вывезли эшелонами солдат, затем — младших и старших офицеров, в чинах до 
подполковника включительно. Последними с места недавних боев отбыли полковники 
и генералы.
 Из высшего командного состава 6-й и 4-й армий вермахта был сформирован эшелон, 
который тронулся в путь 21-го, а 24 февраля 1943 года доставил его в Москву. 
Заветная мечта генералов вермахта осуществилась — они въехали в столицу, правда,
 в несколько другом качестве. А несколькими месяцами позднее колонны солдат и 
офицеров вермахта заполнят в один из летних дней улицы Москвы и пройдут 
совершенно необычным парадом. И хотя кто-то из иностранцев насчитал в колоннах 
аж нескольких солдат, у которых вместо сапог были тряпичные обмотки, упрекнуть 
Советское правительство в жестоком обращении с военнопленными было бы излишним.
 Необычное путешествие из Сталинграда в Москву, длившееся три дня, прошло мирно 
и спокойно. За порядком в каждом из вагонов следили не только сопровождавшие 
его сотрудники НКВД, но и старшие, выделенные из числа военнопленных.
 На одной из стоянок военнопленные пытались читать русские лозунги и попросили 
сопровождавшего их переводчика помочь им — оказывается, они начали заниматься 
русским языком с одним из пленных офицеров, говорящим по-русски.
 Вдруг один из генералов появился с русской газетой в руках и попросил меня 
помочь им почитать «Правду». Несколько человек вошло в купе 
генерал-фельдмаршала, где таким образом оказались: генерал-фельдмаршал Паулюс, 
генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии Адам, генерал-лейтенант 
Шлемер и еще один генерал.
 Они попросили прочесть им по-немецки статью «Траур в Германии». На замечание 
переводчика о том, что ее чтение нежелательно, так как в ней могут быть выпады 
против их страны и правительства, они сказали, что все это — «болтовня 
журналистов», с которой они хорошо знакомы по Германии, и не обращают на их 
резкости никакого внимания. По окончании чтения статьи генерал-лейтенант Шмидт 
сказал, что он терпеть не может журналистов, так как обычно в их изложении не 
узнаешь даже своих собственных слов.
 Затем военнопленные попросили прочесть им вторую статью — о тотальной 
мобилизации в Германии, причем четверо заявили, что они об этом ничего не знают.
 В их голосе звучало сомнение, но его тут же развеял генерал-лейтенант Шлемер, 
сказавший, что он сам лично слышал об этом по радио, и они все тотчас ему 
поверили. По прочтении статьи переводчик вышел из купе, но через пять минут его 
вновь туда позвали. На этот раз в купе был только генерал-фельдмаршал Паулюс и 
генерал-лейтенант Шмидт. Генерал-фельдмаршал с таинственным видом вынул из 
сумки газету и сказал, что ему ее дал маршал Воронов, чтобы он прочел статью 
Михаила Брагина «Великое сражение под Сталинградом», когда выучится русскому 
языку.
 Но его лично интересовала другая статья — «Как был взят в плен Паулюс», 
которую он и попросил ему прочесть. В ходе чтения тон статьи был несколько 
смягчен, выброшены обидные эпитеты и его воинское звание было поставлено перед 
фамилией (в статье везде писали просто Паулюс). После слов о том, что генерал 
Братеску заявил, что германские генералы сожрали его лошадей, 
генерал-фельдмаршал Паулюс засмеялся и оживленно воскликнул: «Это верно, это 
верно! Я сам ел конину… но и они ели!»
 Затем генерал-фельдмаршал спросил, правда ли, что в Германии официально 
объявлено о том, что он умер. На ответ переводчика, что он об этом не читал как 
об официальном сообщении, но вспомнил: в одной из статей говорилось, что в 
Германии полагают, что он умер, так как был ранен незадолго до пленения.
 Паулюс сказал, что его это беспокоит из-за семьи, которая будет потрясена 
известием о его смерти. Он рассказал, что у него есть жена, дочь 28 лет (мать 
двух близнецов) и два сына, также близнецы. Один из них находится во Франции, а 
другой на излечении в Германии: он получил тяжелые ранения на Восточном фронте 
в обе руки, обе ноги и в легкие. Сейчас он поправляется. В течении всей борьбы 
за Сталинград генерал-фельдмаршал регулярно получал от семьи письма и даже 
говорил с домашними по телефону.
 Фельдмаршал утверждал, что советским пленным приходится плохо, пока они на 
передовых позициях, так как их там нечем кормить, но как только отправляют в 
тыл, положе ние улучшается — их посылают на работу в сельском хозяйстве. Затем 
генерал-фельдмаршал стал вспоминать о днях окружения. У него задергались глаза, 
он стал говорить о том, как много ему пришлось пережить и вынести за это время, 
а также о том, что сейчас он больше всего страдает от безделья, которое 
особенно мучительно после привычной ему кипучей деятельности. В этот момент 
переводчик был отозван заместителем начальника эшелона, который нашел, что его 
беседа с генерал-фельдмаршалом слишком затянулась.
 На следующий день мы, стоя у окна, беседовали о русском ландшафте, о природе 
Германии; генерал-фельдмаршал рассказывал о впечатлениях от России своего друга,
 ехавшего в Японию через Сибирь.
 Перед концом поездки начальник эшелона дал генерал-фельдмаршалу почитать 
книжку на немецком языке, которая была возвращена через день. При этом Паулюс 
говорил с переводчиком о великом Гете и о старой немецкой орфографии.
 Необходимо отметить, что поездка прошла вполне благополучно: перед приездом в 
Москву немецкие офицеры, являвшиеся старшими по отдельным вагонам, выразили 
начальнику эшелона благодарность за хороший уход и питание.
 После прибытия в Москву последний эшелон с военнопленными из Сталинграда 
направился в подмосковный город Красногорск, где им предстояло прожить два 
месяца. Именно здесь, наконец, они осознают всю глубину трагедии, постигшей их,
 — они будут находиться на одной территории с другими немецкими военнопленными 
— курсантами школы антифашистов, многие из которых уже успели даже повоевать 
против немцев, причем не всегда при помощи оружия. Для некоторых из них боевым 
оружием были простые человеческие слова, которые они обращали к своим 
соплеменникам, с предложением о прекращении войны и сдаче в плен. Не стоит 
говорить о тех чувствах, которые переполняли Паулюса после его встреч с 
курсантами, после того как в один из дней из толпы антифашистов, прибывших в 
баню, при виде гуляющего Паулюса раздался крик: «Ну, Паулюс, хорошо они тебе 
нагадили в чемодан».
 Взгляды этих солдат разделяли и некоторое количество пленных офицеров, у 
которых создалось мнение, что фельдмаршал Паулюс оказался совершенно 
неспособным к боевым действиям. Особенно озлоблены были на него офицеры-радисты,
 которые говорили, что Паулюс со своими штабными офицерами сидел в бомбоубежище 
за чаем в то время, как у солдат не было ни боеприпасов, ни продовольствия.
 Огорчила Паулюса и реакция простого солдата-денщика, коловшего дрова для 
обогрева дома, в котором жил фельдмаршал. Когда около него прошел Паулюс, то 
солдат посмотрел на него и не отдал ему чести, продолжая колоть дрова. Когда 
солдата спросили: «Почему ты не отдал чести генералу?» — то он ответил: «А ну 
его к … (нецензурное выражение), он сейчас такой же военнопленный, как и я». 
Вряд ли кого-нибудь могло обрадовать такое отношение к собственной персоне.
 Второго марта 1943 года для Паулюса был знаменательный день. Он начал вести 
дневник — толстую общую тетрадь в коричневой обложке. Ее ему подарил один из 
знакомых генералов. С этого дня у него появилось еще одно увлечение — ведение 
записей о прожитых в плену днях.
 Спустя две недели после прибытия в красногорский лагерь, фельдмаршал обратился 
к начальнику лагеря с целым рядом вопросов и просьб:
 1. Можно ли увеличить ему жалованье.
 2. О ремонте обмундирования.
 3. Каким порядком писать письма.
 4. Разрешить ему посещать военнопленных, живущих в других бараках и наоборот.
 5. Заменить ему обслугу.
 6. Чтобы назначать старшими комнат и корпусов старших по чину военнопленных 
офицеров.
 7. Разрешить заходить к Паулюсу в комнату военнопленному полковнику Шилькнехту,
 владеющиму русским языком для преподавания русского языка.
 Паулюсу было разъяснено, что ему надлежит обращаться только по вопросам, 
касающимся лично его. Что же касается остальных военнопленных, то они имеют 
возможность сами обращаться в установленном порядке к командованию лагеря с 
просьбами, которые у них имеются.
 По 1-му вопросу разъяснено, что выплачиваемая сумма утверждена вышестоящим 
командованием и изменена руководством легеря быть не может.
 По 2-му вопросу — дан положительный ответ.
 По 3-му вопросу — ему разъяснено, что, по инструкции, письма писать 
разрешается, поэтому он может получить в библиотеке открытки Красного Креста и 
написать письмо, которое будет направлено дальше в установленном порядке.
 По 4-му вопросу — дано разъяснение, что, по инструкции, посещение других 
военнопленных запрещается.
 По 5-му вопросу — вопрос будет рассмотрен и ответ он получит.
 По 6-му вопросу — дан ответ, что старшие комнат и корпусов, в общежитиях 
военнопленных офицеров назначаются из состава военнопленных офицеров 
командованием лагеря, которых командование считает подходящими для выполнения 
этих обязанностей.
 По 7-му вопросу дан ответ, что, по инструкции, запрещается посещать комнаты 
других. Его просьба будет доложена по команде, и если будет разрешено, в 
порядке исключения, то ему будет дан ответ.
 Не желая откладывать на будущее установление связи с семьей, Паулюс уже на 
следующий день написал свое первое за время плена письмо, которое было 
адресовано в Берлин жене. Он ставил ее в известность о том, что находится в 
плену и переписываться с ним можно только через Международный Красный Крест.
 Другие адресаты, к которым он обратился за помощью, были фон Папен, посол 
рейха в Турции, и генерал-майор Кречмер, военный атташе при посольстве рейха в 
Японии. Нет необходимости говорить о том, что эти послания адресатам направлены 
не были.
 Несмотря на негативное отношение некоторых офицеров к фельдмаршалу, 
большинство военнопленных к Паулюсу относится с почтением и уважением, исполняя 
все его указания, как старшего по чину. Сам Паулюс лично избегает любого 
проявления своего влияния в политической или военной области, так как не хочет, 
чтобы его могли упрекнуть в том, что он каким-то образом является оплотом 
сопротивления.
 На политические темы Паулюс вообще не разговаривает. Он предполагает, что его 
подслушивают. Об обстановке на фронте высказывается очень осторожно, считает, 
что поступающая информация недостаточна, чтобы составить себе суждение о 
действительном положении. Он не видит военной катастрофы для Германии и считает,
 что еще имеется возможность удержать положение или даже улучшить его. «Союз 
немецких офицеров» Паулюс категорически отвергает, и цепляется за мысль, что 
Германия победит. Считается также с возможностью компромиссного мира. 
Высказывается против ориентации немцев на Запад и проявляет интерес ко всему, 
что связано с СССР (история, литература и т.д.).
 Личное сотрудничество во время войны в какой бы то ни было форме отвергает, 
считая это антиправительственным шагом.
 Сознательно или бессознательно фельдмаршал Паулюс находится под влиянием 
группы генералов, которые не поддаются никакому влиянию и непригодны к 
использованию их в смысле честного сотрудничества с Россией. Эта группа 
руководит им. Однако в основном он честно убежден в необходимости 
сотрудничества с СССР, при условии существования свободной и независимой 
Германии.
 Фельдмаршал Паулюс в душе безусловно настроен на будущее сотрудничество с СССР,
 однако сейчас отклоняет всякий разговор на политические темы. Он очень легко 
поддается влиянию окружающих. В кругу военнопленных редко высказывает свое 
мнение. До сих пор еще верит в благоприятный для Германии исход войны.
 Паулюс пользуется авторитетом, но это проявляется только в вопросах этикета и 
распорядка в доме. Политически он старается не влиять, чужие мнения не 
подавляет, действует примиряющим образом среди спорящих. Перестроить Па улюса 
во время войны не удается уже по одному тому, что как фельдмаршал не захочет 
служить примером для других генералов, также по своей психологии не станет 
выступать против своего правительства.
 Питанием и условиями жизни, отношением командования лагеря доволен. На правах 
старшего офицера Паулюс обратился к другим генералам с просьбой о соблюдении 
порядка и дисциплины; данная просьба была воспринята серьезно, считается 
нормальным сохранять внешний вид и достоинство немецкого офицера.
 Во второй половине июня 1943 года Паулюс и его соратники переберутся в 
старинный русский город Суздаль, на территории знаменитого монастыря которого, 
в спецлагере № 48, входившего в систему Управления НКВД по делам о 
военнопленных, и был размещен высший командный состав румынских, венгерских, 
испанских, итальянских и немецких частей. По счастливой случайности, у 
фельдмаршала здесь было значительно больше друзей, чем cреди «отщепенцев» в 
красногорском лагере.
 Постепенно первые шоковые впечатления от пребывания в плену проходят и 
наступает жгучее желание действовать. Паулюс по-прежнему профашистски настроен. 
Знакомых приветствует фашистским приветствием. У него сильная уверенность в том,
 что он будет обменен на кого-нибудь из пленных русских генералов и возвратится 
в Германию. Он пользуется большим авторитетом и уважением среди других пленных 
генералов, ничем не отличающимися от прежнего, военного периода его жизни. В 
наиболее дружественных отношениях с полковником Адамом, генерал-лейтенантом 
Шмидтом, дивизионным генералом Мазарини.
 Поэтому через некоторое время в спецлагере было организовано глубоко 
законспирированное фашистское сопротивление, цель которого — противостояние 
зарождающемуся антифашистскому движению среди немецких и других военнопленных. 
Не мудрено, что среди руководителей этого центра был генерал-лейтенант Шмидт — 
фигура в высшей степени сложная, оказывавшая определенное влияние на 
фельдмаршала с самого его назначения на пост командующего.
 Постепенно переменный состав лагеря разделяется на три неравные части — 
продолжающих слепо верить в гений фюрера и его политику, окончательно 
разочаровавшихся в нем и людей, до конца не определившихся. Это был 
своеобразный раскол — каждый из генералов высказывал свои мысли, факты, доводы, 
но без проявления какой-либо нетерпимости по отношению друг к другу, злобы и 
враждебности. Нет необходимости говорить, в какой из этих частей находился 
генерал-фельдмаршал Паулюс.
 Интересен был подход сопротивления к различным памятным датам в жизни рейха и 
его руководителей. Так, например, 1 сентября 1943 года, день 4-й годовщины 
начала Польского похода и Второй мировой войны, они решили отметить своим 
коллективным протестом против деятельности «Союза немецких офицеров». Среди 
подписавших этот документ — один фельдмаршал, 16 генералов и 1 полковник. Его 
цель — оказать давление на группу генералов, уже вошедших в состав «Союза», а 
главное — на его будущих членов. Эдакий демарш патриотов рейха.
 Как видно из этого документа, истинные его вдохновители — генерал-майор Шмидт, 
полковники Артур Бойе, Эдуард фон Засс, Ганс фон Арнсдорф и другие, 
возглавлявшие «движение сопротивления», желания подписать заявление не 
высказали.
 Необходимо сказать, что соратники Паулюса, не ограничиваясь подготовкой 
всякого рода демаршей и провокаций, систематически запугивали военнопленных, 
отходивших от их генеральной линии; им обещали невероятные кары для них лично и 
членов их семей после окончания войны, их вносили в черные списки, фиксировали 
малейшую недоброжелательность по отношению к НСДАП, Гитлеру, Германии. Это 
смешно, но эти господа, в обмен на хорошее к ним отношение, пытались даже 
раздавать своеобразные индульгенции сотрудникам НКВД, охранявшим их в лагере, 
правда, с одной оговоркой — они не должны были быть членами ВКП(б), комиссарами 
и евреями, так как в отношении этих категорий в рейхе проводилась отдельная 
политика. Закончиться война должна была, естественно, в пользу Германии— о 
другом исходе Шмидт и Ко не хотели даже и думать.
 Паулюс по-прежнему оставался в центре всех событий. Полковник Г. позднее 
вспоминал о событиях сентября 1943 года: «Разговор был самый подробный, почти 
все время мы разговаривали об офицерском союзе и его возможных влияниях. У меня 
создалось впечатление, что в оценке положения фельдмаршал полностью согласен с 
нами. Он, между прочим, очень сожалел, что не может слушать радио, например 
речь фюрера от 10 сентября. Я очень много рассказывал ему, что мне известно. 
Многое для него было ново, многое он знал, но неточно. Разница в понимании 
обстановки состоит, собственного говоря, в разной оценке влияния деятельности 
офицерского союза. Фельдмаршал придерживается мнения, что в Германии достаточно 
умных людей, которые не бездействуют. Наш шаг этому может помешать и вызвать 
события, которые несвоевременны.
 Фельдмаршал сравнил наши действия с бросанием ручной гранаты через высокий 
забор, за которым не видно цели.
 Мое мнение, что фельдмаршал очень серьезно и тяжело борется с этой проблемой. 
Значимость его положения и его имени делает для него решение особенно трудным. 
Его глубокое отношение ко всем этим вопросам, откровенность в суждениях против 
моих аргументов — позволяют думать, что фельдмаршал еще не принял 
окончательного негативного решения и может еще прийти к признанию работы 
офицерского союза правильной и нужной».
 Генерал Д., имевший в тот же период несколько бесед с фельдмаршалом, так 
передает его состояние: «Паулюс ждет развития событий и надеется, что как 
только англичане дойдут до итало-германской границы, они начнут переговоры с 
Гитлером, а позднее к ним присоединится и Советский Союз.
 Я с ним два дня много говорил, сейчас он не приводит никаких доводов против 
нас, со всем соглашается, но ссылается на то, что два сына на Восточном фронте. 
Паулюс боится, что, узнав о его участии в нашем движении, Гитлер прикажет 
расстрелять сыновей перед строем.
 Кроме того, Паулюса интересует позиция Советского Союза, если Германия отведет 
с Восточного фронта армию к своим границам, а союзники откроют второй фронт на 
Западе».
 У генерала Л. также состоялось несколько бесед с Паулюсом. Позднее он 
вспоминал об этом так: «Паулюс еще раз признал честность мотивов и намерений 
генералов, работающих в офицерском союзе, не смог выставить ни одного довода 
против целей и задач „Союза немецких офицеров“ и заявил, что в принципе он с 
ними согласен.
 В то же время Паулюс еще не может принять окончательного решения, мотивируя 
это тем, что он недостаточно ориентирован о действительном положении в Германии,
 настроениях немецкой армии и населения, не знает намерений гитле ровского 
правительства и не располагает объективными данными о положении на фронтах. 
Паулюс все равно к нам придет, но это только вопрос времени. Сейчас он еще 
надеется на то, что Германией еще не все потеряно, и поэтому боится сказать 
свое окончательное слово.
 Выводы:
 I. Фельдмаршал Паулюс: при настоящем положении дел фельдмаршал не 
присоединится к «Союзу немецких офицеров».
 Причины:
 1) Так как он получает информацию только в освещении русских, то он не считает 
себя вправе создать себе объективную картину о военном и экономическом 
положении Германии, а также о настроении в армии и в народе. Причем он не 
сомневается в правдивом освещении положения русскими.
 2) Он считает, что в Германии достаточно видных лиц (военное командование, 
политические деятели, например барон фон Нейрат), которые лучше его знают 
действительное положение вещей. По его мнению, эти люди должны сами действовать.
 Поэтому он опасается, что какие-либо мероприятия вне Германии, следовательно, 
со стороны военнопленных генералов, могут скорее мешать этим действиям, чем 
побуждать деятелей в Германии к правильному решению. Пропаганда из враждебной 
страны будет понята в Германии, которая борется не за Гитлера, а за свое 
существование, как удар в спину, безотносительно к тому, является ли эта 
пропаганда правильной или неправильной.
 3) Паулюс, далее, верит, что Гитлер тоже правильно оценивает положение и сам 
ищет путей к заключению мира. Естественно также, что пока не будет заключен мир,
 Гитлер призывает немецкий народ продолжать борьбу. Признавая, что Гитлер во 
многом ошибался, Паулюс, однако, считает, что Гитлер хотел много сделать 
полезного для немецкого народа, а следовательно, и для трудящихся. Но война и 
усиленные темпы в области вооружения помешали этому. Паулюс не верит, что 
Гитлер носился с планами завоевания Европы и уничтожения других народов. Само 
собой разумеется, что Паулюс ставит интересы Германии выше личной судьбы 
Гитлера и полагает, что таких же взглядов придерживаются и другие видные 
деятели Германии. Но он особенно отрицательно относится к тем, которые в 
гитлеровском режиме видят только все плохое. Тут он склонен иногда защитить и 
то, что внутренне сам признает плохим. (Я позволю себе заметить, что я лично 
тоже не во всем согласен с критикой гитлеровского режима. Представления о 
Германии за границей также ошибочны, как наши прежние представления о России. В 
особенности эмигранты искажают действительность.)
 4) Паулюс глубоко убежден в необходимости честного сотрудничества Германии и 
России после войны. По его мнению, вооруженные силы Германии являются не 
«гитлеровской армией», а немецкой армией, которая при создавшейся обстановке 
обороняет свою родину против ее противников за пределами своей страны. Но эта 
концепция не связывается с желанием закончить войну.
 5) Методы воздействия Национального комитета и офицерского союза на армию он 
считает неправильными, так как они ведут к разложению армии и не дают гарантии, 
что действительно приведут к сносному миру.
 6) Он верит объяснениям генерала Мельникова, что Россия не заинтересована в 
чрезмерном ослаблении Германии, но думает, что положение может осложниться и 
Германия может оказаться вынужденной у своих границ принять тяжелейшие условия 
капитуляции.
 7) Что касается послевоенного периода, то он прогрессивно настроен, но 
опасается вмешательства во внутренние дела, что может привести к советизации 
Германии. Он за постепенное развитие социалистических проблем и реформ в 
соответствии с немецкими условиями.
 8) Большую роль в размышлениях Паулюса в беседе со мной играл факт нахождения 
на передовой линии его двух преданных родине сыновей.
 Вывод:
 Дальнейшее влияние на фельдмаршала со стороны представителей офицерского союза 
или Национального комитета бесперспективно. Остался лишь один путь, а именно: 
совершенно откровенный, основанный на полном доверии разговор с ним русских 
авторитетных лиц и — «раскрыть при этом все карты». Я не берусь, конечно, 
судить, будет ли он и в этом случае ссылаться на свое положение — положение 
военнопленного, и в силу долга, присяги останется на прежних позициях.
 Особое примечание:
 Подписанный им и другими генералами документ он не считает активным 
противодействием (деятельностью) военнопленных. Это заявление следует, скорее, 
рассматривать как ответ на предложение русских. Он не видит в этом документе 
каких-либо новых обязательств, принятых генералами по отношению к нему или к 
немецкой армии.
 II. Деятельность «Союза немецких офицеров».
 До учреждения Союза было обещано с русской стороны, что руководящим лицам 
Союза будет предоставлена полная свобода действий и все средства к тому, чтобы 
ориентироваться в обстановке. Далее было обещано, что Союз будет действовать 
самостоятельно для достижения своих целей. Было признано лишь известное 
ограничение, поскольку это потребуется внешнеполитической обстановкой и 
взаимоотношениями России с ее союзниками. При своем учреждении Союз подчинился 
политическому руководству Национального комитета, и путем вступления генералов 
и офицеров в Национальный комитет члены Союза приступили к совместной работе.
 Но ни одному из членов Комитета офицерского союза и ни одному из его 
представителей в Национальном комитете не известно, с какими официальными 
инстанциями сотрудничают руководители Национального комитета. Отсюда создается 
положение, что генералы и офицеры, участвующие в работе Национального комитета 
(составление воззваний, листовок и т.д.) не в состоянии со всей 
ответственностью изучать те предпосылки, которые лежат в основе этой работы. 
Таким образом, создается впечатление, что офицерский союз самостоятельно не 
действует, а только используется.
 Необходимо, чтобы президент офицерского союза и представители союза в 
Национальном комитете были признаны русскими инстанциями равноправными 
партнерами. Нам представляется недопустимым, что в Национальном комитете, 
который, по своим заявлениям, объединяет немцев всех политических направлений, 
односторонне действует в настоящих условиях только коммунистическая партия. 
Если же это так, то предпосылка для основания «Союза офицеров» и для его 
совместной работы с Национальным комитетом оказывается основанной на 
заблуждении.
 Генералы и офицеры, не имеющие полной уверенности, что это не является 
злоупотреблением их честными намерениями, работать не смогут. В противном 
случае вывод из этого будет личным делом каждого».
 Испытывая достаточно сильное давление как со стороны администрации лагеря, так 
и непосредственно от своих товарищей, вставших под знамена борьбы против режима 
Гитлера, в начале октября того же года Паулюс написал письмо, в котором, в 
частности, говорилось: «Заявление, сделанное немецкими генералами в лагере 
военнопленных № 48 от 1 сентября 1943 г., дает мне повод констатировать 
следующее: подпись каждого отдельного генерала базируется на собственном мнении 
и дана добровольно.
 В этой подписи не кроется какого-либо обязательства особого порядка по 
отношению к моей личности. В случае же, если кто-либо из участников видел бы в 
своей подписи какое-либо обязательство по отношению ко мне лично, то настоящим 
его освобождаю от этого мнимого обязательства. Генерал-фельдмаршал Паулюс. 6 
октября 1943 года».
 Не выдержав напряжения, стремясь донести правду о своем местонахождении и 
сообщить о своей верности Гитлеру, «движение сопротивления» решается на 
беспрецедентный, безрассудный по своей сути шаг — в октябре 1943 года они 
начинают готовить побег одного из «верных» офицеров в Германию. Одним из лиц, 
которому доверена эта тщательно оберегаемая тайна, являлся фельдмаршал Паулюс. 
Трудно представить себе побег из особорежимного объекта НКВД, но зато легко 
себе представить степень заблуждений Паулюса, Шмидта и Ко.
 Увы, но ни один человек из группы заслуженных генералов вермахта не ялялся 
близким другом Гитлера, и случай с дуче Муссолини вряд ли повторился бы в 
Суздале — этому не помогли бы даже отъявленные головорезы под командованием 
Отто Скорцени. Побег закончился ничем — его просто не было. Одновременно были 
приняты соответствующие меры, в том числе объявлен приказ начальника лагеря о 
проведении поверок среди военнопленных дважды в сутки, а также о ряде других 
мероприятий, включая личные обыски.
 Необходимо сказать, что ужесточение мер содержания военнопленных подействовало 
на многих из них отрезвляюще. Трещина в нацистском монолите, положенная 
усилиями четырех генералов, старших и младших офицеров, постоянно расширялась. 
Нередко члены «Союза немецких офицеров» пытались «образумить» фельдмаршала; 
одно из таких посланий приведу.

 «Лагерь военнопленных 84/1
 10 февраля 1944 г.
 Многоуважаемый господин генерал-фельдмаршал!
 9 июля 1943 г. я Вам, господин генерал-фельдмаршал написал письмо, в котором я 
Вас просил примкнуть к нашему антифашистскому движению, выступить перед 
московским микрофоном и рассказать нашему народу правду о Сталинграде. За этот 
промежуток времени мы пережили большие события и находимся накануне еще больших 
событий. Так как я до сих пор еще не получил ответа на мое письмо, и также не 
встретил Вашего имени, господин генерал-фельдмаршал, ни среди борцов за 
отечественные цели Национального комитета, ни среди членов «Союза немецких 
офицеров», я, как бывший вам лично знакомый адъютант корпусного врача Вашего 
штаба корпуса 16-го арт. корпуса, решил к Вам обратиться сегодня, спустя год 
после катастрофы Сталинграда, с этими строчками.
 Эта гибельная, несправедливая, захватническая война, которая ведется ради 
личных интересов, болезненного (католического) честолюбия и потребности 
выделяться человека, который еще сегодня может называть себя вождем нашего 
народа, ради интересов стоящих за его спиной империалистов, разрушила старые 
понятия об офицерской чести, долге и чувстве ответственности и родила новые, 
лучшие понятия их. Перед нами вырос новый офицер, народный немецкий офицер, 
человек, пользующийся уважением, почтением и верностью добровольно ему 
подчиняющихся солдат, новый тип офицера, который не видит больше в своих 
подчиненных лишенное собственной воли орудие его часто взвинченных и надменных 
личных интересов, а видит в нем человека с чувствующим сердцем. Отпали от нас 
тупое повиновение, прусская палочная дисциплина и взгляды реакционного 
пруссачества, которые особенно широко распространялись в армии с 1933 г., когда 
фельдмаршал Гинденбург протянул руку Гитлеру у гроба Фридриха II в Потсдаме.
 Вместо бывшего чванного офицерства выступил новый «Союз немецких офицеров», 
который чувствует себя принадлежащим народу, который выходит из народа и 
офицеры которого с дисциплинированной критикой и доверием добровольно 
подчиняются тому, кто опытнее, умнее и сильнее характером.
 Господин генерал-фельдмаршал, почему Вы еще не примкнули к нашему 
антифашистскому народному движению? Почему Вы до сих пор еще верны этому 
ефрейтору Гитлеру, этому одаренному каким-то провидением фантастическому 
стратегу? Неужели для Вас никакого значения не имеют примеры генерала 
артиллерии фон Зейдлица и других генералов и офицеров, которые по-новому 
рассматривают понятие чести офицера?
 Как можно требовать от солдат, офицеров и генералов, борющихся на фронте, 
сложить оружие, прекратить бессмысленное сопротивление и перейти на сторону 
Национального комитета, когда самый высший генерал в плену, не находится больше 
в сфере влияния геббельсовской пропаганды, который в состоянии обе стороны 
оценить и в военном, и в политическом отношении, сам еще стоит в стороне от 
борьбы за спасение немецкого народа? Здесь, господин генерал-фельдмаршал, перед 
Вами будет стоять новая, гораздо лучшая задача и ответственность. Ваш голос и 
Ваше имя имеют большой вес и большое значение для завоевания наших еще 
борющихся солдат, офицеров и генералов на фронте, для целей Национального 
комитета. Я представляю себе, например, как бы Вы, господин генерал-фельдмаршал,
 обратились к окруженным войскам и рассказали бы им из личного опыта, как 
«фюрер» выбил Вас и Вашу армию под Сталинградом. Я могу себе представить, что 
Вам удалось бы целую дивизию или даже несколько дивизий сагитировать для 
перехода на сторону Национального комитета. Разве Вы не вздохнули бы легче, 
добившись такого успеха?
 Господин генерал-фельдмаршал, разве не с каждым днем все больше на Вас давит 
тяжесть вины в уничтожении 240000 лучших немецких людей, когда Вы видите, что 
теперь один Сталинград следует за другим? Эту огромную, живую, народную силу Вы 
имели возможность спасти, господин генерал-фельдмаршал, если бы Вы тогда, тремя 
неделями ранее, приняли бы почетные условия капитуляции против приказа Гитлера. 
Все равно, потом была капитуляция, также против приказа, но только тогда, когда 
осталось уже 90 000 солдат из 330 000. Солдаты и офицеры погибали, выполняя 
свой долг, но требовать этого от них в Сталинграде — было сумасшествием. Хотите 
Вы, господин генерал-фельдмаршал, чтобы это массовое убийство немецкого народа 
так и продолжалось? Не взывают ли умоляюще к вам мертвые Сталинграда: 
«Останови!» и «Встань и действуй!» Не чувствуете ли Вы себя отцом семейства, 
обязанным стряхнуть все, что позади Вас, здесь, в плену, используя всю власть, 
как генерал-фельдмаршал, и бороться против Гитлера, чтобы спасти то, что можно 
еще спасти живого от немецкой семейной жизни? Разве можно сравнить то, что 
можно еще выиграть, с тем, что уже потеряно?
 Господин генерал-фельдмаршал, долг перед отечеством требует от Вас ненависти и 
борьбы против Гитлера и его сподручных. Мертвые Сталинграда требуют от Вас, 
чтобы их смерть имела, по крайней мере, тот смысл, что откроет глаза немецкому 
народу и поднимет его против своих губителей.
 Поднимитесь, господин генерал-фельдмаршал, и скажите немецкой армии, которая 
еще слепо повинуется приказам Гитлера, последнюю волю Сталинградской армии! Мы, 
которые счастливо спаслись от уничтожения, мы, молодые офицеры и солдаты, — мы 
ждем Вас.

    Штабной врач — Вильгельм Гаденхорст,



    начальник санитарной роты 1/88 18-й танк. дивизии».

 Но фельдмаршал Паулюс — внешне еще оплот сопротивления, а фактически, 
сознательно или бессознательно, находится под влиянием группы тех генералов, 
которые не поддаются никакому влиянию и не готовы к честному сотрудничеству с 
Россией.
 Эта группа по-прежнему руководит им. Однако он в основном убежден в 
необходимости честного сотрудничества с СССР, во всяком случае, при условии 
существования свободной и независимой Германии.
 Паулюс пользуется авторитетом, но это проявляется только в вопросах этикета и 
распорядка в доме. Чужие мнения он не подавляет, действует примиряющим образом 
на спорящих. О своем отношении к национал-социализму не высказывается, 
старательно уклоняясь от политических разговоров. В общем, он надломленный 
человек, и вся его теперешняя жизнь проходит под знак ом поражения его армии 
под Сталинградом. Эта мысль настолько угнетает его, что все остальное отступает 
на задний план.
 Неприятным для Паулюса эпизодом было вступление 25июля 1944 года в «Союз 
немецких офицеров» его бывшего адъютанта — полковника Адама. В тот же день 
полковник Адам, в присутствии фон Зейдлица, заявил Паулюсу о своем вступлении в 
союз. Это заявление Адама Паулюс воспринял спокойно, заявив: «Я вас понимаю, 
полковник, но что касается меня, то я хочу получить ясное представление об 
обстановке».
 В тот же день Паулюсу было вручено обращение 16 военнопленных генералов, 
которое произвело на него сильное впечатление. После ознакомления с указанным 
заявлением Паулюс в беседе просил дать ему возможность побеседовать с этими 
генералами, указав, что подписавшего заявление генерала Мюллера он знает лично.
 В беседе с Винценцем Мюллером, проходившей 31 июля, Паулюс продолжал 
придерживаться своей прежней позиции, считая, что гитлеровское руководство 
успешно справится с восставшими генералами и будет в состоянии продолжать войну.
 Он верит, что Гитлеру удастся восстановить положение на Восточном фронте и 
добиться приемлемых для Германии условий мира.
 Обращение 16 немецких генералов Паулюс рассматривает как «удар в спину 
германской армии» и объясняет его тем, что генералы подписались под сильным 
впечатлением поражения. Сам он такого шага сделать не может, так как это 
противоречило бы его убеждениям.
 На твердо поставленный сотрудниками вопрос об изменении его позиции и участии 
в выступлении против Гитлера Паулюс, ссылаясь, как обычно, на свое положение 
военнопленного, отказался от активного выступления против Гитлера.
 В начале августа 1944 года с фельдмаршалом неоднократно беседуют сотрудники 
УПВи. Затем они вспоминали о встречах с Паулюсом так: «Паулюс заявил, что в 
результа те наших бесед с ним, а также под влиянием изменившейся обстановки и 
разговоров с Мюллером он серьезно намерен пересмотреть свое отношение к 
публичному выступлению против гитлеризма, но ищет удобную форму, которая не 
была бы истолкована в Германии, как „удар в спину германской армии“.
 Сообщение о разрыве Турцией дипломатических и экономических отношений с 
Германией произвело на Паулюса ошеломляющее впечатление. Прослушав это 
сообщение, Паулюс старался скрыть навернувшиеся слезы. Успокоившись, он заявил, 
что за разрывом отношений следует ожидать высадки союзниками десанта на 
Балканах и что разрыв отношений, наряду с другими целями, преследовал и 
удаление из Турции официальных немецких представителей и агентуры, которые 
могли обнаружить подготовку десанта.
 В ходе дальнейшего разговора Паулюс меня спросил: «Какие предвидятся изменения 
в уже начертанной судьбе Германии, если я присоединюсь к движению?»
 Ответ: Ваш призыв к армии означает спасение многих тысяч немецких жизней, ибо 
поднимает голос человек, которого уважает и знает вся армия. Он показывает 
выход из катастрофического положения.
 С вашим присоединением к движению представительство новой, демократической 
Германии становится серьезным фактором, который нельзя будет обойти, когда 
будет решаться судьба будущей Германии.
 Паулюс (иронически): А заслуженные господа из Национального комитета?
 Ответ: Заслуженные господа из Национального комитета заслужили себе полное 
право требовать от вас, чтобы вы присоединились к ним и стали во главе движения.

 Паулюс: Но мне же говорят, что у меня нет совести…
 Ответ: Вы должны понимать, что с вами говорил представитель государства, 
которое твердо хочет, чтобы это бессмысленное кровопролитие прекратилось — 
дискуссия по этому вопросу ведется с вами уже год, а вы выставляете наивные и 
смешные аргументы, чтобы обосновать вашу отрицательную позицию.
 Положение выглядит так: 27 генералов немецкой армии говорят и пишут: 
«Необходимо убрать Гитлера — он нас вел и ведет в пропасть», — а вы — маршал — 
молчите… Ваше молчание равно громкому призыву в этом специфическом моменте, 
призыву к продолжению кровопролития, а этого не допустят ни генералы, ни мы — 
вы должны сказать решительное слово.
 Паулюс: Если вы так ставите вопрос, то вы должны и понять, что я не могу 
менять свою позицию под нажимом ультиматума — я должен подумать; бесспорно, что 
беседа с генералом Мюллером внесла в мою концепцию новые элементы ориентации, 
но я должен их еще обдумать. Я должен всем этим поделиться со своими друзьями в 
Войково; потом я могу принять решение. Скажите, как обстоит вопрос с 
формированием немецкой армии из числа военнопленных?
 Ответ: Насчет армии я точно не могу вам сказать, но, видите ли, до сих пор ее 
не сформировали, несмотря на то что массы немецких военнопленных требуют от нас 
создания такой армии — они хотят драться против Гитлера. Но Красная армия 
исходит из эгоистических интересов при решении этого вопроса — она не 
заинтересована в том, чтобы немец стрелял в немца, но что во время оккупации 
Германии немецкие части будут нести службу внутреннего порядка — это не 
подлежит сомнению.
 Паулюс был очень доволен этим ответом и сказал: «Будущая дружба между нашими 
народами была бы в опасности, если Красная армия допустила бы такое положение, 
чтобы немец стрелял в немца и отвлекался от главной цели — Гитлера». Далее 
Паулюс жаловался, что нет сведений из Германии и что наша пресса очень мало 
приводит сообщений по вопросу «путча».
 Поражения немецких и итальянских частей в Африке, объявление в Германии 
тотальной мобилизации, открытие второго фронта, постепенная потеря всех 
союзников, за исключением Японии, присоединение к Национальному комитету 16 
новых генералов и, наконец, покушение на Гитлера, совершенное 20 июля 1944 года 
в его ставке, совершенное при участии генералов вермахта, многих из которых он 
знал лично, — вот далеко не полный перечень факторов, оказавших влияние на 
принятие Паулюсом окончательного решения. 8 августа того же года он обратился 
со своим знаменитым обращением «К немецкому народу. К военнопленным немецким 
офицерам и солдатам, находящимся в СССР». Именно 8 августа 1944 года Паулюс, 
наконец, освободился из фашистского плена.
 Нет необходимости пересказывать его содержание. 14августа фельдмаршал вступает 
в «Союз немецких офицеров». Позднее он еще неоднократно будет обращаться по 
радио; советские самолеты будут разбрасывать над позициями гитлеровских войск 
тысячи листовок, подписанных Паулюсом и его соратниками. Был ли эффект от этой 
работы? Несомненно. С этого времени фельдмаршал полностью погружается в 
политику.
 Став далеко не последней политической фигурой среди немецких военнопленных и 
эмигрантов, на протяжении ряда лет ведущих борьбу по расшатыванию режима 
Гитлера, Паулюс, как личность, по-прежнему испытывал чувство вины перед 
немецким народом, заключавшееся, прежде всего, в недостатке решительности во 
время боев под Сталинградом. Сюда же можно отнести и его нерешительность осенью 
1943года, когда он рассматривался как реальный руководитель «Союза немецких 
офицеров». Перед фельдмаршалом встала проблема морального порядка — поймут ли 
его вчерашние подчиненные, если он заявит о своей полной поддержке Союза.
 Надо сказать, что заявление генерал-фельдмаршала Паулюса вызвало всеобщее 
удивление среди военнопленных генералов. Каким образом стало возможно, чтобы 
генерал, который так долго стоял в стороне от антигитлеровского движения, 
которого открыто осуждали за то, что он вел на смерть сталинградскую 
группировку армий и который считался закоснелым реакционером и сторонником 
Гитлера, вдруг сделал такой отчаянный шаг на пути борьбы против гитлеровского 
режима?
 С другой стороны, этот шаг Паулюса был встречен всеобщим негодованием той и 
другой части военнопленных. «Наконец-то и он догадался, что защищает систему, 
которая, в связи с явно проигранной войной, обречена на гибель, поздно он 
образумился. Такое заявление нужно было сделать не теперь, когда оно уже ничего 
не стоит, а сразу же после сталинградской катастрофы» — таково было мнение, 
царившее среди немецких солдат.
 Но было бы ошибочным недооценивать заявление Па улюса, как таковое, говорят 
многие. Оно ясно показывает всю безвыходность гитлеровской Германии; оно 
показывает, что война окончательно проиграна, раз даже Паулюс, которого считают 
одним из самых реакционных офицеров, одним из тех, кто был наиболее тесно 
связан с гитлеровским режимом, убедился в необходимости окончить войну.
 Заявление Паулюса оказало громадное влияние на немцев, ибо Паулюс всегда был 
олицетворением героической борьбы сталинградской группировки. В этом сходятся 
мнения всех.
 Между тем Паулюса многие ненавидят. Прежде всего потому, что он погубил сотни 
тысяч солдат под Сталинградом. Старые пленные упомянули о случае, происходившем 
в лагере № 27 в то время, когда там временно находился Паулюс, — солдаты хотели 
его побить. Поэтому, несмотря на этот шаг, Паулюс в будущем не избежит 
ответственности за свои преступления — именно такое мнение бытует среди другой 
части немецких военнопленных.
 Комментируя заявление Паулюса, агентство Рейтер сообщало следующее:
 «Лондон, 15 августа. …Паулюс — герой Сталинграда — является вторым 
фельдмаршалом, который открыто взбунтовался. Первым восставшим фельдмаршалом 
был Витцлебен, которого повесили.
 Призыв Паулюса к германскому народу и армии свергнуть Гитлера, создать новое 
правительство и отмежеваться от нацистов, — хотя и передан из Москвы только в 
ночь на 14 августа, однако датирован 8 августа. Таким образом, пленный 
фельдмаршал прервал свое 18-месячное молчание в тот самый день, когда из 
Берлина было сообщено о смертных казнях; кстати сказать, это произошло в 
годовщину «черного дня» Германии, то есть дня, который в 1918 году вынудил 
Людендорфа поставить вопрос о быстром прекращении военных действий.
 Карьера Паулюса носила гораздо более «нацистский» характер, чем карьера любого 
из германских генералов, которые до сего времени обращались из Москвы с 
призывами к германской армии. Он не дворянин и не выходец из прусской военной 
касты. Он — сын старой бюргерской семьи из нижнего течения Рейна. Он завоевал 
свою военную репутацию как знаток танковой войны, принадлежащий к школе 
Гудериана; первый военный пост, который он занимал, это пост начальника штаба 
армии покойного фон Рейхенау. Рейхенау был видным офицером, который публично 
присоединился к нацистскому кредо.
 Во время обороны Сталинграда Гитлер наградил Паулюса знаком отличия «Дубовый 
лист» к Железному кресту и в самый последний момент присвоил ему воинское 
звание фельдмаршала. Германское радио сначала отказывалось верить сообщениям о 
его пленении. Оно утверждало, что Паулюс носит при себе два револьвера и яд с 
тем, чтобы в случае необходимости иметь возможность покончить с собой. 
Сообщалось также, что он тяжело ранен.
 Спустя 3 дня после сдачи Паулюса в плен, в последнем сообщении германского 
командования по поводу Сталинграда восхвалялось «образцовое руководство» 
Паулюса и не упоминалось о том, что он остался в живых. В заявлении говорилось: 
«Эти офицеры и солдаты погибли, чтобы Германия могла жить». Через две недели 
после пленения Паулюса Советское информбюро опровергло сообщения о том, что он 
будет судим, как военный преступник».
 Пленные генералы, близко знавшие Паулюса, писали впоследствии: «Паулюс — 
выдающийся, талантливый организатор, его нельзя обвинять за Сталинград, потому, 
что он был не самостоятелен, а выполнял приказ Гитлера. То, что до сих пор 
Паулюс стоял в стороне от движения „Свободная Германия“, можно объяснить тем, 
что он в качестве разгромленного командира не хотел выступать на передний план 
перед своими офицерами-армейцами. Этим он нехотя сослужил службу фашистам, т.к. 
эту уклончивость они рассматривали как образец солдатского поведения. Эта 
оценка сейчас же перешла в противоположность, как только он вступил в движение 
„Свободная Германия“ и написал обращение к народу и армии. С того времени 
Паулюс, для профашистски настроенных военнопленных — изменник».
 «Генерал-фельдмаршал Паулюс благодаря Сталинграду пользуется большим уважением 
германского народа как образцовый командир, который жертвует собой и которого 
приносят в жертву.
 Поэтому первое его обращение имело решающее значение, поскольку фронт и родина 
доверяют Паулюсу, и его обращение было встречено как первая весточка 
военнопленных из России, и как подтверждение существования Национального 
комитета. Это прекрасная репутация, которой пользуется Паулюс, больше того, что 
он мог бы себе завоевать при иных обстоятельствах собственными заслугами.
 Он является типичным представителем того устаревшего взгляда, что самое важное 
для офицера это хорошая внешность и хорошие светские манеры.
 Кроме того, Паулюс является человеком, верным своему долгу, с благородным 
образом мыслей, с высоким умственным развитием, с художественными наклонностями.
 Характер нерешительный. Находясь долгое время на должности заместителя 
начальника Генштаба армии и в непосредственном окружении фюрера, он также был в 
известной мере заражен гитлеровской болезнью, которая заключается в безоглядном 
доверии, ослепленности и в том, что люди, снимая с себя ответственность, 
полагаются на безошибочные высочайшие решения.
 В настоящее время в нем происходит внутренняя борьба, вызванная сознанием 
ответственности; ему трудно принять окончательное решение. Но, раз признав то 
или иное мнение правильным, он честно будет защищать его. Используя его как 
фигуру, можно в первое время добиться политического успеха, но для этого 
потребовалась бы сильная поддержка окружения». С этими мнениями генералов, не 
входящих в число приверженцев фашизма, трудно не согласиться.
 На протяжении последующих лет Паулюс всегда с огромным желанием берется за 
всякие новые начинания; вряд ли кто-нибудь еще, даже из числа молодых генералов 
— членов СНО и НКСГ, выдерживал бы такой бешеный темп работы. Но фельдмаршал — 
человек настроения. Раздираемый внутренними противоречиями, усугубляемыми еще и 
неизвестностью о судьбе родных, он иногда совершенно падает духом. Эти моменты 
неоднократно находили отражение на страницах дневника, но отнюдь не в 
разговорах с официальными лицами ГУПВИ, что выгодно отличает его от других 
генералов.
 Включившись в работу СНО и НКСГ, внося свою лепту в упорядочение работы по 
многим направлениям их деятельности, Паулюс не подозревал, что после окончания 
войны эти две структуры станут ненужными. Обречена на неудачу и предложенная в 
качестве их новая демократическая организация немецких военнопленных в СССР — 
она стала бы, по мнению советского руководства, ненужным отростком в уже 
оформившейся к тому времени структуре будущей СЕПг.
 В ноябре 1945 года объявлено о добровольном роспуске созданных ранее немецких 
организаций в СССР. Паулюс настроен хорошо, что же касается его политических 
взглядов — все они претерпели значительные изменения. Он меньше, чем другие 
генералы, занимается своей персоной, он попросту умнее и тактичнее их. По 
психологическому типу он— консервативный интеллигент, внутренне колеблющийся 
скептик. Он не без удовольствия рассказывает , что родители его жены, как и 
многие другие, считают, что «он мало похож на немца».
 К этому времени он полностью уяснил значение СССР в мировой политике. Он 
привык держать свое слово; в настоящее время он старается показать себя 
человеком, по своему существу являющимся пацифистом. Свою роль во Второй 
мировой войне он объясняет злостным стечением обстоятельств.
 На рубеже 1945—1946 годов перед фельдмаршалом стоят две важнейшие задачи:
 а) осмысление опыта прошлой войны, интерес к которому проявили сначала 
американцы, а затем — и Генеральный штаб МВс СССР;
 б) подготовка к предстоящему Нюрнбергскому процессу.
 И если к выполнению своей первой задачи он переодически привлекается и в 
последующие годы, то для решения второй времени остается совсем мало.
 Паулюс проводит многочисленные консультации с военнопленными генералами по 
существу тех или иных вопросов. Документируются его показания, касающиеся 
подготовки Гитлера к развязыванию мировой войны и роли отдельных генералов 
германского Генштаба, ОКВ и ОКХ. Кроме того, не останавливаясь на достигнутом, 
фельдмаршал «тренируется» в своих будущих ответах на коварно поставленные 
защитой вопросы.
 В январе 1946 года принято решение о доставке Паулюса и Бушенхагена на 
самолете в Берлин, а оттуда на автомобиле — в город Плауен, расположенный в 
советской зоне оккупации, в 130 км от Нюрнберга.
 Из этого пункта при необходимости Паулюса и Бушенхагена будут доставлять на 
процесс, но только по требованию главного обвинителя от Советского Союза 
Руденко, а после допроса — немедленно возвращать в Плауен.
 2 февраля 1946 года самолет С-47 с немецкими генералами и сопровождающими их 
лицами отправляется из Москвы и вечером того же дня благополучно приземляется в 
Берлине. Ввиду позднего времени «гостей» устроили в Потсдаме. 4 февраля их 
доставляют в Плауен.
 Оставшееся до выступления на процессе время оба генерала уделяют бесконечным 
консультациям по линии их поведения в Нюрнберге. Разъяснения по целому ряду 
вопросов им даются самыми квалифицированными юристами.
 11 и 12 февраля Паулюс и Бушенхаген дают показания. Результаты этих 
свидетельств получили огромный международный резонанс. Вот, например, как 
отмечало их агентство «Рейтер»: «Лондон, 12 февраля. …Бывший немецкий 
фельдмаршал Фридрих фон Паулюс, который в течение двух дней являлся выдающейся 
фигурой в нюрнбергском зале суда, все еще является „советским военнопленным“.
 Но ясно, что благодаря его высокому рангу и связи его имени с величайшим 
триумфом Красной армии, а также благодаря его значительному влиянию, которым 
пользуется его имя среди генералов, ему предоставлена — конечно, в ограниченных 
рамках — значительная степень личной свободы.
 Советские официальные лица и журналисты относятся с явным уважением к фон 
Паулюсу, как к человеку большого политического и военного значения.
 «То, что Паулюс сказал в качестве свидетеля, имеет огромное значение для 
немецкого народа», — говорили, когда он кончил свои свидетельские показания.
 Я наблюдал за фон Паулюсом, — пишет корреспондент, — в то время, как он с 
судорожно вздрагивающим лицом выходил из зала суда в сопровождении группы 
офицеров советской делегации. Один из них предложил ему папиросу. Затем в 
сопровождении двух американских поли цейских вся группа двинулась по коридору, 
смеясь и непринужденно беседуя с фон Паулюсом, по направлению к помещению, где 
находился советский обвинитель.
 Советские представители не указывают, где проживает Паулюс с момента его 
прибытия из Москвы несколько дней тому назад. Однако я полагаю, — заявляет 
корреспондент, — что условия, в которых он живет, соответствуют примерно 
условиям «домашнего ареста». В России он живет в одном из специальных лагерей 
для офицеров, где ему созданы все условия, соответствующие его высокому рангу. 
Паулюс играет на скрипке и занимается живописью, для чего ему предоставлены все 
возможности.
 Паулюс был членом нацистской партии, но не занимал в ней специального поста. 
Неизвестно, являлся ли он все еще членом нацистской партии в момент пленения в 
январе 1943 года. В течение 15 месяцев он отказывался обсуждать политические 
уроки Сталинграда или причины приближавшегося разгрома Германии. Затем он 
объявил о своей готовности присоединиться к заявлениям, с которыми «Союз 
немецких офицеров», образованный другими советскими военнопленными, обращался к 
своим бывшим коллегам. Хотя его имя не стояло на первом месте среди 
подписавшихся, оно было одним из самых значительных имен в прокламации от 
августа 1944 года, в которой Союз призвал генералов отречься от Гитлера». 
Оставим на совести корреспондента все те досадные промахи, начинающиеся с 
прибавления к фамилии фельдмаршала приставки «фон».
 Свидетельские показания бывшего генерал-фельдмаршала германской армии Паулюса, 
зачитанные в числе других и военнопленным лагеря № 27, вызвали большой интерес 
и многочисленные обсуждения среди военнопленных. Изучение их мнений и 
высказываний позволило сделать вывод о том, что показания на военнопленных 
подействовали ошеломляюще, в особенности — на генералов и офицеров.
 Подавляющее большинство рассматривает поступок Паулюса, как недостойный 
бывшего генерал-фельдмаршала, руководившего лично не только военными действиями,
 но и подготавливавшего их. По мнению этой группы военнопленных, Паулюс не 
менее виноват, чем Геринг, Кейтель, Йодль и другие, а следовательно, он не 
имеет морального права выступать теперь против них, если ранее шел вместе с 
ними.
 Другая часть военнопленных придерживается мнения, что Паулюс поступает 
правильно, изобличая преступников войны, несмотря на свое личное участие в 
подготовке и проведении военных действий.
 Часть военнопленных видит в показаниях Паулюса и привлечении его в качестве 
свидетеля к процессу умный тактический маневр русских, направленный на 
дополнительное изобличение военных преступников.
 Вот некоторые мнения:
 Капитан Циндлер: «Появление Паулюса на Нюрнбергском процессе является 
сенсацией. К сожалению, приходится констатировать, что как раз руководители 
Германии, как Геринг, Функ, Розенберг и другие, которые сидят сейчас на скамье 
подсудимых в Нюрнберге, не имеют мужества сказать, что Германии нужно было 
жизненное пространство и что расовую теорию и все, о чем проповедовал нацизм, 
они считают правильным. В заключение Советский Союз безусловно возбудит против 
него процесс, и если он здесь не будет повешен, его все равно однажды повесит 
германский народ».
 Гросс-адмирал Фишель: «Русским Паулюс, конечно, очень желателен как орудие для 
подкрепления предъявляемых документов о подготовке войны против России. Мне 
совершенно ясно, что русские говорят себе: на различных допросах Паулюс, 
безусловно, пробалтывается, и этим сам занесет себя в списки тех, кто 
участвовал в подготовке войны против России».
 Генерал Зюйдов: «Я очень хорошо представляю себе, что Паулюс очень ожесточен 
из-за поражения под Сталинградом, но что он добровольно выступает на 
Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля — пусть никто мне не рассказывает».
 Контр-адмирал Кноблох: «Я хотел бы знать, что русские обещали Паулюсу за его 
показания. Очевидно, ему обещали, что он не попадет на виселицу. Его показания 
происходят из мозга одного комиссара. Осенью 1940 года еще ни у кого не было 
мысли о войне против России, если бы мы тогда не были в таком положении. 
Показания Паулюса— нечто иное, как слова они нужны России в ее мести в 
отношении Германии».
 Генерал-лейтенант Рабе фон Паппенхайм: «Я очень хорошо знаю Паулюса, таких 
предложений сам он никогда не построит, в отношении речи он всегда был гением. 
Эта речь заучена им, он повторяет ее, как попугай. Он думает, что таким 
предательским поступком спасет голову, но вряд ли ему это удастся».
 Генерал-лейтенант Войташ: «Если мне когда-нибудь суждено попасть в Германию и 
встретить Паулюса, то я на старости лет совершу убийство. Показания этого 
человека оскорбляют и унижают весь офицерский корпус. Это непрости тельно, 
когда германский офицер, чтобы спасти голову, топит своих бывших товарищей. 
Весь этот театр — типично русский: одного натравливать на другого, а самому 
быть смеющимся третьим».
 Генерал-лейтенант Штевер: «К сожалению, всегда были такие люди, которые, чтобы 
спасти собственную шкуру, жертвовали другими. Но хорошо, что в Нюрнберге 
обвинители не только русские, а люди более дальновидные. Я полагаю, что в этой 
игре, которую задумал Паулюс, копье обернется против него и он окажется на 
скамье подсудимых».
 Генерал-лейтенант Бернер: «Я полагаю, что Паулюс хотел этим обеспечить себе 
пост в Германии. Он его будет иметь, но только не долго, так как мы знаем, как 
поступать с такими людьми, если обстановка когда-либо изменится в нашу пользу. 
По многим пунктам показаний Паулюса можно судить, каким прививочным материалом 
сделана ему прививка. Печально, что все еще находятся такие люди, которые 
предоставляют себя в распоряжение русских. В войну они занимали ответственные 
посты, но были плохие работники».
 Генерал танковых войск Хенрици: «Обычно люди, которые сами имеют нечистую 
совесть, делают вид, что они всегда были против Гитлера. Почему же Паулюс не 
сделал выводы тогда, когда плохо обстояло дело под Сталинградом? Потому, что он 
был слишком труслив и не хотел ставить на карту свою жизнь, вследствие 
преждевременной капитуляции, так как с такими людьми расправлялись быстро».
 Генерал Цандер: «Я ожидал от Паулюса, что он откажется от этих бесславных 
свидетельских показаний, чтобы не осквернить честь старого офицера и немца».
 Генерал-майор Моритц: «То, что сделал Паулюс в Нюрнберге, весьма печально. Я 
не могу не осуждать подобный поступок Паулюса. Паулюс виноват, как и всякий 
другой генерал, который добросовестно выполнял приказы ставки, а когда он 
теперь позволяет использовать себя в качестве свидетеля по обвинению других 
генералов, то пропадает всякое уважение к нему. Его никто не мог принудить к 
тому, чтобы он выступил в Нюрнберге. Если бы он был порядочным человеком, то, 
по крайней мере, отказался бы давать показания».
 Капитан Изерентант: «Паулюс — самая большая свинья, которую только до сего 
времени мне приходилось встречать. Так поступают только совершенно 
бесхарактерные люди. Своей речью Паулюс доказал, что на нем лежит точно такая 
же вина, как и на тех, что сидят на скамье подсудимых. Другие имели, по крайней 
мере, больше мужества, чем он. Когда слушаешь такие вещи, как речь Паулюса, то 
делается стыдно, что ты немец. Даже для английских обвинителей покажется 
противной такая бесхарактерность. За одну только эту речь Паулюс заслуживает 
быть повешенным».
 Ротмистр фон Цедлиц: «Сейчас обнаруживается, что весь план агрессии уже 
заранее был письменно разработан. При этом интересно, что войска, штабы и 
пограничники, которые должны были вести наступление, об этом ничего не знали. 
Все это содержалось в строгой тайне для широких масс».
 Зондерфюрер Циндлер: «Конечно, мнения о поступке Паулюса могут разделиться. Но 
если он своим выступлением поможет раскрыть безобразия Генерального штаба, то 
этому надо только радоваться».
 Генерал Вандерслебен: «Я считаю выступление Паулюса объективным и с 
человеческой точки зрения понятным».
 Генерал Лаш: «Я считаю высказывание Паулюса правильным и совершенно 
справедливым. Паулюс должен был так действовать — в интересах немецкого народа».

 Военный судья, майор Зеебот: «В отношении Паулюса надо принять во внимание три 
вещи, чтобы иметь ясное представление о его личности. Как юрист, я смотрю на 
вещи несколько иными глазами, чем профан. В чем упрекают Паулюса военнопленные 
здесь, в лагере:
 1. Нарушение присяги.
 Паулюс не обязан был больше соблюдать присягу, так как для этого в тот момент 
не было предпосылок, когда он понял, что Гитлер — преступник.
 2. Нетоварищеский поступок.
 Образ действий Кейтеля был настолько «неофицерский», когда он, робея перед 
Гитлером, устраивал процессы над генералами германских вооруженных сил и вешал 
их, хотя он должен был быть уверен, что они были невиновны. Паулюса нельзя 
упрекать в нетоварищеском поступке потому, что Паулюс сам поставил себя вне 
товарищества».
 Кроме того, после выступления Паулюса на его имя из различных городов Германии 
поступило 59 писем, большинство из которых было ему вручено. Так, например, 
бывший бургомистр Саксонии Хаммермюллер писал: 

 «Глубокоуважаемый г-н фельдмаршал! Нюрнбергский процесс отчасти осветил перед 
германским народом и всем миром мотивы и конечные цели только что закончившейся 
агрессивной войны гитлеровцев и совершенных этими преступниками злодеяний. Весь 
мир слушал, когда радио передавало Ваши свидетельские показания на этом 
процессе».

 Ассистент медицины из города Детмольда Мюллер написал: «Ваше 
превосходительство! С напряженным вниманием следя за ходом Нюрнбергского 
процесса, я только что услышал по радио Ваше имя в связи с вызовом Вас в суд 
для свидетельских показаний. Та почетная роль, которую Вы взяли на себя в драме,
 разыгравшейся под Сталинградом, пытаясь убедить Гитлера отказаться от плана 
захватить и удержать Сталинград, плана, противоречащего здравому смыслу, — эта 
роль создала Вам особое положение как в глазах врагов, так и друзей».
 В одном случае на имя Паулюса была получена анонимка, содержащая угрозу: 
«Паулюс! Стыдись дышать еще воздухом Германии. Изменник родины!!! Ты, подлец, 
не годишься на корм псам. Исчезни из нашей истекающей кровью Германии, это наша 
родина. Мы и сегодня еще верим в нашу Германию, несмотря ни на что! В своем 
предательстве ты должен будешь еще горько раскаяться. Несмотря ни на что, 
Германия будет жить».
 Из высказываний военнопленных, содержащихся в лагерях МВД СССР, представляют 
интерес следующие:
 Генерал Гольвитцер: «В своих показаниях Паулюс отобразил историческую правду, 
а эта правда должна найти себе подобающее место в истории. Очень удачно сделано 
с русской стороны, что Паулюс выступил на процессе. Германская пропаганда в 
свое время усиленно распространяла слухи о том, что Паулюса нет в живых. 
Русское обвинение представило прежде письменные показания Паулюса. Защита, 
очевидно, спросила: „Где же Паулюс?“ — Русские ответили: „Пожалуйста, Паулюс 
может лично подтвердить свои показания“. Это очень удачный ход русских».
 Генерал фон Дреббер: «Выступление Паулюса в качестве свидетеля советского 
обвинения на Нюрнбергском процессе— это настоящая и очень приятная сенсация. В 
особенности это приятно для генералов, взятых в плен в Сталинграде. Паулюс — 
умный человек, и он понимает, что фашизм довел Германию до катастрофы, а 
поэтому фашистское руководство надо не защищать, а обвинять и этим самым 
помогать немецкому народу находить новый путь своего развития».
 Генерал Зейдлиц: «Все это отдает сенсацией! Испытываешь какое-то странное 
чувство. Пару лет тому назад мы предлагали Паулюсу самому сделать русским 
заявление о том, что ему известно из его деятельности в ОКХ, с тем чтобы помочь 
вскрыть действительных виновников войны. Па улюс, ссылаясь на различные 
отговорки, отказывался от этого. Он— колеблющийся человек».
 Генерал Хиттер: «Паулюс выступает свидетелем советского обвинения в Нюрнберге. 
Ну и пусть выступает, если он хочет заслужить презрение всех немцев».
 Как мы видим, мнения о Паулюсе в очередной раз разделились. И это было 
неизбежно. По возвращении в Советский Союз через представителей советского 
командования Паулюс получил письма от членов семьи — и это для него было очень 
важно. Теперь, после долгого перерыва и до возвращения в ГДР, через руки 
фельдмаршала пройдут сотни открыток и писем.
 2 апреля 1947 года, в ходе рентгено-клинического обследования, у Паулюса были 
обнаружены очаги туберкулеза легких. Обследование проводили профессора В.Л.
Эйнис и Н.Н.Гринчар; ими было рекомендовано лечение в условиях санаторного 
режима, которое должно создать благоприятные предпосылки к клиническому 
затуханию болезни.
 По мере возможности фельдмаршал готовит свой фундаментальный труд — 
«Наступление немецкой армии летом 1942 года и битва за Сталинград (Краткий 
обзор и отдельные эпизоды)».
 В июле 1947 года здоровье Паулюса еще более ухудшилось. Советское руководство 
посчитало целесообразным направить его на полтора-два месяца на лечение в Крым 
(район Верхней Ореанды), вместе с несколькими его приближенными — генералами 
Винценцем Мюллером и Вальтером Шрайбером.
 Объект МВД УССР, на котором отдыхали эти три генерала, располагался рядом с 
лагерем для немецких военнопленных, и в этом была реальность того времени.
 Подлечившись, Паулюс снова окунулся в рабочую атмосферу. Много читает, пишет, 
изучает русский язык. Уже в 1948 году он сможет вполне сносно писать по-русски.
 В конце марта 1948 года фельдмаршалу объявляют, что в числе первых генералов, 
в ближайшее время возвращающихся в Германию, его не будет. Кроме того, он был 
предупрежден, что если в будущем возвращение и состоится, то репатриирован он 
будет исключительно в советскую зону оккупации. Это объяснялось сложной 
политической обстановкой в Германии и развязанной в западной прессе кампанией, 
представляющей Паулюса командующим армией, созданной из немецких военнопленных. 
По разным оценкам, «армия Паулюса» в разные периоды определялась в 100—500 
тысяч человек.
 Эта тема время от времени возникала в прессе, призванной напугать западного 
обывателя возможным использованием ее в будущей войне СССР против стран — 
бывших участников антигитлеровской коалиции. Позднее «армию Паулюса» «видели» в 
Китае, где она помогала коммунистам в их борьбе, и так далее и тому подобное. 
Интересно замечание Берки, внучки Паулюса, которая однажды спросила: «Если 
дедушка сейчас в Китае, значит, у него есть большая коса?»
 Задержкой репатриации фельдмаршал был удивлен. По вопросу о травле Советского 
Союза из-за созданной в нем якобы «армии Паулюса» он, не понимая 
провокационного значения этого, склонялся к такому мнению: «Появление в 
Германии — лучшее доказательство того, что это обвинение ложно». Он давно уже 
стал заложником большой политики.
 Новым и неожиданным для Паулюса были высказывания и требования главного 
американского обвинителя Тейлора, которые он связывает с угрозами германского 
защитника во время его выступления на процессе главных военных преступников в 
Нюрнберге.
 Паулюс признает необходимость учитывать современную политическую обстановку и 
политические требования. Но у него возникают вопросы по следующим пунктам:
 а) Можно ли вообще предвидеть, когда изменятся эти политические условия? 
Неужели его пребывание в плену может и должно продолжаться еще несколько лет?
 б) Сможет ли советское правительство отклонить при любых обстоятельствах 
требование американцев о его выдаче, даже в качестве эксперта или свидетеля, в 
связи с происходящим в Нюрнберге процессом генералов? Не будет ли советское 
правительство вынуждено начать против него — Паулюса — следствие в том случае, 
если американцы будут, например, угрожать прекратить происходящий в Нюрнберге 
процесс?
 Значительное место у Паулюса занимают также его личные и семейные заботы, 
причем иногда он проявляет смущение, беспомощность и колебания. Среди них:
 а) Что должна делать его семья, учитывая его положение? С одной стороны — 
нападки и травля против него, а с другой стороны — неизвестность в отношении 
того, сколько его еще продержат в плену.
 б) Возможно, что Советский Союз потребует от него, чтобы его семья уже 
переехала в советскую зону, прежде чем сам он вернется на родину. По его 
предположению, это будет сделано с целью избежать впечатления, что его 
задерживают в советской зоне, чтобы заманить туда его семью, если его 
возвращение вообще связано с этим переездом.
 В связи с этим Паулюс много говорил насчет того, приедет ли его жена одна в 
Берлин, останется ли его дочь-вдова с ребенком в Баден-Бадене, должен ли его 
сын, живущий в Фирзене (Рейнская область, английская зона) со своей семьей тоже 
переехать в советскую зону и сможет ли он сохранить за собой дом в Баден-Бадене 
и т.д.
 в) Сообщение семье о том, что жизнь в будущем в советской зоне вызвана 
необходимостью и его собственным желанием. При этом им было сделано несколько 
высказываний об особых отношениях в его семье. Мысли об информировании семьи в 
убедительной форме через советского уполномоченного или через выделенного 
советскими властями немца.
 г) Как будет обеспечена жизнь его семьи до возвращения Паулюса из плена, при 
переезде ее в восточную зону.
 Кроме этих проблем, его не оставляют и множество других комплексов. Первое 
место среди них занимает, как и ранее, Сталинград. Ожидание нападок со всех 
сторон, а он считает возможным, что против него и с немецкой стороны будет 
возбуждено дело, его особенно угнетает. Паулюс испытывает страх перед нападками 
со стороны своих же соратников, как, например, Зейдлица, Латтмана, Чиматиса и 
других, которые, находясь в плену в СССР, и сейчас предъявляют ему обвинение; с 
другой стороны, он боится нападок со стороны реакционных генералов, в том числе 
и со стороны Шмидта, которому он прежде не мог противостоять с надлежащей 
твердостью, это он признает сам.
 У Паулюса создается впечатление, что, благодаря пропаганде и имевшему место до 
сих пор изображению событий, создалось впечатление, что судьба Сталинграда в 
первую очередь решалась Гитлером и им (Паулюсом), без участия других военных 
руководителей. И что все случившееся до мая 1945 года, по сравнению со 
Сталинградом, отходит на второй план.
 Для него не безразличны и множество других фактов:
 — что еще в конце 1947 года, как в газете для немецких военнопленных 
«Нахрихтен», так и в немецкой прессе, в связи с поездкой немецкой профсоюзной 
делегации в Советский Союз, были помещены материалы, которые так изображают 
события, что возлагают, хотя бы косвенно, на него еще большую ответственность, 
чем это было в действительности;
 — что в книге Пливье о Сталинграде, тем более что Пливье убежал в Западную 
Германию, где нацистские, а может быть и антисоветские, круги обращают особое 
внимание на Сталинград и на него;
 — что в книге о Сталинграде, написанной Герлахом (пока еще вчерне), которую в 
Луневе от Паулюса и его «друзей» скрывали, и в брошюре Латтмана, в которой он 
подробно останавливается на Сталинграде, его действия тщательно анализируются;
 — что обвинения, которые были предъявлены ему на процессе в Нюрнберге и в 
связи с процессом, а именно: что его самого называли там военным преступником; 
что в своем заявлении он уже назвал обвиняемых Кейтеля и Йодля «военными 
преступниками»;
 — что в статье Эррио было написано о том, что Советский Союз берет под защиту 
«военных преступников». Тут же он проводит параллель с последними 
высказываниями главного американского обвинителя Тейлора в Нюрнберге. Что 
касается последнего, то Паулюса беспокоит мысль: сможет ли советское 
правительство продолжительное время отказываться от выдачи его в связи с 
процессом генералов в Нюрнберге и не начнут ли здесь против него процесс, хотя 
бы для видимости;
 — что, в связи со всем указанным выше, у него возникает вопрос: не будет ли он 
особой денацификации;
 — что в результате антисоветской клеветы в отношении бывшего Национального 
комитета и «армии Паулюса» значительно возрастает его личная «вина» по 
отношению к Западу, что приводит к обоснованному беспокойству за семью.
 Эти вопросы были постоянной темой его бесед с близкими друзьями и сотрудниками 
МВД.
 С течением времени, принимая во внимание свое положение, он пришел к выводу, 
что после плена он может поселиться только лишь в советской зоне, в интересах 
своей безопасности и спокойствия. Ему было нелегко прийти к такому решению, так 
как сам он и его жена очень привязаны к Баден-Бадену.
 Кроме того, его занимает вопрос: когда смогут измениться политические 
соображения, мешающие его возвращению из плена и которые, как он с тяжелым 
сердцем признает, учитывают и его собственные интересы? При этом он как-то 
сказал: «Русские не станут и не могут действовать во вред себе ради меня. Может 
быть, они вообще не отпустят меня и будут держать здесь, хотя и в наилучших 
условиях».
 Вообще же он полностью признает, чем он обязан великодушию и благосклонности 
ответственных советских органов. Несмотря на это, каждое посещение из Москвы 
приводит его в волнение. Ему кажется, что его испытывают, и целыми днями 
раздумывает о том, что может означать это посещение и правильно ли он держал 
себя.
 После длительной внутренней неуверенности в результате его выступления в 
Нюрнберге, его политические взгляды стали постепенно определяться. В настоящее 
время он действительно стоит на стороне Советского Союза, его политики в 
германском вопросе, и тем самым признает политику СЕПГ. В этом отношении на 
него главным образом оказали воздействие следующие моменты:
 а) Понимание современной роли Советского Союза в международной политике и 
значение его политики для дела мира и для будущего Германии.
 б) Сознание его личной ответственности и долга по отношению к Советскому Союзу 
и благодарность за хорошее отношение к нему за все время его пребывания в плену.

 в) Сознание того, что под «покровительством русских» это будущее будет 
наиболее надежным, в противовес враждебному отношению к нему в западных зонах.
 Более конкретно: он признает новую восточную границу, однако здесь имеет 
значение то, что ему, уроженцу Западной Германии, Восточная Германия всегда 
была несколько чуждой. Его очень беспокоит вопрос устройства переселенцев и то, 
как это отразится на постоянном населении соответствующих мест.
 Он безоговорочно признает демократические реформы в советской зоне оккупации, 
стоит за референдум, видит, к чему ведет опасная политика западных держав в 
германском вопросе (план Маршалла, федерализация) и предательская политика 
немецких реакционеров и раскольников.
 Он признает обязанность Германии платить репарации. Но под влиянием своей 
личной подавленности он все же склонен к пессимизму. Иногда он сам признает, 
что не может заставить себя в достаточной мере интересоваться животрепещущим 
вопросом как международной, так и германской политики. Но тем более он думает 
над этими вопросами и даже рисует себе всякие трудности.
 За советской и немецкой печатью и радиопередачами (изо всех стран мира) он 
следит с особым вниманием. К сообщениям из Германии он чрезвычайно внимателен, 
изучает их очень подробно, делая выводы о положении своей семьи, часто упуская 
основные вопросы и не замечая причин. Речь идет об отдельных сообщениях о 
продовольственном положении, жилищной нужде, здравоохранении, моральном 
разложении и покушениях фашистов на лиц из прогрессивного лагеря (при этом он 
думает о самом себе, например, в связи с делом Борхерса и подобных элементов из 
числа бывших офицеров).
 Несмотря на принципиально прогрессивные взгляды, у него время от времени 
появляются сомнения и уныние. Он говорит в таких случаях, что нуждается в 
разъяснении, чтобы в беседе укрепиться в своих мнениях и приобрести уверенность.

 Двадцать второго июня 1948 года Паулюс обратился с заявлением на имя 
советского правительства с просьбой рассмотреть вопрос о возможности его 
использования в восточной зоне оккупации Германии.
 Подчеркивая в своем заявлении, что он является сторонником единой 
демократической Германии и разрешения германской проблемы на основе Потсдамских 
решений, Паулюс по вопросу о восточных границах Германии писал следующее: «Как 
бы ни была тяжела и чувствительна для каждого немца новая граница на Востоке, — 
этот вопрос ни в коем случае не должен стать предметом шовинистической травли. 
Напротив, необходимо дождаться того момента, когда в результате мирного 
демократического развития Германии и установления хороших отношений с соседними 
государствами назреет время для разумного и отвечающего немецким интересам 
урегулирования вопроса».
 Но возвратиться домой не удалось.
 В июля 1948 года «Берлинер Цайтунг» опубликовала статью о жизни Фридриха 
Паулюса на основе писем, переданных журналисту этой газеты его сыном, Эрнстом 
Паулюсом. В статье говорилось следующее:
 «Паулюс живет вместе с несколькими бывшими немецкими офицерами на строго 
охраняемой даче под Москвой. С ним обращаются как с военнопленным, но ему 
предоставляются все удобства, которыми пользуются и его товарищи. Он читает 
книги по истории и философии, интернациональную литературу, газеты „Правда“ и 
„Известия“ и все берлинские газеты. Советское управление лагерями предоставило 
в его распоряжение радиоприемник, дающий ему возможность слушать передачи из 
всех стран. Он изучает русский язык и совершенствуется во французском языке. 
Хотя в сентябре ему исполняется 59 лет, он много занимается спортом. Часть 
времени посвящает занятиям по рисованию и живописи, о чем свидетельствуют 
вкладываемые им в письма рисунки и наброски.
 Распространенные о нем слухи Паулюс характеризует как чистейший вымысел, плод 
больного воображения или злонамеренности. В другом письме мы читаем: «Следи за 
Нюрнбергским процессом по газетам, тогда у тебя будет ясная картина. Я вообще 
советую тебе всесторонне рассматривать события в Германии и во всем мире, как 
это делаю и я». Когда Паулюс вернется на родину, еще не известно. По этому 
вопросу он пишет: «Мое возвращение, которого я жду с величайшим нетерпением, 
зависит от репатриации массы военнопленных. Ясно, что генералы не могут поехать 
домой раньше, чем значительная часть военнопленных будет на родине».
 На вопрос, пишет ли Паулюс в России мемуары, его сын ответил, что он отказался 
делать это, несмотря на уговоры своих товарищей. Но он, видимо, займется этим 
после воз вращения на родину».
 Двадцати третьего сентября 1948 года был отмечен очередной (58-й) день 
рождения Паулюса. На него были приглашены Зейдлиц и другие военнопленные 
генералы, всего 8человек. Во время обеда Паулюс выступил с речью, в которой 
призывал присутствовавших генералов готовить себя к активной деятельности за 
демократию в Германии.
 Паулюс отметил также антигитлеровскую деятельность Зейдлица во время войны, 
подчеркнув, что эта борьба исторически оправдалась.
 Фельдмаршал по-прежнему продолжал свою аналитическую работу. И снова у него 
возникли проблемы со здоровьем. 5 июля 1949 года у него разболелись левая рука 
и мышцы спины. Позднее был установлен диагноз заболевания: простуда и 
неврастения. В качестве лечения был установлен постельный режим и прогревание 
лампой.
 В течение двух недель в июле—августе 1949 года Паулюс находится на излечении в 
Центральном госпитале МВД СССР с диагнозом: шейно-грудной арахнорадикулит. 
Выписан из госпиталя 8 августа 1949 года с заметно улучшившимся самочувствием.
 Учитывая состояние Паулюса, руководством ГУПВИ принято решение об увеличении 
выездов фельдмаршала на различные культурные мероприятия. Так, например, в 
сентябре — ноябре 1949 года намечалось посетить: Большой театр и его филиал — 2 
раза; зал им. Чайковского и Большой зал консерватории — 2 раза; Музей Революции 
— 1 раз; Политехнический музей — 1 раз; Музей кустарной промышленности — 1 раз; 
парк культуры и отдыха — 1 раз; кино — 3 раза. В качестве последнего 
культурно-просветительного заведения обычно избирался кинотеатр «Победа» в 
городе Люберцы.
 Посещение этих культурных учреждений производилось в будние дни, в штатской 
одежде и в сопровождении необходимого числа сотрудников МВД.
 Как уже отмечалось, Паулюс много внимания уделял изучению русского языка. О 
его успехах в этом деле говорит следующий документ, написанный 19 октября 1949 
года.

 «Фридрих Паулюс.
 Объяснение.
 Сегодня мне была передана почтовая посылка (пакетик).
 Отправитель: моя жена, г.Баден-Баден. Содержание посылки (печенье) было полно 
и в порядке. Фр.Паулюс».

 Руководством ГУПВИ в порядке подготовки репатриации Паулюса было запрошено 
мнение генерала армии Чуйкова о возможности использования фельдмаршала в 
восточной зоне Германии. Чуйков ответил, что репатриацию Паулюса в восточную 
зону как он, так и руководство СЕПГ считает возможным и ему будет предоставлена 
там работа. Вместе с тем СЕПГ считает необходимым перевезти семью Паулюса из 
Баден-Бадена (французская зона) в восточную зону.
 Десятого ноября 1949 года от того же генерала армии Чуйкова из Берлина было 
получено сообщение о смерти в западной зоне оккупации жены Паулюса с 
информацией о том, что она будет похоронена в г.Баден-Бадене.
 То, что Констанция Паулюс не совсем здорова, фельдмаршалу было известно. В 
полученных им письмах родных ему сообщили, что она заболела тяжелым рецидивом 
желтухи, лечение которого потребует длительного времени.
 В связи с этим Паулюс пытается использовать это обстоятельство для ускорения 
процесса репатриации. Одновременно он просит повременить с возможным переездом 
жены в восточную зону оккупации — с учетом ее тяжелого самочувствия.
 Учитывая недостаточно хорошее самочувствие Паулюса, до 9 декабря 1949 года ему 
не вручались письма родных. 9 декабря 1949 года ему были вручены письма, а на 
следующий день — принесены соболезнования. Одновременно был поднят вопрос о его 
дальнейших планах. Паулюс высказал желание после репатриации поехать в 
Баден-Баден, чтобы повидаться со своими детьми, побывать на могиле жены и 
урегулировать личные дела.
 Он заметил при этом, что со стороны французских оккупационных властей ожидать 
препятствий к его обратной поездке в восточную зону нет оснований, так как 
французская военная администрация либеральнее англичан и американцев и, кроме 
того, его семья поддерживает личные отношения с главнокомандующим французскими 
оккупационными войсками.
 Но Паулюсу вновь было разъяснено, что разницы в политике западных зон Германии 
нет и при сегодняшней международной обстановке это может быть чревато 
отрицательными для него последствиями.
 В результате беседы фельдмаршал высказал твердое желание после репатриации 
поселиться в ГДР, устроиться там при содействии руководителей СЕПГ на работу и 
уже после этого, при помощи товарища Ульбрихта, вызвать к себе на свидание сына 
или дочь.
 На вопрос о сроках его репатриации ему было дан ответ, что это будет зависеть 
от решения вышестоящих инстанций. Паулюс заметно успокоился.
 С течением времени, в ходе размеренной и однообразной жизни, царившей среди 
обитателей спецобъекта МВД СССР, снова возникло нетерпение. На этот раз 
«взбунтовался» персонал из числа военнопленных, обслуживающих Паулюса. Они 
«потребовали» возвращения на родину, аргументируя это тем, что «многие бывшие 
военнопленные в Германии сейчас живут в своих семьях, зарабатывают деньги, но 
почему же этого не можем делать мы».
 Реакция руководства ГУПВИ оказалась столь сильной, что через некоторое время, 
22 апреля 1950 года, от обслуживающего персонала были получены заявления о том, 
что «пробыв в течении долгих лет в плену при господине генерал-фельдмаршале 
Паулюсе, я изъявляю готовность остаться при нем и в дальнейшем, до возвращения 
на родину».
 Тут в судьбу военнопленных снова вмешалась политика. Под давлением западных 
государств Советский Союз вынужден был объявить об окончании репатриации 
немецких военнопленных из СССР. Все военнопленные, остающиеся на территории 
страны, объявлялись военными преступниками, отбывающими наказание в местах 
лишения свободы по решению судебных и внесудебных органов. В связи с этим 
возникла довольно щекотливая ситуация — кем же являются трое немцев, 
размещающихся на спецобъекте МВД СССР в поселке Томилино? Никаких обвинений 
советским правосудием им предъявлено не было; участи генерала артиллерии фон 
Зейдлица никто из них также подвергнут не был.
 В связи с этим утром 5 мая 1950 года, в 8 часов 30 минут, согласно указанию 
заместителя начальника ГУПВИ МВД СССР Кобулова, военнопленный фельдмаршал 
Паулюс был предупрежден о том, что, независимо от опубликованного сего числа 
сообщения ТАСС об окончании репатриации немецких военнопленных, вопрос о его 
репатриации будет на днях разрешен. Ему было предложено написать заявление о 
политическом отношении к ГДР.
 Паулюс обещал написать заявление и высказал желание коснуться в нем своей роли 
под Сталинградом. В качестве причины он привел рецензию на фильм 
«Сталинградская битва» газеты «Националь Цайтунг» — органа 
национально-демократической партии.
 В этой рецензии, как выразился Паулюс, в противоположность тенденции фильма 
показать его в относительно благоприятном свете, ему брошен упрек в том, что он 
«вопреки доброй воле не капитулировал и обрек этим солдат своей армии на 
ненужные страдания».
 Вопрос об оправдании Паулюса перед немецким общественным мнением за катастрофу 
под Сталинградом занимает фельдмаршала уже давно. В состоявшейся беседе Паулюс 
подчеркнул свое удовлетворение тем, что возвращается из плена последним. Он 
имеет в виду использовать это обстоятельство в официальных выступлениях в том 
смысле, что он не репатриировался, оставив своих бывших солдат в плену. Поэтому 
он задал вопрос о том, все ли пленные генералы 6-й армии, которой он командовал 
под Сталинградом, репатриированы. Кроме того, Паулюс сказал, что предполагает 
поселиться в Саксонии.
 21 мая 1950 года Паулюс пишет очередное письмо генерал-лейтенанту Кобулову:

 «Высокочтимый господин генерал!
 Разрешите мне сказать следующее: 5 мая было опубликовано сообщение ТАСс об 
окончании репатриации немецких военнопленных. В связи с этим и с обещанной мне 
отправкой на родину я передал Вам 12 мая свое заявление для опубликования его в 
печати.
 Я позволю себе заметить, что это заявление с каждым днем, отдаляющим его ото 
дня, когда было опубликовано сообщение ТАСС (5 мая), теряет свою действенную 
силу, во всяком случае как ответ на травлю, поднятую по вопросу военнопленных 
на Западе.
 Мое мнение обосновывается, конечно, только на выводах, которые я способен 
сделать с моим ограниченным кругозором».

 Но написанное Паулюсом заявление так и не решило коренным образом его судьбу — 
он по-прежнему оставался в СССР, хотя, как он писал в письмах своим близким, 
«он больше не является военнопленным».
 Между тем, здоровье фельдмаршала продолжало ухудшаться. 3 августа 1950 года он 
был освидетельствован действительным членом Академии медицинских наук СССР, 
профессором Вовси. У него обнаружены признаки начинающегося артериосклероза. 
Профессором была предписана диета, частые прогулки, прием пантокрина и 
предложено уменьшить курение.
 Несмотря на постоянные неудачи, преследовавшие Паулюса в вопросе возвращения 
на родину, он продолжает «бомбардировать» различные советские инстанции своими 
обращениями. Это только для непосвященных исследователей такие обращения 
становятся актами эдакого «подхалимажа»; в случае с Паулюсом они были, скорее, 
средством напомнить о своем существовании. И, надо сказать, к чести руководства 
ГУПВИ, оно постоянно докладывало министру внутренних дел Союза ССР 
генерал-полковнику С.Н.Круглову о данной проблеме.
 Вот и 21 мая 1950 года начальник ГУПВИ МВД СССР генерал-лейтенант Петров в 
очередной раз сообщал министру о том, что «настроения Паулюса являются 
удовлетворительными.
 Однако Паулюс старается при всякой возможности выяснить дату его репатриации. 
Так как эта дата пока названа быть не может и поскольку политические мотивы 
задержки репатриации Паулюсу в достаточной степени разъяснены, ему было 
рекомендовано проявить в этом вопросе известное терпение.
 Вместе с тем считал бы необходимым для внесения некоторого разнообразия в 
жизни Паулюса на объекте показать ему некоторые достопримечательности Москвы и 
Подмосковья, а также повести его несколько раз, по будним дням, в театр и кино. 
Докладываю на распоряжение».
 И в очередной раз Паулюса пытаются отвлечь от назойливой мысли о возвращении 
домой. Его культурной программе того времени могло бы позавидовать любое лицо 
разряда VIP, находящееся в Москве. Паулюс с удовольствием посещал выставки, 
музеи, кинотеатры и театры, смотрел балет, слушал оперы и инструментальную 
классику, смотрел трофейные немецкие кинокартины, но после этих развлечений он 
возвращался к месту своего постоянного обитания. Здесь, в тишине спецобъекта, 
за колючей проволокой, он снова вспоминал о том, что он военнопленный. И снова 
писал заявления, а в разговорах пытался высказать свою точку зрения по данному 
вопросу; опять поздравлял Кобулова и Сталина с государственными и личными 
праздниками, стараясь напомнить о своем далеко не праздном существовании..
 И вновь он находит понимание в МВД. 6 января 1951 года заместителю 
председателя Совмина Союза ССР Л.П.Берия был направлен документ, в котором 
говорилось о том, что «в связи с постановлением Совета Министров СССР от 
17марта 1950 года о репатриации последней группы военнопленных бывшей 
германской армии МВД СССР вошло в правительство с предложением о репатриации 
бывшего фельдмаршала Паулюса.
 В ходе подготовки репатриации Паулюса было запрошено мнение тов. Чуйкова о 
целесообразности репатриации и использования фельдмаршала в ГДР. Тов. Чуйков, 
по согласованию с руководством СЕПГ, дал утвердительный ответ.
 В мае 1950 года МВД СССР было получено указание подготовить Паулюса к отъезду 
в Германию. В связи с этим Паулюс обратился с письмом к Правительству Союза ССР,
 в котором высказал желание поселиться и работать в ГДр. После этого МВД СССР 
было получено указание отложить репатриацию Паулюса до особого решения.
 В последнее время Паулюс стал часто затрагивать вопрос о сроках его 
репатриации, подчеркивая, что его нахождение в плену длится уже 8 лет.
 Неопределенность положения отрицательно отражается на настроении Паулюса». 
Письмо подписал министр внутренних дел Союза ССР С.Круглов. И вновь репатриация 
Паулюса была отложена до особого решения.
 Возникает резонный вопрос: почему весьма лояльный советскому строю бывший 
генерал-фельдмаршал не мог вернуться на родину? Причин здесь было несколько:
 1. Были прецеденты, когда «лояльные» к советскому режиму высокопоставленные 
военнопленные, возвратившиеся в восточную зону оккупации, через некоторое время 
убегали в западную зону, к бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции, где, 
с их участием, организовывалась обычная для периода «холодной войны» 
пропагандистская кампания.
 И вновь возникали сенсационные статьи об укрывании Советским Союзом нацистских 
преступников, о мифической «армии Паулюса», о миллионах немецких военнопленных, 
продолжающих, после официального заявления ТАСС об окончании репатриации, 
оставаться в плену в СССР, причем для одной конкретной цели — осуществления 
нового военного похода на Запад, но теперь уже — на стороне Советов. Список 
этих «сенсаций» можно продолжить.
 На Западе не могли себе представить, что в условиях жесточайшей войны все 
стороны несли безвозвратные потери не только на фронтах мировой войны, но и в 
плену, где свирепствовали эпидемии, ощущалась недостаточность питания и 
медицинского обслуживания, а также по другим причинам— несчастные случаи и 
аварии на строительстве промышленных объектов и так далее.
 Как ни трудно представить себе Паулюса в роли перебежчика, дающего о ткровения 
западной прессе и радио о «нечеловеческих условиях содержания немецких 
военнопленных в СССР», спецслужбы не хотели лишний раз становиться инициаторами 
будущей международной сенсации и обязательного вслед за ней скандала. Чем это 
могло закончиться для чиновника любого ранга, я думаю, знает каждый — 
генералиссимус Сталин все еще руководил страной.
 2. Несмотря на неоднократные разъяснения позиции руководства СССР, никто на 
Западе не хотел внимать тому факту, что большинство военнопленных, остающихся в 
Советском Союзе, действительно являются военными преступниками как по советским 
законам, так и по законам, одобренным Союзным консультативным комитетом. Нет 
необходимости еще раз разъяснять, какие категории немецких граждан в 
обязательном порядке подлежали суду стран, на территории или в зоне оккупации 
которых они совершили свои преступления; именно для этого и были выработаны 
законы Союзного контрольного совета по Германии.
 Неужели в оккупированной Германии не было военных преступников? И читая сейчас,
 на рубеже веков, строки наших, доморощенных исследователей, посвященные 
«низости НКВД—МГБ, преследовавших ни в чем не повинных немцев», невольно 
приходишь к выводу, что этих «первооткрывателей» Вторая мировая война никак не 
коснулась. Если бы коснулась, то у них наверняка были бы другие мысли на сей 
счет.
 3. Задержка в репатриации фельдмаршала Паулюса имела весьма основательные 
причины. В конце 40-х годов спецслужбами СССР был получен документ одной 
западной разведки, из которого яствовало, что через немецкую агентуру в 
Советском Союзе Паулюс поддерживает на протяжении целого ряда лет тайную связь 
с Германией. На проверку этой информации ушло довольно значительное время, 
чтобы в результате прийти к выводу о том, что этот документ является хорошо 
сработанной фальшивкой, а изложенная в нем информации — чистая ложь.
 Кроме того, существовал еще целый ряд других причин— проблемы со здоровьем, 
политическая обстановка в ГДР и ФРГ и так далее и тому подобное. Как бы там ни 
было, 6января 1951 года министру иностранных дел Союза ССР Вышинскому было 
направлено очередное письмо, в котором сообщалось, что «задержка репатриации и 
постоянные напоминания об этом в письмах родственников отрицательно отражаются 
на настроениях Паулюса».
 Необходима была поддержка его друзей, ранее находившихся с ним в плену. И она 
была получена в лице Винценца Мюллера, который к тому времени являлся 
вице-председателем Народной палаты и вице-председателем 
Национально-демократической партии, и Арно фон Ленски, который входил в состав 
президиума Общества германо-советской дружбы в Берлине и являлся депутатом 
Палаты земель. Старые друзья в своих письмах старались как-то отвлечь 
фельдмаршала от его назойливых мыслей о несправедливом к нему отношении со 
стороны руководства СССр.
 Но, несмотря ни на что, Паулюс продолжал жаловаться на свою судьбу, объясняя, 
например, своему двоюродному брату, что «твои близкие — все с тобой. У меня же 
все обстоит иначе. Из шести близких членов семьи, с которыми я расстался в 
начале войны, я застану в живых, если когда-нибудь и вернусь домой, только 
двоих. И главное, при этом не будет моей жены. Утешения в этом нет и быть не 
может. Со временем надо привыкать жить со своей болью».
 Третьего мая 1951 года один из ответственных сотрудников ГУПВИ МВД СССР 
встретился с Паулюсом по инициативе последнего, главным образом по вопросу о 
сроках его репатриации. Паулюс сказал, что хотя он и стремится к сохранению 
наибольшей объективности в этом вопросе, но незнание сроков — продлится ли это 
месяц или год — создает у него ощущение бесперспективности, что весьма 
угнетающе действует.
 После беседы с Паулюсом с тем же вопросом обратился повар Лев Георг, из 
немецкой обслуги Паулюса. Он прямо заявил о своем праве на отъезд в Германию, 
подчеркивая, что он никакого преступления против Советского Союза не совершал и 
что у него имеются свои человеческие интересы и желание содержать себя и семью 
своим трудом на родине.
 Ординарец Паулюса — Шульте Эрвин — не касался темы о возвращении в Германию, 
но, по словам Паулюса, он тоже очень удручен тем, что уже около года не 
получает писем от своей жены. Родители жены, правда, переписываются с ним, но о 
ней ни слова не упоминают.
 По оценке настроений немецкой обслуги Паулюсом, оба они потеряли равновесие и 
нервничают. Такое участие фельдмаршала в судьбе своих приближенных похвально. 
Но уже в июле того же года Паулюс обратился с жалобой на нетактичность 
поведения повара Георга Лева, выразившуюся в том, что повар в разговорах с 
Паулюсом ведет себя как с равным ему солдатом, а не как полагается солдату с 
фельдмаршалом.
 Повару Леву было разъяснено, что он является солдатом и на даче находится как 
обслуживающий фельдмаршала Паулюса, а поэтому следует себя вести в обращении с 
Паулюсом так, как положено солдату и своему положению. Одновременно повара 
предупредили, что в случае повторения такого поведения к нему будут применены 
меры воздействия. После этого отношение повара к Паулюса изменилось в 
нормальную сторону.
 Четырнадцатого сентября 1951 года, за несколько дней до очередного, 61-го дня 
рождения, по решению министра внутренних дел Круглова фельдмаршалу был 
приготовлен подарок — часы. В связи с тем что сразу найти часы достойной марки 
не удалось, их подарили Паулюсу только 17 ноября.
 Двадцать третьего сентября, в день его рождения, Паулюсу были преподнесены 
другие подарки — корзина цветов и торт. Паулюс был очень тронут тем вниманием, 
которое было ему оказано, и просил передать от него генерал-лейтенанту Кобулову 
большую благодарность.
 Во время беседы на разные темы Паулюс затронул вопрос о себе, сказав: «Я всем 
доволен, но я все-таки не свободен, и этот забор на меня действует».
 Кроме того, Паулюс сказал, что его гнетет и то, что из-за него содержатся два 
солдата, которые давным-давно могли бы быть дома у своих семей.
 Паулюсу ответили, что о нем генерал-лейтенант Кобулов не забыл и делает все 
возможное по его отправке, и тут же Паулюсу сказали, что обстановка на Западе 
именно для него не весьма благоприятна сейчас, так что нужно это учесть и 
набраться терпения.
 Паулюс ответил, что он все это понимает, но все-таки его тянет на родину, и 
просил его не забывать.
 Очередной год, проведенный в СССР, истекал. 29 декабря 1951 года Паулюс 
написал очередное свое послание на русском языке:

 «Господину генерал-лейтенанту Кобулову,
 Москва.
 Многоуважаемый господин генерал!
 Позвольте мне к Новому году передать Вам самые сердечные поздравления. Желаю 
Вам здоровья и благополучия. Одновременно я хочу выразить Вам искреннюю 
благодарность за все любезности, которые Вы в прошлом году мне оказывали. С 
глубоким уважением Фр. Паулюс».

 Время плена продолжалось. Перебрав все возможные виды занятий, Паулюс 
остановился на нескольких из них — прогулках, занятиях рисованием и написании 
писем. Благодаря особому вниманию со стороны родственников, у фельдмаршала не 
было проблем с лучшими сортами сигар, кофе, какао, кексов, шоколада и так далее.
 Его акварели, масляные полотна писались лучшими красками. Ежемесячно ему 
писали множество писем.
 Не имея возможности занять себя чем-либо другим, Паулюс по многу часов 
проводил за мольбертом, чтением и написанием писем. Других занятий — например, 
написания мемуаров или аналитических трудов — у него не было. И вновь 
неожиданно возникли проблемы со здоровьем.
 Двадцать шестого февраля 1952 года, в 3 часа ночи у Паулюса на почве ослаб 
ления сердечной деятельности был обморок. Врачом, обслуживающим объект, была 
оказана необходимая медицинская помощь. По заявлению врача, каких-либо 
серьезных нарушений в деятельности организма не отмечено.
 После осмотра 27 февраля опытными врачами в его истории болезни была оставлена 
следующая запись: «Больной Паулюс, 62-х лет, был осмотрен на даче 27 февраля 
1952 года в 14.30. Со слов больного, в ночь с 25 на 26.2. с/г. в 3часа он встал 
в уборную, закружилась голова и упал на пол, на мгновение потеряв сознание. 
Через короткий срок добрался до кровати, отмечая слабость и небольшой пот на 
лице.
 До этого больной отмечал судороги в левой ноге, которые после массажа 
проходили, и изредка судороги в кистях рук с небольшим похолоданием конечностей,
 тяжесть в затылочной области головы и плохой сон.
 При осмотре следов ушиба кровоизлияний, параличей не отмечено. Достаточно 
упитан, активен и хорошо излагает жалобы….
 У больного с возрастным артериосклерозом, заглохшим фиброзным туберкулезом 
легких произошел спазм мозговых сосудов, с кратковременной потерей сознания без 
нарушения функций со стороны органов.
 Рекомендуется: в течении 5—7 дней соблюдать комнатный режим. Бросить курить. 
Урегулировать сон.
 В детстве перенес корь, скарлатину, свинку и желтуху. До 1917 года был здоров. 
В 1917 году перенес тяжелую форму дизентерии, после чего, до 1936 года, часто 
имел боли в правой половине живота и расстройства кишечника. В 1936 году был 
оперирован по поводу аппендицита. После операции боли в животе не появлялись, 
стул стал в норме. В 1949 году (июль—август) лежал в госпитале по поводу 
менингорадикулита. В сентябре 1951 года перенес колит. Наследственность 
здоровая. Курит — умеренно, в среднем 10—15 сигарет в день. Алкоголь 
употребляет мало».
 В течение недели были проведены лечебные процедуры, после которых наступило 
некоторое улучшение самочувствия. Но несмотря на то, что в советском плену к 
тому времени из-за разных болезней скончалось несколько генералов вермахта, 
сомнительная перспектива иметь еще и мертвого фельдмаршала, законченного 
марксиста и врага Запада, могла навести шума значительно больше, чем «армия 
Паулюса в СССР». Набирающая обороты «холодная война» использовала бы этот 
случай максимально.
 Это вызвало в очередной раз беспокойство у руковод ства МВД — ведь именно оно 
полностью отвечало за все стороны жизни и деятельности этого 
высокопоставленного военнопленного. О состоянии здоровья Паулюса Кобуловым было 
доложено министру внутренних дел Круглову и зампреду Совмина Берия.
 В свою очередь, министр внутренних дел С.Круглов 29 февраля 1952 года направил 
документ следующего содержания:

 «Товарищу Сталину И.В., Молотову В.М.1,
 Маленкову Г.М.2, Берия Л.П.
 …Паулюс содержится на положении военнопленного генерала. Питанием 
обеспечивается вполне удовлетворительно. Вместе с Паулюсом проживают и 
обслуживают его личный ординарец, военнопленный солдат Шульте, а также его 
личный повар, военнопленный Лев.
 Состояние здоровья Паулюса до сих пор было удовлетворительным, однако 
вследствие длительного пребывания в плену и неизвестности разрешения вопроса о 
его репатриации в последнее время он стал проявлять нервное беспокойство. Со 
своей стороны, считал бы целесообразным рассмотреть вопрос о возможности 
репатриации Паулюса в Германскую Демократическую Республику».

 Но и этот документ был оставлен в верхах без внимания.
 В июле 1952 года фельдмаршал в очередной раз подвергся нападкам — на этот раз 
в газетах Западной Германии была распространена информация о том, что Паулюс в 
плену ходит в советской военной форме. У его близких родственников это не 
вызывало ни положительной, ни отрицательной реакции — они уже не обращали на 
это внимания.
 По-прежнему дает о себе знать плохое здоровье. 15 августа 1952 года Паулюс 
жалуется постоянно присутствующему на спецобъекте врачу, что на задней 
поверхности его шеи образовалась припухлость величиной с волоцкий орех.
 По заключению врача спецобъекта, 20 августа была проведена консультация 
врачей-хирургов, а уже 30 августа под местной анестезией произведено удаление 
опухоли. 8 сентября 1952 года швы были сняты: рана зажила.
 23 сентября 1952 года Паулюсу исполнилось 62 года. В честь этого события был 
организован обед, в ходе которого фельдмаршал отметил: «Это десятый день 
рождения, который я справляю в плену». В остальном Паулюс был в хорошем 
настроении и остался доволен угощением.
 Но уже с середины октября Паулюс стал проявлять нервозность, плохо спал ночью, 
а в беседе с врачом заявил, что у него нет аппетита и он ест через силу.
 Это стало следствием того, что в течение 6—7 недель его не вывозили на 
прогулки и культурные мероприятия и что «он ничего не видит, а лишь забор да 
аллею, по которой ходит целыми днями».
 Необходимые меры были приняты, и поездки на культурные мероприятия стали 
постоянными. Для примера можно сказать, что за две недели до своего отъезда в 
ГДР, 10 октября 1953 года, Паулюс посетил Большой театр.
 До конца 1952 года ничего примечательного не случилось. Те же поздравительные 
письма генерал-лейтенанту Кобулову в связи с 35-й годовщиной Великой 
Октябрьской социалистической революции и Новым годом, правда, к последнему была 
приложена акварель, выполненная фельдмаршалом собственноручно.
 В ходе проведенного 6 июля 1953 года в Центральной поликлинике № 1 САНО ХОЗУ 
МВД СССР обследования было принято решение о его направлении для лечения в 
санаторий общего типа, с использованием физических методов лечения, без 
гелиотерапии. Но вновь выехать в санаторий Паулюсу не пришлось.
 В сентябре 1953 года внимание всех содержащихся в Томилино немцев было 
приковано к проходившим в Западной Германии предвыборным событиям. Даже повар 
Лев в разговоре сказал, что «они все с нетерпением ждут результатов выбора в 
бундестаг и очень хотят, чтобы победили прогрессивные партии. По их мнению, от 
этого зависит наша дальнейшая судьба».
 На следующий день Паулюс с возбужденным настроением сообщил, что английская 
радиостанция на немецком языке передала, что Аденауэр со своей партией на 
выборах победил и в бундестаге имеет 2/3 мандатов всего состава, то есть он, 
Аденауэр, стал полным хозяином. Черчилль Аденауэру прислал приветственную 
телеграмму.
 Между тем подготовка к репатриации фельдмаршала продолжалась. 27 сентября 1953 
года состоялась его встреча с Вальтером Ульбрихтом. Сохранились строки, 
повествующие об этом эпохальном событии в жизни Паулюса. Итак, рассказывает 
подполковник Чистяков, начальник спецобъекта № 5 УПВИ МВД СССР: «27 сентября 
сего года в 8 часов 40 минут, пользуясь тем, что Паулюс находится в своей 
комнате один, зашел к нему и сказал, что мы должны выехать в 9 ч. 30 м. для 
встречи с одним руководящим работником, не назвав, кто этот работник и цель 
этой встречи.
 Одновременно Паулюса предупредил, что наш отъезд для его обслуги должен быть 
как поездка на китайскую художественную выставку. Что им и было заявлено во 
время завтрака.
 В 10 ч. 40 м. я вместе с Паулюсом на машине «Победа» выехал в указанное Вами 
место. На место встречи мы прибыли в 11 ч. 15 м. Приблизительно через 15—20 
минут к этому месту прибыл известный Вам товарищ Поляков и в сопровождении его 
мы выехали на дачу.
 О поведении Паулюса после моей беседы на объекте и до момента его встречи на 
даче с Ульбрихтом необходимо отметить следующее.
 Паулюс был удивлен моим ранним визитом, и на его лице можно было заметить 
волнение. В дороге он также волновался, а когда мы подъехали к месту встречи с 
Поляковым, он несколько раз то снимал шляпу, то опять надевал и все приглаживал 
волосы, осматривая их в маленькое зеркало, которое было у него в кармане. В 
таком возбужденном состоянии он и находился до самой встречи с Ульбрихтом.
 Прибыв на дачу, сопровождавший нас Поляков пригласил в гостиный зал, а сам 
ушел наверх доложить, но через некоторое время в дачу со двора вошел Ульбрихт 
со своей супругой (они гуляли).
 Быстро раздевшись, Ульбрихт подошел к нам, поздоровался, причем встреча 
Ульбрихта с Паулюсом была очень теплая, радушная (они долго друг другу трясли 
руки).
 Как только Ульбрихт и Паулюс поздоровались, Ульбрихт пригласил Паулюса к себе 
наверх. (Встреча произошла в 11 ч. 45 м.)
 Я, тов. Поляков и сопровождавший Ульбрихта остались в гостиной.
 Беседа Ульбрихта с Паулюсом продолжалась около полутора часов, а затем они 
спустились вниз, поскольку уже был подан обед.
 Когда Ульбрихт с Паулюсом спустились вниз (в гостиную), Паулюс ушел помыть 
руки, а Ульбрихт остался с нами и обратился ко мне со словами: «Вопрос ясен», — 
и тут же обратился к своему сопровождающему, сказав: «Прошу связаться с тов. 
Смирновым и передать, что я хочу с ним встретиться завтра — 28.09.53 г. — на 
аэродроме перед вылетом». (Как мне стало известно от Паулюса, Ульбрихт улетает 
с женой на отдых на побережье Черного моря.)
 На обед был и я приглашен. Обед начался в 13 ч. 35 м. и продолжался до 14 ч. 
45 м. На обеде присутствовали Ульбрихт с женой, Паулюс и я.
 За обедом беседа шла вокруг вопроса о жизни Паулюса, он рассказывал, что 
посещает театры, выставки и другие культурные учреждения, что он очень много 
видел русских опер и балетов, как в театрах, так и по телевизору, который 
имеется у него. Он также интересовался жизнью в Берлине и других городах ГДР, 
назвав среди них Лейпциг, Потсдам, Бранденбург».
 На обратном пути Паулюс сказал, что вопрос о нем ясен, но нужно подождать 
такого удобного момента, когда появление его не сможет повлиять на политические 
взаимо отношения.
 Он был очень рад встрече с Ульбрихтом, и его настроение резко изменилось в 
лучшую сторону.
 На следующий день после завтрака Паулюс попросил писчей бумаги, сказав, что 
будет кое-что писать, и удалился к себе наверх. Он начал писать очередное 
заявление советскому правительству.
 Девятнадцатого октября 1953 года было получено сообщение из Берлина, от 
главнокомандующего ГСВГ маршала Чуйкова, о том, что германское правительство 
согласно принять Паулюса 26—27 октября 1953 года. Для него подготовлена вилла в 
районе Дрездена, и, если он изъявит желание, то будет предоставлена работа в 
качестве лектора по военным вопросам в Высшей школе казарменной полиции в 
городе Дрездене.
 Для встречи Паулюса в Берлине предполагается пригласить генералов и офицеров 
казарменной полиции, знающих Паулюса, а также его будет встречать министр 
внутренних дел Штоф, который окончательно договорится с Паулюсом о его 
использовании в ГДР. По приезде Паулюса в Берлин его также примет у себя на 
квартире Гротеволь.
 Двадцать первого октября 1953 года Пленум ЦК КПСС вынес постановление, в 
соответствии с которым «военнопленный фельдмаршал бывшей немецкой армии Паулюс 
должен быть репатриирован в ГДР. По сообщению Верховного комиссара СССР в ГДР, 
правительство ГДР готово его принять 26—27 октября сего года».
 Двадцать четвертого октября 1953 года фельдмаршал Паулюс, его ординарец Шульте 
Эрвин Генрих, повар Лев Георг Йозеф выехали из Москвы в Берлин 3-м курьерским 
поездом, в международном вагоне, в сопровождении двух сотрудников МВД СССР.
 Перед отъездом из СССР в Германию Паулюсу вручен в качестве подарка 
радиоприемник «Воронеж» с полным комплектом питания и батареями — от 
руководства МВД СССР. Одновременно был также осуществлен обмен имеющихся у 
фельдмаршала 450 рублей на 250 восточногерманских марок, а также выдано 
единовременное денежное пособие в размере 1000 восточногерманских марок.
 Ординарцу Шульте обменяли сэкономленные им 200 рублей на 100 западногерманских 
марок и 11 восточных и выдали денежное пособие в сумме 300 западногерманских 
марок.
 Повар Лев получил в качестве денежного пособия 300 западногерманских марок.
 Так закончилось пребывание и эволюция фельдмаршала в советском плену.




 Глава IV
 Дневник



 То, что вами пережито, никем не измеримо.
 Если бы мы чаще размышляли о вас с любовью,
 В те дни и длинные ночи.
 Казалось, что вы забыты богом и миром.
 Все, что вами пережито, никто не в состоянии
 Рассказать теми словами, которые имеются в языке.
 Маленькая, скромная тетрадка содержит скорбь тех дней,
 Чтобы мы здесь не забыли то, что было возложено на вас.

    Арно Петч

 Паулюс,
 генерал-фельдмаршал


1943

 2 марта 1943 года. Сегодня у меня значительный день — я начинаю вести свои 
дневниковые записи. Я не знаю точно, пригодятся ли они когда-нибудь после. Но, 
пользуясь подарком Мазарини, я все-таки попытаюсь это делать.
 Итак, у меня такое впечатление, что русские как будто имеют желание вместе с 
Германией продолжать войну против Англии и Америки.
 Среди военнопленных имеется мало антифашистов. Когда мне сказали, что 
антифашистов много, то моему возмущению не было предела. Они никогда не увидят 
больше Германию: когда кончится война — горе им.
 Я сам читал несколько антифашистских книг. Это ложь, что в России страной 
управляет народ. Народ не был бы счастливее, если бы он сам управлял страной. 
Здесь придерживаются также такого мнения, что в Германии существуют капиталисты,
 приводят в качестве примера «Предприятия Германа Геринга». Да, эти предприятия 
существуют, но они носят только имя «Герман Геринг». Ведь в России даже город 
Сталинград, но это не значит, что этот город — собственность Сталина.
 4 марта 1943 года. Русские прекратили сообщать военнопленным информацию о 
положении на фронтах, что заставляет задуматься. Очень возможно, что в этом 
году с германской стороны не будет наступления. Германская армия будет 
обороняться, а в наступление перейдет в будущем году.
 Я удивлен, что русские признают в своих газетах успехи немцев в Африке против 
английской армии. Объясняется этот факт тем, что русские хотят более ярко 
подчеркнуть свои успехи на Южном фронте.
 Возмутительно, что немецкие солдаты в лагере обращаются со мной «недостойно». 
Русские до сих пор обращались со мной совершенно корректно и вежливо, но я не 
верю, что так будет продолжаться постоянно.
 Во время обеда разговаривали о коммунизме. Русские мне не хотят здесь верить, 
что я по происхождению не дворянин. Они думают, что фельдмаршал обязательно 
должен быть сыном аристократа. Они мне не верят, что у меня нет собственного 
дома. Вот еще одно доказательство того, что русские имеют совершенно неверное 
представление о нас.
 Гитлер считает противником, заслуживающим большого внимания, только Сталина. 
Но я убедился, что в России много талантливых людей, как, например, генерал 
Воронов— это большой талант, и не только в военном деле.
 5 марта 1943 года. Сегодня я спросил, куда на днях забрали из лагеря 30 
офицеров. Мне объяснили, что их, по-видимому, перевели в другой лагерь. Но я 
знаю, где они — их, наверное, взяли на Лубянку.
 Лично от меня русские не старались получить сведения, которые могли бы 
принести ущерб Германии. Но это не говорит за то, что они не могли поставить 
где-либо в моей комнате «мегафон», чтобы подслушивать каждое слово, что я 
говорю, это также является одной из возможностей получения данных о моих 
взглядах.
 Я не могу до сих пор установить существенную разницу между структурой 
германского государства и Советским Союзом — наоборот, я вижу здесь много 
общего. Коммунизм в России нельзя победить, даже если Россия потерпела бы 
поражение в военном отношении. Народы России и Красная армия полны 
национального сознания, как и немецкий народ. Солдат Красной армии и офицер 
выполняют приказы беспрекословно, как и немецкий солдат, — и не размышляют, 
правильны ли эти приказы.
 Россия не может победить Германию; если Россия отодвинет фронт дальше на запад,
 то условия коммуникаций для германской армии весьма улучшатся — фактор 
трудностей коммуникаций отпадет. К этому надо добавить, что фронт будет короче.
 Если Италия станет вторым фронтом, то Германии это не страшно, ибо наши 
укрепления в Альпах не пропустят ни души. Германия не может также победить 
Россию — если германская армия и будет стоять у Волги, то русские имеют Урал, а 
затем еще — и Сибирь.
 Сегодня мы много говорили об устройстве лагеря и его администрации и пришли к 
выводу, что наблюдается большая неорганизованность. Я заявил, что если бы сюда 
дать одного немецкого интенданта, он бы с теми же средствами, которые здесь 
имеются, навел бы порядок и все было бы хоро шо. Я уверен, что за зоной лагеря 
все иначе, но здесь, куда ни обратишься, всюду «резина» — один посылает к 
другому. Русские задают себе работу с нами, стараются, но они беспомощны.
 Опять не прислали газеты. Газеты — это самая лучшая пропаганда. Мы ежедневно 
даем русским военнопленным газеты — это самая простая, но хорошая пропаганда.
 6 марта 1943 года. Непонятно, как люди могут думать о Германии иначе, чем она 
есть в действительности. Все, что пишется в брошюрах, — это пропаганда. Все 
приведенные аргументы можно при помощи других слов обратить в противоположность.
 Крупп, Феглер абсолютно не хотели войны, я знаю лично хорошо Круппа — это 
простой, скромный человек. Крупп только заведующий своих заводов, которые носят 
его имя.
 Опять же в отношении крестьянства. В Германии мероприятия относительно 
землепользования являются только иной формой коллективизации. Большие имения 
принадлежат в Германии государству, как и в Советском Союзе совхозы.
 Не могу себе представить поражения Германии второй раз, как в 1918 году; это 
исключено — это означало бы гибель Германии. Веймарская конституция поставлена 
вне действия, зато действует программа партии. Здесь говорят, что все, что 
сделано в Германии, сделано только плохое. Я еще понимал бы, если бы говорили о 
разнице между Англией и Германией или Америкой и Германией, но я не вижу 
разницы между Германией и Россией.
 Оба государства стараются устранить частный капитал и крупный финансовый 
капитал. Оба государства имеют плановое хозяйство. Вообще хотел бы видеть 
различие этих двух государств, но свободным от обычной пропаганды.
 Пропаганда — это самое плохое, что существует. Русские придают пропаганде 
большее значение, чем другие государства. Военнопленных обрабатывают 
пропагандой, чтобы использовать против их же государства. Военнопленный не 
может дать оценку событиям. В 1918 году так же говорили: «Устраните ваших 
вождей — этим вы услужите народу». Это уже старый прием.
 8 марта 1943 года. Сегодня снова говорили о перспективах войны. Я не верю в 
возможность заключения мира между Германией и СССР; я больше склонен верить в 
возможность компромисса между Америкой и Англией с одной стороны и Германией — 
с другой.
 При необходимости я могу также ответственно заявить, что немецкие власти 
заботятся о советских военнопленных. Действительно, мне рассказывали, что 
русские военнопленные предпочитают махорку, и поэтому немецкие власти привозят 
им махорку с Украины — вот как мы заботимся о военнопленных.
 11 марта 1943 года. Сегодня обсуждали сообщение о взятии русскими войсками 
Вязьмы. Но вывод наших войск из Вязьмы мы подготовили уже год тому назад. 
Оставление противнику территории, которая стоила нам много жертв, имеет свои 
причины: линия фронта, в районе Ржева, представляла собой выдающуюся вперед 
дугу. Выравнивая эту дугу, мы освобождаем при этом 36 дивизий, из числа которых 
7 пошли на отдых.
 Наступление русских скоро выдохнется. Мы не спали и построили линию укреплений 
на Востоке, о которую Красная армия поломает себе шею. Да, русские как 
маленькие дети: они думают, что действительно могут нас победить. Правда, в 
последнее время они замолчали, не говорят громко. По-видимому, Красная армия не 
двигается больше вперед.
 15 марта 1943 года. В воскресенье, 14 марта, в лагерь пришли мыться в баню 
слушатели школы антифашистов. Некоторые из этих мерзавцев, увидя меня, начали 
кричать: «Кровожадная собака». Это скандал, пусть они посмотрят, что русские 
делают со своими людьми, когда они изменяют, пусть почитают русскую конституцию,
 глава Х, ст.1332. Черт знает, что себе думают эти антифашисты. Считают ли они 
действительно возможным, что фюрер и его правительство исчезли? Разве они не 
видят, что 90% немецкого народа идет за фюрером?
 Этот мерзавец Хадерман морочит голову в своей брошюре, что национал-социализм 
отнял у немецких крестьян свободу, а крестьянин здесь в России? Колхозник 
совершенно не имеет свободы.
 17 марта 1943 года. Сегодня Шмидт опять вспомнил о Сталинграде, о причинах 
такого приказа фюрера. Я информировал фюрера, систематически и точно, о 
создавшемся положении. Я имел возможность пробиться через кольцо. Этот 
бессмысленный приказ фюрера — остаться на месте — я до сих пор его не понимаю.
 18 марта 1943 года. Мне очень хотелось бы узнать, что в действительности 
думает русский народ, каково его действительное отношение к советскому 
правительству. Находясь на оккупированной территории, я обращал внимание на 
этот вопрос — население нам льстило, и, разумеется, оно мне — и вообще немцам — 
не говорило правды и ругало Советскую власть, но я не так наивен, чтобы из 
этого делать заключения.
 Мне хотелось бы знать объективно, как оно действительно думает. Мне 
рассказывали здесь в лагере солдаты, что во время их перевозки, на станциях они 
наблюдали интересную картину: русские женщины встречали их с ненавистью и 
ругали их, а мужчины бросали папиросы и хлеб. Русских трудно понять — русский 
человек не имеет других потребностей, кроме насыщения, а тут я читаю о 
стахановском движении, которое охватывает массы; нет, мы мало знаем о русском 
человеке.
 19 марта 1943 года. Сегодня Адам завел разговор о нехватке товаров ширпотреба 
в СССР. В Германии в этом отношении дело обстоит не лучше. Россия и Германия 
крайне истощены, сейчас идет мобилизация последних резервов. Но война может 
продолжаться еще долго, воля и сопротивление у народов обеих стран еще сильна.
 20 марта 1943 года. Сегодня разговаривали со Шмидтом об антифашистах, 
обозвавших меня «кровожадной собакой». Их, наверное, этому учат в школе — эти 
отбросы нации попали под влияние русской пропаганды, какие у них перспективы? 
Дураки!
 Интересно, что там слышно о Баумгерцеле? Говорят, что он стал антифашистом? 
Почему этот субъект не высказывал своих мнений раньше — мы бы позаботились, 
чтобы он не попал в плен. Здесь он храбрый, смешно — такие люди думают, что они 
имеют какое-то значение.
 Шмидт сказал, что он решил здороваться приветствием «Хайль Гитлер!» — назло 
этим мерзавцам. А я ответил ему, что, насколько мне известно, нам нельзя в 
плену приветствовать друг друга «Хайль Гитлер!». Но если русские не слышат 
этого — почему бы и нет?
 22 марта 1943 года. Нас здесь считают подопытными кроликами. Сколько здесь 
больных, но они не допускают наших врачей к работе. По-видимому, они допускают 
к работе только изменников родины. Умершего ветеринарного врача Кольмеца можно 
было спасти, если бы разрешили, чтобы немецкий врач сделал операцию. Теперь 
лагерные власти отправили 8 больных офицеров в Москву — положили их в открытый 
грузовик и на нем повезли тяжелобольных. На открытом грузовике! С ума сошли! 
Это называется Русская Культура.
 Я являюсь и останусь настоящим фашистом. От меня никто не может ожидать, что я 
изменю свои взгляды, даже если мне будет грозить опасность провести в плену 
остаток моей жизни. Вы спрашиваете меня, что случится, если Германия проиграет 
войну? На это я могу дать Вам один ответ: каков ни будет исход войны, Гитлер и 
правительство никогда не будут свергнуты. Мы позаботимся своевременно, чтобы 
больше не повторялся конец Первой мировой войны. Вообще одна только мысль о 
свержении правительства смешна…
 24 марта 1943 года. Теоретически текущая война может продолжаться долго — 
насчет людских резервов дело обстоит и в России, и в Германии одинаково, то 
есть скверно. Нужно принять во внимание тот факт, что на оккупированной 
территории Германия взяла под свой контроль около 80 миллионов населения — этих 
80 миллионов теперь России недостает, а Германия может их использовать в целях 
усиления своего военного потенциала. Несмотря на это, ни одна из обеих стран не 
в силах победить другую, но если взять Германию и Россию вместе — они могли бы 
завоевать весь мир.
 Я не склонен верить в компромисс. Во главе Германии стоит твердый человек, 
который говорит: «С коммунистами нет компромисса». В России Сталин говорит то 
же самое: «С Гитлером нет компромисса». Поэтому конца войне не видно.
 Рассчитывать на внутриполитический переворот или крах тоже нельзя — нет 
признаков этого ни в России, ни в Германии. Русские считают важным фактором 
борьбу народов оккупированных стран Европы за их освобождение — это пока не 
играет существенной роли, так как аппарат для подавления подобного движения 
очень сильный и хорошо организован.
 Говорят, что наши взяли Харьков, Ростов, Майкоп — я этим слухам не верю, пока 
не получу подтверждения от прибывающих с фронта военнопленных или от самих 
русских. Но, независимо от того, правда это или нет, это су щественного 
значения не имеет. То немцы возьмут город, то русские его отберут — это не 
будет уже решать исхода войны. Даже если наши взяли бы Москву — это не будет 
еще окончательным решением проблемы.
 Вероятнее всего, что англо-американские силы попытаются летом 1943 года 
вторгнуться на Европейский континент, хотя такое вторжение не увенчается 
успехом. Наши войска их быстро выбросят, но на положение фронта на Востоке это 
будет, безусловно, иметь влияние. Фронт в России будет передвигаться то вперед, 
то назад, и, очень возможно, мы должны будем перейти на Востоке к позиционной 
войне.
 Я ведь говорю уже давно, что в 1943 году война не закончится. Очень жаль, что 
цивилизация Европы, то есть экономика и культура, так страшно страдают от этой 
войны.
 Вызывать в Германии переворот искусственно, то есть при помощи агитации, — это 
утопия. В Германии может произойти перелом политического положения, но только 
вследствие долгого процесса, а это возможно лишь при демократических условиях. 
Жизнь сильнее политики.
 Советский Союз может выиграть войну в том случае, если Англия и Америка 
захотят этого. Что касается поражения Германии, то, во-первых, это невозможная 
вещь, а во-вторых — уход Гитлера не означает падения режима и НСДАП, ибо 
имеется много маленьких Гитлеров. Адам и другие полностью со мной согласны.
 25 марта 1943 года. Сегодня закончил читать русскую книгу «Горы и люди». Это 
замечательная книга — Шмидт и Адам ее тоже читали, им она тоже понравилась. Но 
эта книжка может также служить доказательством того, что я прав, когда говорю, 
что русские не знают Германии; они имеют неверное представление о ней. Автор 
книги талантливо описывает размах строительства в России и пишет, что здесь 
строят электростанции по новейшему плану. Электростанции разных районов связаны 
между собой; если одна из них по каким-либо причинам выходит из строя, то район 
не остается без энергии— пока сделают ремонт, электростанция соседнего района 
может вполне спокойно снабжать пострадавший.
 Это действительно хорошо и разумно, но автор говорит в книжке, что в Германии 
такой системы строительства электростанций нет. Это смешно. У нас на Рейне и в 
Руре давно работает такая система связанных между собой электростанций, иначе 
мы имели бы большие простои производства в этих землях, где англичане ежедневно 
бомбят промышленные объекты.
 Надо признать, что Советский Союз много сделал в области современного 
строительства, но и в Германии за эти 10 лет национал-социализма сделано не 
меньше. Возьмите наши автострады — с востока на запад и с юга на север. 
Наглядно можно увидеть этот подъем в строительстве, если посмотреть на те 
страны и провинции, которые присоединились к Германии в 1938 году, как-то: 
Австрия, Судеты и т.д. Разница между Германией и этими странами — как день и 
ночь по той причине, что в Германии был Гитлер и его правительство, а в этих 
страна капиталисты, которые заботились о своем кармане, но не о прогрессе 
страны.
 Сегодня отправил письмо фон Папену с просьбой о посылке — с сапогами и другими 
вещами. Надеюсь, что он скоро мне ответит.
 26 марта 1943 года. Опять никаких вестей о положении на фронте. Это ужасно — 
так сидеть, без всяких сведений; в Сталинграде, в мешке, уже страдали от того, 
что не было регулярной информации, кроме той, что передавало радио, а теперь и 
здесь — совсем нет новостей, это ужасно! Я не понимаю — в Германии 
военнопленные получают ежедневно газету «Фёлькишер Беобахтер», почему русские 
не дают нам «Правду».
 Вообще в Германии военнопленные генералы живут как люди, они могут ходить в 
город, посещать кино и т.д., а здесь нас держат как преступников.
 Ходят слухи, что наши начали наступление на юге, я не могу поверить этому. 
Пока у меня нет точного подтверждения. Едва ли мы перейдем в наступление в 
марте. Шмидт сказал: «Они не только не дают информации, но сегодня запретили 
ординарцам чистить нам сапоги. Эх, свиньи эти русские, кто знает, что они еще 
за сюрпризы готовят для нас».
 28 марта 1943 года. Жизнь в лагере становится невыносимой. Обращение с нами — 
форменный скандал. Я получаю 30 р. в месяц, даже на сигареты не хватает. 
Запретили ординарцам чистить нам сапоги, запретили топить печи в комнатах. Мне 
рассказал генерал Шлеммер, что он видел сам в городе Аренсвальде, в Померании, 
как там живут русские военнопленные офицеры и генералы. Они имеют хорошие 
квартиры в казарме и в городе, могут в определенное время посещать кино в 
городе, получают деньги и могут покупать свободно вещи и продукты в специально 
созданных в лагерях магазинах. А нас здесь держат как преступников.
 30 марта 1943 года. И снова — поражение под Сталинградом. Правильно я поступил 
или неправильно — об этом будет судить история. Я выполнял только приказ 
Верховного главнокомандования. Насколько этот приказ имел смысл— об этом я не 
могу иметь своего мнения. На мой взгляд, смысл операции заключается в том, что 
я со своей армией сковывал 45 русских дивизий в течении десяти недель. За этот 
период времени Верховное главнокомандование могло подготовить крепкий контрудар.
 Насколько удалось ему ис пользовать это время, я не знаю, но полагаю, что оно 
не спало. Отданный же мне приказ я выполнил.
 Прошел слух об ожидании поступления новых военнопленных. Неужели они и вправду 
прибывают, эти новые военнопленные? Сказал об этом Шмидту. Это было бы очень 
хорошо. Тогда бы мы услышали новые известия! Было бы очень хорошо, если бы 
можно было узнать, что происходит на юге и сколько тоннажа потопили наши 
подводные лодки. Русские совсем не сообщают нам никаких известий. Было бы 
неплохо, чтобы новые люди смогли посетить меня, хотя бы на несколько минут.
 31 марта 1943 года. Возможно, что в 1944 году Германия и Россия пойдут на 
обоюдный компромисс, то есть я хочу сказать, что Германия уже сейчас готова 
заключить компромиссное соглашение с Россией, но последняя пока еще занимает 
выжидательную позицию.
 О том, что Гитлер предполагает делать, он не говорит даже своим ближайшим 
советникам. У него все повороты в политике наступают внезапно и неожиданно.
 3 апреля 1943 года. Какие у нас имеются источники резервов — знаем только мы. 
Если бы русские преследовали нас со своими главными силами до Польши, то мы 
разбили бы их. Но преимущество всегда на стороне того, кто имеет маневренность. 
Если бы мы захотели победить Россию в военном отношении, мы должны бы были 
бежать так, как Наполеон в 1812 году.
 У русских всегда старая практика — использование своей территории. Мне 
интересно, когда тот и другой народы образумятся. Если бы Англия и Америка были 
заинтересованы в окончании войны, то они давно бы поддержали Россию. Но 
англичане хотят воспрепятствовать тому, чтобы Россия получила фактическое 
влияние в Германии.
 Русские начали организовывать антифашистские школы. Там немцы приобретут 
нужную выучку, чтобы позднее защищать русские интересы в Германии. Но это будет 
невозможно, так как свержение правительства немыслимо.
 5 апреля 1943 года. Война между Россией и Германией может кончиться только 
компромиссом. Не стоит даже говорить, что Германия больше не в состоянии 
победить на Восточном фронте. Россия будет искать компромисса, ибо она знает, 
что Англия и Америка — это союзники не очень искренние. Россия имеет одного 
искреннего союзника — еврея.
 Сегодня меня посетил лейтенант Беренброк и рассказал, что он был на опросе и 
что русские комиссары знают все, даже год рождения командира его эскадрильи. Я 
был поражен такой осведомленностью русских и сказал, что нам надо учиться у них.

 Мы не придаем столько внимания опросу военнопленных— они ведь самый лучший 
источник информации. Если мне будет суждено еще раз быть командующим, я 
постараюсь уделить больше внимания этому вопросу. Раньше, когда при опросе 
военнопленный офицер или солдат заявлял мне, что он не хочет давать показания, 
ссылаясь на присягу, я обычно отпускал его, считая, что «это честный солдат».
 5 апреля 1943 года. Сегодня написал письмо в Токио, господину генерал-майору 
Кречмеру. Теперь буду ждать ответа и оттуда; странно, но фон Папен мне 
почему-то не пишет.
 13 апреля 1943 года. Я был вчера изумлен, когда увидел, сколько немецких 
пленных находится в антифашистской школе. Если бы мне это рассказали ранее, то 
я бы никогда этому не поверил. Но теперь я видел это своими собственными 
глазами.
 Некоторые из них уже участвовали на стороне русских в боях и имеют награды. 
Для этого я не нахожу и слов. Я никогда не думал, что русские способны на такую 
подлость. Нужно бы этих людей расстрелять — солдат, которые способны на такое 
бесстыдство. Что же, с этими военноп ленными, которые были на фронте, лучше 
обращаются?
 Я слышал, что с учащимися приходил в баню также капитан Хадерман. Я читал его 
брошюру и охотно бы побеседовал с ним. Мне жаль капитана Хадермана. В своей 
книге он, по-видимому, не понимает создавшегося положения. Он пишет, что люди, 
которые в 1914—1918 годах нажили капитал на войне, теперь являются 
капиталистами и наживают себе прибыль. Они — и есть главные виновники войны.
 Он приводит имена Круппа, Феглера и других трестов такого же значения. Этим 
Хадерман доказывает свое незнание дела. Крупп и Феглер сами потеряли на этой 
войне двух сыновей. Какой же интерес имеют они от этой войны? От войны они не 
получают никаких прибылей потому, что эти предприятия принадлежат теперь 
государству.
 15 апреля 1943 года. Сегодня читал газету «Дас фрайе Ворт». В ней написана 
сплошная ложь. Посмотрите эту газету. Эта шайка пишет, что весь высший 
офицерский состав улетел на самолетах из окружения. Поэтому-то мы здесь и в 
плену, хотя «мы давно покинули свои части».
 Неизвестно, что скрывается под стенами моей комнаты. Как легко здесь можно 
вмонтировать аппарат для подслушивания.
 Вечером опять был до боли смешной допрос:
 Комиссар: Ваша фамилия?
 — Паулюс.
 — Не фон Паулюс?
 — Нет.
 — У вас есть дом, земля?
 — Нет.
 — У вас есть состояние?
 — Нет.
 — Итак, вы не дворянин, не дворянского происхождения?
 — Нет.
 — Тогда, вероятно, полудворянского?
 — Нет, такого происхождения в Германии нет.
 — У вас, следовательно, нет ни земли, ни состояния?
 — Нет, я живу на казенной квартире и получаю содержание. Если я выйду в 
отставку или умру, моя семья обязана будет освободить квартиру.
 — Ну хорошо, мы примем к сведению ваши показания, но мы их проверим.
 Вот так во всем! Если мы рассказываем, что у нас на родине еще достаточно 
продовольствия, то нам не верят. А если люди рассказывают обратное из-за страха 
или еще по каким-либо причинам говорят неправду, то им верят, потому, что такие 
вещи слушают охотно.
 Солдаты и офицеры, рассказывающие подобные вещи, сами вредят себе и затягивают 
этим войну. Русские верят еще, что Германию можно поставить на колени одним 
сильным ударом. Германия выдерживает этот удар, игра начинается снова, и конца 
войне не видно. Точно так же и Германия смотрит на положение России, потому, 
что русские военнопленные у нас рассказывают то же самое. А теперь мы здесь, в 
плену, можем убедиться в обратном, так как мы видим, что Россия имеет еще 
достаточно резервов.
 17 апреля 1943 года. Сегодня разговаривали с генерал-лейтенантом Шмидтом об 
улучшении питания для военнопленных офицеров. Мне уже говорили, что 
военнопленным солдатам не улучшили питание, а улучшили только офицерам, поэтому 
у солдат плохое настроение.
 Русские это делают нарочно, они хотят разжечь ненависть между офицерами и 
солдатами, но получается наоборот. Солдаты говорят: «Вот вам коммунистическая 
Россия!», и это правильно. В Красной армии точно так же: офицеры едят лучше, а 
солдаты хуже. На фронте офицеры Красной армии «обжираются», и это они называют 
социализм!
 Надо сказать, что в Германии лучше провели социализм в жизнь, чем в России. 
Здесь только одни фразы. Русские делают всегда одну ошибку. Они думают, что 
Гитлер и его правительство — это одно, а германский народ — это другое. Они 
ошибаются, говоря: «С германским народом мы заключим мир, но с Гитлером — 
никогда». Они забывают при этом, что Гитлер — это немецкий народ. Я уже 
несколько раз говорил русским: «Если вы хотите искоренить правительство Гитлера 
и национал-социализм, то вы должны искоренить немецкий народ». Но они этому не 
верят.
 23 апреля 1943 года. Никто из нас не знает, когда можно ожидать окончания 
войны. Мы уже давно не имеем никаких известий. Я знаю только одно, что в 
военном отношении Германия не может быть побеждена. Печально то, что больше 
всего, по-настоящему, здесь страдают мы и русские. Эти две страны проливают 
кровь, а остальные смеются.
 Свержение правительства Гитлера — это все болтовня и пустые слова для масс. 
Это говорят русские, которые сами по себе очень малые величины, точно так же, 
как наши партийные руководители, мнение и голоса которых ничего не значат. Это 
— все крикуны. Если Гитлер и Сталин захотят, то так или иначе, а мир будет 
заключен. Все равно, будет свергнут Гитлер или нет.
 Я полагаю, что война здесь продлится недолго. Сталин сам слишком большой 
политический деятель, чтобы требовать от своего народа дальнейших кровавых 
жертв. Какие требования или притязания выставит Гитлер в случае зак лючения 
мира, никто из нас не знает. Это известно только его самым ближайшим помощникам.

 Так дальше продолжаться не может. Я твердо верю, что наш фюрер охотнее сегодня,
 чем завтра, заключил бы мир с Россией, все равно на каких условиях, и это 
послужило бы на благо обоим народам.
 В смысле вооружения Россия не испытывает нужды, но главный вопрос здесь — 
снабжение и транспорт. Но не буду слишком много думать над этим. Изменить я 
ничего не смогу. Всем нам остается только ждать.
 27 апреля 1943 года. Вот уже несколько дней я замечаю, что за мной наблюдает 
все время русский часовой. Если так будет продолжаться и дальше, то всем скоро 
запретят говорить со мной. Я теперь постоянно наблюдаю, как один комиссар в 
гражданском костюме приходит сюда на несколько часов. Он немного ниже меня 
ростом, носит сапоги и коричневое пальто, коричневую кепку и большие очки с 
бледными стеклами.
 Что он делает здесь? Я часто вижу, как он исчезает в комнатах напротив. Быть 
может, удастся узнать что-нибудь о нем поподробнее.
 15 мая 1943 года. Уверен, что фюрер обменяет меня на кого-нибудь из пленных 
русских генералов и я возвращусь в Германию. Шмидт и дивизионный генерал 
Мазарини со мной согласны.
 16 июня 1943 года. Долго ничего не писал. Настроение — упадническое. Во-первых,
 полностью отсутствует табак; во-вторых, все обеспокоены переездом к новому 
месту, поэтому не отдают в стирку белье и собирают вещи. Все ждут переезда.
 1 сентября 1943 года. Сегодня подписал заявление к русскому правительству об 
отношении к инициативам фон Зейдлица, Латтманна и Корфеса. Интересно, чего 
добиваются эти люди? И как они посмели нарушить присягу? Будущее покажет, кто 
из нас прав.
 Вечером разгововаривал с комиссаром Мельниковым. Он сказал, что положение 
Германии таково, что войну в стратегическом отношении Германия потеряла. 
Доказательством этого может служить тот факт, что немецкие войска, успешно 
наступавшие в 1941—1942 годах, уже летом следующего года потерпели крушение. 
Красная армия перешла в контрнаступление, и были взяты Харьков, Таганрог, Орел, 
Севск, Белгород, Ельня, Глухов. Расчет на нашу новую военную технику, и в 
первую очередь — на тяжелые танки, — не увенчался успехом, так как в данное 
время Красная армия имеет превосходящие оборонительные средства и успешно 
продвигается на Запад.
 Хотя Германия и не имеет второго фронта и вся ее отборная сила и лучшая 
техника на Восточном фронте, она не может противостоять Красной армии.
 Мельников остановился также на событиях в Италии, где англо-американские 
войска полностью оккупировали Сицилию и производят с ее аэродромов налеты в 
глубь Германии. Бомбежкам подвергаются индустриальные города Италии и Германии, 
а причина всего этого — занятость германских войск на Восточном фронте, что 
благоприятствовало подготовке успешной англо-американской операции.
 Как это ни грустно, но, по словам комиссара, потерпела крушение и наша надежда 
на подводные лодки, так как строительство торговых флотов обоих союзных 
государств идет нарастающими темпами. Улучшение охраны морских караванов 
союзников повлияло на частоту поражений немецких субмарин.
 Переход вооруженных сил Германии к оборонительным операциям обусловлен, в 
первую очередь, тем, что она ис черпала как людские, так и материальные ресурсы.
 Иначе обстоят дела в Красной армии. Наличие достаточных резервов, а именно так,
 по его словам, обстоят здесь дела, учитывая развитие наступления на многих 
участках фронта, в то время как силы союзников еще практически не 
задействовались, приводит к одному и тому же выводу: война для Германии уже 
проиграна.
 Совершенно ясно, что просто взять и выйти из состояния войны Германия, 
находясь под руководством Гитлера, не сможет. Но если Гитлер будет оставаться у 
власти, то это будет означать и дальнейшее продолжение войны, а вместе с тем — 
и дальнейшие бессмысленные жертвы, как людские, так и материальные. Поэтому 
скорейшее окончание войны выгодно как советскому народу, так и немецкому.
 Такой объем информации меня просто смутил. Может быть, она и соответствует 
истине. Но кто из нас ее сможет проверить? И вообще, я не совсем понимаю: чего 
добиваются от меня эти комиссары?
 5 сентября 1943 года. Сегодня разговаривал с комендантом дачи. Говорили очень 
долго, бесперерывно примерно 4часа. Комендант нарочно избегал затрагивать 
вопросы актуальной политики и вел разговор о военном искусстве, но я его скоро 
перебил и внезапно спросил: «Можно ожидать, что остальные генералы тоже 
прибудут сюда?» Он ответил, что имеется в виду разместить их вблизи Москвы. 
Тогда я снова спросил: «А полковник Адам?» Он ответил: «Наверное, и он с ними 
приедет». Затем я сказал коменданту, пытаясь повернуть разговор на актуальную 
тему, что я не хотел бы присутствовать на конференции «Офицерского союза», и 
начал объяснять причину.
 Я сказал, что, будучи здесь, уже яснее вижу создавшееся положение. Поступки 
генерала фон Зейдлица и других, по моему убеждению, нельзя называть нечестными, 
так как я убедился, что они действуют, исходя из идейных, а не грязных мотивов.
 Потом я задал второй вопрос: правильно ли действуют Зейдлиц и другие? Ведь он, 
как солдат, всю свою жизнь действовал только тогда, когда в его распоряжении 
имелись жесткие данные, которые позволяли ему свободно взвешивать все «за» и 
«против». Он привык к такой методике работы — предварительно взвешивать эти 
«за» и «против», а затем набрасывать план последующих действий.
 Здесь же он, военнопленный, не может располагать всеми данными, поэтому должен 
избрать бездействие, чем действовать, опираясь на ряд предположений и 
непроверенные факты. Ведь предположения — это не факты.
 Да, фон Зейдлиц и другие генералы имеют, может быть, способность видеть в 
предположениях факты. Я же, как солдат, должен отклонять действия, базирующиеся 
на предположениях. Будучи здесь, мы не можем знать — имеет или нет Германия 
какие-либо другие выходы из настоящего положения, которые могут быть для нее 
вполне подходящими.
 Комендант ответил, что мои намеки на другие выходы из положения — то есть на 
какие-то комбинации с Англией и Америкой — не имеют ни зернышка реальной почвы, 
ибо эти страны не вошли в комбинации с Гитлером, когда его авторитет был еще не 
затронут и он со всей военной машиной обрушился на Советский Союз. Нельзя же 
ожидать, что такие реальные политики, как англичане и американцы, могут пойти 
на комбинации с Гитлером в настоящее время, когда его авторитет потерпел на 
военном поприще, как во внешней, так и во внутренней политике, очевидный крах.
 Это доказывает хотя бы тот факт, что Гитлер вынужден был назначить Гиммлера на 
новый пост, чтобы искусственно держаться еще у власти. В этой фазе 
политического развития Гитлер не может быть партнером для комбинаций с 
англичанами и американцам.
 На меня большое впечатление произвел приведенный пример с Гинденбургом, а 
именно то, что Гинденбург, видя положение, долго не рассуждал, а настаивал на 
том, чтобы Вильгельм II2 ушел в отставку и освободил путь для спасения Германии.
 И нельзя сказать, что Гинденбург был плохим солдатом и неверным генералом 
династии Гогенцоллернов. А ведь Гогенцоллерны — это не Гитлер.
 Затем я сказал: у меня создалось впечатление, что русские думают, что документ,
 который был подписан всеми генералами в лагере № 48, был составлен и подписан 
по моей инициативе. Но это — ошибка, я не проявлял инициативы в составлении 
этого документа. Ведь там имеются генералы, которые старше меня возрастом, 
такие, как Хейц, Штреккер, Ренольди — они всегда очень определенно высказыва ют 
свое собственное мнение.
 Я объяснил, что только присоединился к этому мнению. Это не говорит о том, что 
я не стою на их точке зрения, но, в любом случае, инициатива от меня не 
исходила.
 9 сентября 1943 года. Странно, но я кое-какие услуги уже оказал Советскому 
Союзу, будучи преподавателем в военной академии в Берлине. Я имел в своей 
аудитории ряд русских генералов, которые слушали мои лекции по тактике и 
военным операциям. Это были генералы Егоров, Дубовой или Дыбенко, Белов и 
Яковенко. Яковенко был военным атташе в Берлине, он приходил ко мне, обедали 
вместе. Я был несколько раз приглашен на приемы в советское посольство, знаю 
лично посла Сурица и его жену.
 События в Италии Германию не застали врасплох. Германия предвидела это 
положение уже давно, так что события на Восточном фронте надо понимать как 
стоящие в связи с новым положение в Италии. Вероятнее всего, что все имеющиеся 
в Германии оперативные резервы (60 дивизий) она не смогла бросить на Восток, 
что и стало причиной отступления за Днепр. Зато Германия сосредоточила свои 
силы на Балканах и в Италии.
 Следующую фазу войны можно будет назвать фазой развертывания и сосредоточения 
сил на Западном фронте, потом можно ожидать передышку — только весной 1944 года 
начнутся решающие бои на Западе.
 Совершенно понятно, что предпринимаемое Советами наступление такого огромного 
масштаба изматывает силы Красной армии, и это будет сказываться на Днепре.
 10 сентября 1943 года. Сегодня опять разговаривали с комендантом. Он спросил, 
как я отношусь к Гитлеру и к Советскому Союзу. Я ему ответил, что русскую 
разведку очень ценю, но удивляюсь, что она до сих пор не установила, какие у 
меня были высказывания и действия в прошлом в отношении СССР, а также как я 
отношусь к фюреру. В ответ он рассмеялся.
 12 сентября 1943 года. Вчера вечером и сегодня утром состоялось 
«организованное собрание» немецких солдат лагеря (около 40 человек) под 
лозунгами: «Долой войну! Долой Гитлера! Назад домой!» Это было предпринято в 
целях давления на меня.
 На собрании выступили с докладами о необходимости борьбы за скорейший мир в 
интересах Германии (полковник Штейдле и генерал Зейдлиц).
 Потом солдаты избрали из своей среды делегацию из пяти человек, которой было 
поручено довести до моего сведения информацию о настроениях солдат и принять 
руководящее участие в борьбе за «Новую Германию».
 Я принял «делегацию» в присутствии полковника Адама и генерала Роденбурга и, 
решив воздержаться от резких высказываний, занял в беседе с ними примирительную 
позицию. Я не отвергал целей, изложенных в манифесте немецкого Национального 
комитета, но ставил под вопрос пути к этим целям. Я подчеркивал, что над этим 
вопросом много думаю и к окончательному решению еще не пришел. Кроме того, я 
боюсь, что резкое выступление может привести к разложению немецкой армии и к 
междоусобной войне.
 И потом, как они не понимают, что в случае согласия с их требованиями я, таким 
образом, подниму руку на сыновей, которые находятся на фронте.
 На прощание «делегаты» подчеркнули, что они будут добиваться своей цели в 
контакте с другими примкнувшими к движению генералами, если я в ближайшее время 
не приму положительного решения. На это я им ответил просто: «Очень тяжело».
 15 сентября 1943 года. Если бы на моем месте здесь был генерал фон Рейхенау, 
то он давно решился бы на этот шаг. Только я не знаю, смогу ли я помочь этим 
немецкому народу.
 24 сентября 1943 года. Чувствую себя здесь плохо. Я нахожусь в одном доме с 
генералами, которые стоят на других позициях, но я чувствую, что они от меня 
ожидают решения. Я человек иного склада, чем генералы, эти проблемы очень 
серьезны.
 Трезво рассуждая, я не могу еще решиться, так как расцениваю общее положение 
несколько иначе, чем генералы. Поэтому складывается обстановка, которая 
является для меня неприятной: ко мне обращаются, мне задают вопросы, а я 
вынужден почти постоянно отмалчиваться.
 Они, наверное, полагают, что я человек ограниченный, что я солдат в простом 
смысле этого слова. Я боюсь, что хорошие отношения ко мне некоторых генералов 
могут явиться актом снисхождения. И я, и генералы, находящиеся в Войково, часто 
обсуждали все вопросы, которые сейчас стали актуальными. Зря думают, что мы 
такие люди, которые хотят отсиживаться здесь до конца.
 Все проблемы, которые подвигли генерала фон Зейдлица и других на этот путь, мы 
все время здесь, в плену, обсуждаем. Эти проблемы меня особенно глубоко 
тревожат, не меньше, чем генерала фон Зейдлица и остальных, но я убежден, что 
еще не настал час моего окончательного решения.
 Я не вижу, чтобы положение германской армии было катастрофическим, и именно 
это обусловливает позицию как генералов из лагеря, так и мою собственную. Не 
странно ли мое положение? Все видят, что генералы во главе с фон Зейдлицем и 
генералы из лагеря питают ко мне доверие. Несмотря на то что фон Зейдлиц и 
другие генералы отошли от меня, они приходят ко мне и обсуждают открыто все 
проблемы движения.
 Откровенно говоря, общение с генералами фон Зейдлицем и Латтманом меня 
интересует, хотя создалось очень странное, необычное «сожительство».
 25 сентября 1943 года. Полная неизвестность по существу действительного 
положения в Германии, о настроениях немецкой армии и населения.
 Представляю себе, что среди солдат действующей армии я бросил лозунг 
прекращения войны. Одни солдаты пойдут в плен, другие начнут требовать 
отступления, третьи будут против первых двух — в результате возникнет 
междоусобная война. Где гарантия, что Красная армия не будет бить тех, других и 
третьих и я, вместо спасения армии, полностью ее не уничтожу?
 Меня интересует также, как будет действовать Красная армия и будет ли она 
наступать в глубь Германии, если наша армия отойдет на старую границу, а на 
Западе откроется второй фронт.
 27 сентября 1943 года. Сегодня генерал фон Зейдлиц рассказал о выступлении 
Геббельса, который призывает немецкий народ к спокойствию и выдержке, так как 
правительство ищет пути для выхода из создавшегося тяжелого положения. 
Сказанное фон Зейдлицем мне импонировало. «Вот видите, — сказал он, — я говорил,
 что правительство само найдет уже пути для развязки этого положения».
 Сегодня днем мне передали немецкий перевод выступлений Рузвельта и Черчилля. 
Вечером, за ужином, мы начали разговор об этих выступлениях, и я задал всем 
вопросы: «Как мы и другие страны истолковываем слова Рузвельта об уничтожении 
прусского милитаризма? Неужели Рузвельт и Черчилль подразумевают под этим 
понятием уничтожение генералов, которые являются носителями прусского 
милитаризма? Растолкуйте мне, что такое прусский милитаризм». Каждая армия, в 
том числе — и Красная, воспитывается в духе победы над врагом.
 28 cентября 1943 года. После завтрака я гулял один, а фон Зейдлиц, Ван Гоовен 
и Тренкман были вместе. Через некоторое время фон Зейдлиц подошел ко мне.
 И снова мы вернулись к обсуждению выступлений Рузвельта и Черчилля. Генерал 
фон Зейдлиц взволнованно, в повышенном тоне, обратился ко мне: «Что вы 
прикидываетесь, это свинство надо выжечь, уничтожить (прусский милитаризм). Я 
скоро выступлю перед миром и докажу, какие грязные люди наши фюреры. Я сам 
очевидец и свидетель грязных спекуляций Геринга: он тащит миллионы марок в свой 
карман за счет государства. Я собираю теперь материалы от всех офицеров, 
которые были в окружении этих мерзавцев — Гитлера, Геринга и прочих.
 Немецкий народ должен знать все. Кто смеет называть нас изменниками? Только 
трусы. Я считаю святой обязанностью выступить перед германским народом и 
сказать ему правду, назвать этих мерзавцев и освободить народ от этой дряни. Вы,
 фельдмаршал, говорите «Присяга, измена ро дине», — к черту такие фразы, речь 
идет о народе. Это главное».
 Я ему заметил, что армия сохранила чистые руки, на что Зейдлиц ответил: 
«Неправда, армия способствовала и не протестовала, на армии лежит вина, что она 
допускает существование этих мерзавцев. Россия хочет содружества с нами, мы 
должны использовать это положение, а нас называют изменниками. Что это значит? 
Это было бы смешно, если бы не было так грустно». Веселый был разговор…
 30 cентября 1943 года. Меня исключительно серьезно занимает вопрос о судьбе 
Германии. Нельзя не признать, что я не верю в победу немецкого оружия. Скорее 
всего, эти события завершатся революцией, если не удастся ее предупредить 
окончанием войны путем переговоров. В этом случае политический курс Германии 
предстоит полностью изменить.
 При окончании войны следует избежать хаоса в ведении переговоров. Однако 
подобные переговоры можно вести и с сегодняшним правительством Германии.
 Но, с другой стороны, Германия еще достаточно сильна и не так скоро может быть 
поставлена на колени. Хотя отступление за Днепр означает потерю значительной 
территории, однако, с другой стороны, оно означает укрепление обороны путем 
сокращения путей подвоза и укрепление переднего края, ввиду сильных 
естественных препятствий.
 Расстояние до границы империи еще велико, и путь к ней затруднен еще целым 
рядом естественных препятствий. Следовательно, если предположить, что 
германская армия не пала духом и хорошо вооружена, то борьба на Востоке может 
еще долго продолжаться.
 Конечно, капитуляция Италии хотя и тяжелый удар, но не решающий. Борьба может 
продолжаться там еще долго. Альпийские горы будут служить тогда естественным 
препятствием.
 Англия и Америка так часто обнадеживали открытием второго фронта в Европе, 
например во Франции, что он давно бы был открыт, если бы его организация была 
столь же легким делом. И вообще, Советский Союз до сих пор много жертвовал во 
имя этой войны, в то время как англосаксонцы от этого всегда воздерживались.
 В Англии в 1941 году стояло около 54 дивизий, в Африке и на Востоке — 20. 
Англия же бросила в бой до сих пор только одну армию — 8-ю. За это руководящие 
государственные деятели Англии и Америки многократно хвалили Советский Союз, 
чтобы поднять его волю к борьбе. Подобное различие в условиях этих стран должно 
же все-таки показать Советскому Союзу, что его только используют. Отсюда весьма 
возможно, что Советский Союз, учитывая свои большие жертвы людьми и имуществом, 
стремится ликвидировать войну и войти в переговоры с немецким правительством 
или с другими руководящими деятелями Германии, например с Нейратом. Этим путем 
все поставленные цели могут быть скорее достигнуты, чем через посредство «Союза 
немецких офицеров».
 В силу обстоятельств может быть и такое положение, что переговоры состоятся 
даже с нынешним правительством Германии, и тогда Союз со всеми его членами 
будет признан незаконным. Я не верю, что при действительном желании заключить 
мир настоящее правительство Германии может служить препятствием. Возможно, даже 
вероятно, что после этих переговоров произойдет изменение правительства 
Германии, вернее, полное изменение ее конституции. Если хотя бы часть из того, 
что здесь говорят о современных правителях Германии, соответствует 
действительности, то подобное изменение неизбежно.
 В конце концов, не исключена возможность, что Англия и Америка вступят в 
переговоры с немецким правительством об окончании войны, тем более что они 
принуждены вести войну еще и в Восточной Африке. Если этого не произойдет, то 
тогда, по-моему, весьма вероятно, что для них может наступить новое поражение, 
наподобие Дюнкерка.
 Возможно, что счастьем для Германии было бы тесное содружество с Советским 
Союзом. Во всяком случае, мы, военнопленные, отсюда не можем предвидеть все эти 
возможности, и не знаем, что действительно происходит за кулисами. Подобные 
дела могут вершить только свободные люди. Мы же можем только помешать (хотя это 
не обязательный результат наших действий, но возможный). Наш путь действий 
может быть правильным, но он в такой же мере может быть и неверным.
 Единственным моим желанием является, чтобы Германия выбралась хоть 
мало-мальски из этой всеуничтожающей войны. Причем, в конце концов, все равно: 
случится ли это при настоящем правительстве или без его участия. Главное в том, 
чтобы найти такое решение, которое удовлетворяло бы все народы, в том числе и 
Германию.
 2 октября 1943 года. После ужина перед нами с краткой речью выступил генерал 
Мельников. Он говорил о целях и задачах офицерского союза в Национальном 
комитете «Свободная Германия» и разъяснял причину, почему СССР допустил 
создание этой организации на своей территории.
 В конце генерал обратился ко мне, выразив уверенность в том, что я пойму 
благородство этих задач, отвечающих интересам русского и немецкого народов.
 «Кто не с нами, тот против нас», — сказал Мельников, разъясняя вредность 
нашего коллективного выступления в 48-м лагере против инициативной группы. Оно, 
оказывается, связало самостоятельность и инициативу со стороны других генералов 
в решении своего отношения к «Офицерскому союзу». Поэтому я должен письменно 
освободить остальных генералов от этого морального обязательства.
 Под впечатлением этого выступления я всю ночь говорил с Даниэльсом. Он сказал, 
что правда истории — не на нашей стороне и что русские относятся к этому делу 
со свойственным им благородством и искренностью. Сейчас или никогда мы должны 
заложить крепкую основу для дружбы немецкого народа с русским народом. Сейчас 
это возможно осуществить вследствие сложившейся исторической ситуации и того, 
что русские сами идут нам навстречу. Потом будет поздно. Наша попытка оттянуть 
момент решения может оказаться для нас роковой.
 3 октября 1943 года. Сегодня снова говорили с Даниэльсом о вступлении в 
«Офицерский союз». И снова сошлись во мнении, что нам всем недостает информации 
о внутреннем положении и настроениях в Германии. Как я могу принять какое-либо 
решение, если даже члены «Офицерского союза» сами ничего не знают и лишены 
подобной информации? Что изменило в этом отношении их вступление в Союз? Они 
знают столько же, сколько и я. Такими же ограниченными остаются и их 
организационные возможности.
 4 октября 1943 года. Я хочу выполнить желания генерала Мельникова, высказанные 
им 2 октября. Эти желания разделяются, по-моему, на два пункта:
 1. Освободить генералов из лагеря № 48 от мнимых, по моему мнению, 
обязательств по отношению ко мне, взятых ими при составлении и подписании 
документа от 1.09.43 г.
 2. Пересмотреть наше мнение, изложенное в документе от 1.09.43г., где мы 
квалифицируем шаги генерала фон Зейдлица и других присоединившихся к движению 
«Союза немецких офицеров» как измену родине и нарушение присяги.
 Я, наверное, смогу это сделать, но только лишь после того, как мне дадут 
возможность поехать в лагерь № 48, потому что заявление, сделанное мною здесь, 
вызовет недоумение у генералов и не будет иметь желаемого эффекта.
 Я уверен, что если я с генералами спокойно, в моей манере, поговорю, то они со 
мной согласятся. Тогда сумею выступить от имени всех генералов с заявлением 
относительно этих двух пунктов, затронутых Мельниковым в его выступлении, то 
есть ликвидировать документ от 1.09.43 г.
 Я лишь не до конца уверен в том, что генералы Хейц, Штреккер и Пфеффер 
присоединятся к моим предложениям. Что касается остальных, то думаю, что мне 
удастся их убедить. Полагаю, что это не будет важным событием, если Хейц, 
Штреккер и Пфеффер не присоединятся.
 Ну что же, они тогда будут изолированными, а мы будем стоять на новой позиции 
и в отношении «Союза немецких офицеров». Удовлетворит ли это генерала 
Мельникова?
 Если это так, то я могу сделать заявление, касающееся только первого пункта, 
то есть освободить генералов от мнимого обязательства по отношению ко мне. Но я 
попрошу не объявлять это заявление перед генералами в лагере, пока я сам с ними 
не поговорю.
 8 октября 1943 года. Сегодня беседовал с комиссаром госбезопасности 
Мельниковым. Я вторично обратился к нему с просьбой разрешить выезд в лагерь № 
48 для беседы с немецкими генералами о ликвидации их коллективного заявления от 
1 сентября с.г.
 Я удивляюсь, почему он мне до сих пор еще не доверяет. Разве не ясно, что если 
я ставлю вопрос о поездке в генеральский лагерь, чтобы там говорить с 
генералами, то я заинтересован в том, чтобы довести дело до полного 
удовлетворения.
 Я так и не смог объяснить комиссару, почему я не в состоянии уже сейчас, до 
поездки, сделать заявление о пересмотре позиции, занятой нами в том несчастном 
документе от 1 сентября…
 9 октября 1943 года. Я практически уверен, что моя поездка увенчается успехом. 
И что и я, и остальные генералы вместе дадим письменное заявление, в котором 
наша позиция в отношении «Офицерского союза» и вошедших в его состав генералов 
будет пересмотрена в положительном для русских смысле.
 Если моя поездка не увенчается успехом, то я от своего имени дам письменное 
заявление о пересмотре моей позиции.
 10 октября 1943 года. Сегодня я сообщил генералу Корфесу, что, как и ранее, 
подтверждаю отрицательную позицию по отношению к «Офицерскому союзу», так как 
мне трудно принять решение только на основе одностороннего изучения фактов. Я 
чувствую на себе такое внимание, как спелая слива, которую постоянно пробуют — 
нельзя ли ее уже сорвать с дерева? Меня буквально штурмуют, требуя принятия 
решения.
 Мыслимо ли, чтобы главнокомандующий арестовал Гитлера? Имеется ли к этому 
реальная возможность? Возьмем пример: выполнит ли капитан Паулюс, мой сын, 
приказ фельдмаршала Манштейна — арестовать Адольфа Гитлера? Можно ли незаметно 
подготовить такое войско, которое гарантировало бы успех этого дела и 
предотвратило бы всякое сопротивление?
 15 октября 1943 года. Вот уже несколько дней я снова в лагере № 48. Я еще не 
совсем готов. Оказалось, что необходимо говорить с каждым генералом в 
отдельности, а это не так просто и требует времени. Все они — пожилые люди, 
которым, естественно, трудно отказаться от своих слов. Поэтому трудно найти ту 
необходимую, удовлетворяющую все стороны, формулировку. Люди считают себя 
только солдатами и бесконечно далеки от политики.
 Русским трудно понять, какое тяжелое моральное давление оказывает на меня то, 
что я военнопленный. Поэтому лучше делить судьбу со всеми, какая она есть. 
Кроме того, в Дуброво я нахожусь под постоянным давлением.
 Я не могу принять окончательного решения, пока в нем не буду окончательно 
убежден. Я хочу принять это решение с чистым сердцем, без какого-либо личного 
расчета.
 Я все время над этим думаю. Но сейчас еще не могу преодолеть этот рубеж. Ведь 
я мог бы поступить иначе. Прямо заявить: «Оставьте меня в покое, я не желаю вас 
слушать». Этого ведь я не делаю. Значит, я ищу этот путь.
 17 октября 1943 года. Сегодня я отдал подписанный мной и 15 генералами 
документ следующего содержания: «Как нам сообщили, коллективное заявление, 
сделанное нами 1 сентября 1943 года, рассматривается как шаг, направленный 
против Правительства Советского Союза.
 Так как у нас не было такого намерения, мы, не изменяя отношения к законам 
нашей страны, берем обратно свое заявление, сделанное Правительству Советского 
Союза».
 Это заявление освобождает каждого генерала от коллективного обязательства и 
дает возможность выразить свое личное отношение к «Союзу немецких офицеров». В 
другой формулировке составить этот документ было невозможно, так как «старикам» 
трудно сразу отказаться от своих убеждений.
 18 октября 1943 года. Сегодня, во время игры в покер, с генералом Роске вдруг 
возник инцидент. Бросив карты, он вдруг истерически закричал: «Так дальше 
продолжаться не может! Ведь это ужасный метод, он является депрессией души. 
Можно быть сколько угодно вежливым, но потом конец, потом конец! Ведь 
посмотрите, они даже эту библиотеку на это рассчитали… Быть в постоянной 
замкнутости, не говорить нигде ни слова… Я не могу! Я не могу!»
 Таких случаев я всегда опасался. Нервы не выдержали! И у кого? О Боже мой! 
Когда это все кончится!
 Я согласен с Роске. Наверное, это метод. Метод! Все это— и хорошее питание и 
прекрасно организованная скука! Это же утонченная депрессия! О, Боже мой, что 
же это такое?! Голова болит! Каждый нерв болит!
 30 октября 1943 года. Сегодня были объявлены новые правила внутреннего 
распорядка, и у меня был проведен первый обыск. Изъяли все, что не входило в 
перечень утвержденной русскими инструкции, включая электрический фонарик с 
комплектом новых батарей. Без сомнения, это последствия того, что русским стало 
известно о нашей маленькой тайне, хотя об этом знает только узкий круг 
генералов. И подвигнуть их на это вполне могла выходка Роске, за которым могло 
быть установлено тайное наблюдение и, хуже того, прослушивание!
 Но относительно обыска — это неслыханное дело! Такого позора я не испытывал с 
самого начала плена! Ведь даже пистолет у меня был отобран не сразу!
 7 ноября 1943 года. Сегодня я узнал о падении Киева. На всех генералов это 
известие подействовало угнетающе. Все морально раздавлены. После получения 
этого известия никто из генералов не вышел из своих комнат. Генерал Мазарини в 
беседе с итальянскими и румынскими генералами сказал: «Киев немцы сами оставили 
— из-за боязни попасть в окружение. Боев за Киев не было».
 Вдобавок в этот же день в лагере № 48 был объявлен приказ начальника лагеря о 
проведении поверок в строю дважды в сутки, а также о других мероприятиях. Все 
генералы сошлись во мнении, что это сделано для того, чтобы сделать им 
что-нибудь неприятное, и что теперь следует ожидать от русских еще более 
плохого.
 17 ноября 1943 года. Неожиданная радость! Сегодня получил письмо от Надежи из 
Бухареста, от 15.2. Она пишет, что у Коки все нормально, сейчас она в 
Баден-Бадене, у нее там хороший дом. Зюсси вместе с детьми тоже туда едет. 
Пуффи женился во время отпуска в Берлине. Все пока живы и здоровы. Когда же я 
их всех увижу???
 6 декабря 1943 года. Декларация об Австрии является пропагандистским 
мероприятием. В общем план союзников— расчленение Германии — вряд ли будет 
иметь успех, так как Австрия после войны 1914 года сама пожелала войти в состав 
Германии, но этому воспротивились другие государства. Насколько мне известно, в 
Австрии не распространена тенденция на самостоятельность.
 Конференция, судя по опубликованным материалам, ничего нового в наше понятие 
не внесла. О том, что союзные государства будут воевать с Германией до 
безоговорочной капитуляции, говорилось в течение более полутора лет.
 Вопрос о демократизации Италии также не новый, так как все время идет речь о 
борьбе с фашизмом, но итальянский народ все равно не скоро сможет 
самостоятельно решать свою судьбу — в смысле государственного устройства, так 
как Англия и Америка будут довлеть над политикой Италии во всех отношениях.
 24 декабря 1943 года. Сегодня в столовой корпуса состоял ся рождественский 
ужин, перед началом которого я держал короткую речь. Я сказал, что сегодня 
большой праздник, который мы обыкновенно проводили в кругу своих родных, 
знакомых и друзей. Все наши мысли должны быть сейчас с ними. Мы также должны 
вспомнить наш народ, находящийся под тяжестью войны, и наших друзей, 
находящихся сейчас на фронте, защищающих нашу родину.
 Как зимние озимые семена предчувствуют возрождение в природе, так и мы хотим 
ожидать от будущего только лучшего.
 27 декабря 1943 года. Все прекрасно. И еще лучше было бы, если бы заключили 
перемирие.


1944

 6 января 1944 года. Ординарец сообщил мне о том, что сегодня военнопленным 
будут показывать кино. Я пошутил с ним, что хотел бы услышать, чтобы он таким 
же радостным тоном сообщил, когда мы сможем возвратиться домой.
 Картина «Ленин в 1918 году» в основном всем генералам понравилась больше, чем 
последняя («Свинарка и пастух») картина. Артисты лучше играют, а также у них 
более хорошие технические данные.
 7 января 1944 года. Генералу Пфефферу ночью даже приснился Ленин — надо меньше 
смотреть советские фильмы; так можно незаметно стать 
коммунистом-ленинистом-сталинистом.
 15 января 1944 года. Лагерь опять посетил генерал Мельников. Я сильно 
нервничал, пытаясь догадаться о причинах его посещения.
 Я ожидал, что Мельников подвергнет меня и других генералов пропагандистской 
экзекуции. К счастью, этого не произошло, но тон разговора, в котором 
происходили беседы с генералами, оставил неприятное впечатление и показал 
неприязненное к нам отношение. Это свидетельствует о хороших (для русских) 
делах на фронте и неважных для нас.
 К стыду некоторых генералов, они заставили меня краснеть. Ведь я же 
предупреждал, чтобы не соблазнялись мелочами, но, видимо, плен на некоторых 
подействовал дурно.
 17 января 1944 года. До чего мне надоел этот плен! Хотя бы узнать, что 
делается дома… Нет, все-таки нам не так уж плохо здесь.
 Судя по последнему номеру газеты, наши дела неважные. Если действительно они и 
дальше пойдут так плохо, то не взять ли нам это дело в свои руки? Во всяком 
случае, мы не меньшие патриоты, чем они, эти болтуны, Зейдлиц и другие. Ведь 
ясно, что русские используют их лишь постольку, поскольку они им сейчас нужны.
 6 апреля 1944 года. Долго не притрагивался к дневнику. В сущности, ничего 
хорошего за это время не произошло ни для нас, ни для Германии.
 Поражение в войне все явственнее проявляется. Я лично считаю приемлемыми 
государственные формы Адольфа Гитлера, его социализм… Поэтому надо сожалеть и 
даже бороться с противоположными мнениями. Я не могу быть в претензии к фюреру. 
В 1941 году невозможно было все предвидеть.
 Но в тоже время я не могу себе этого представить — фюрер и высшие инстанции 
должны же знать действительное положение вещей… Русские наступают в Румынии 
безо всякой опасности для себя. Допустим, выступила румынская дивизия. Это 
выступление русским ничем не грозит.
 Они были вынуждены вступить на румынскую территорию. Русские, может быть, и не 
думали об этом, но в борьбе против Германии это просто необходимо.
 1 мая 1944 года. Снова говорили о перспективах открытия союзниками второго 
фронта. Все пришли к выводу, что это — реальность, которую уже нельзя отрицать. 
Однако перспектива «благополучного» для Германии исхода войны еще не отрицается.

 Мы бывали и не в таком положении. У нас всегда находились силы, чтобы 
оправиться. Они найдутся и на этот раз, мы сумеем снова встать на ноги.
 У фюрера сейчас одна задача — склонить на нашу сторону французов. Ведь высадка,
 по всей вероятности, будет произведена во Франции, куда они придут в роли 
освободителей… Если можно было бы сейчас с уверенностью сказать, что в случае 
вторжения англо-американских войск во Францию все французы будут на нашей 
стороне, то нет сомнения, что мы успешно прогнали бы их с материка.
 Это будет поворотным пунктом войны… Высадка должна произвести ошеломляющее 
впечатление — только в этом случае она может быть успешной…
 Они превосходно вооружены. Это вооружение нам бы на Восточный фронт, тогда бы 
все вскоре закончилось. Ведь в самолет грузоподъемностью 8—10 тонн можно 
погрузить и орудие, и что угодно…
 В Англии в настоящий момент 50 американских дивизий. Подумать только, но это 
не шутка — 50 дивизий…
 5 мая 1944 года. Болье сказал мне здесь, что история Германии полна примеров 
предательства и нарушения клятвы. Этот вывод он сделал из докладов Армина, что 
вы на это скажете? Конечно, бывают и такие политические положения, при которых 
нужно выдержать во что бы то ни стало и не потерять голову, тогда приходится 
искать новые пути. Когда Болье излагал мне свои взгляды, казалось что он читает 
газету. Он представляет себе, что так можно разговаривать с маршалами…
 Я сказал бы, что в этом человеке есть что-то французское. Чтобы не переживать 
таких разочарований, нужно вдуматься в ход мысли другого, обращаться друг с 
другом по-товарищески. Нам всегда кажется, что в других странах лучше, чем у 
нас. В этом отношении я завидую англичанам. Правда, я не люблю их высокомерие, 
но они так уверены в себе.
 В конце концов, мы все взрослые люди. Пленение действует на каждого различно. 
Настроение подавленности может иногда брать у нас верх, но мы все должны 
обладать достаточной твердостью, чтобы не поддаться уговорам русских.
 Если учитывать особые условия войны, то дело затянется до следующей зимы, но и 
тогда мы не все еще проиграли, хотя нужно признать, что русские нас превосходят.
 Это они доказали в течении трех зим: 1941, 1942, 1943 годов.
 Если рассуждать трезво, надо себе сказать — приближается наше время, наш ход. 
Если принять во внимание, что мы потеряли огромное количество техники, то все, 
что сейчас производится, является последним словом техники и компенсирует 
потери. Поэтому дела теперь пойдут в нашу пользу.
 Крайним сроком нашего ответа может являться октябрь—ноябрь, и такого положения,
 как было в 1918 году, когда у нас не хватало орудий и других средств войны, 
теперь не будет… Если только наши дела не совсем уж плохие, то летом, самое 
позднее — осенью должен произойти перелом.
 28 мая 1944 года. Русские будут биться до последнего. Теперь наступает 
решающий момент. Для нашей армии это лето будет решающим. Вопрос стоит сейчас 
на лезвии ножа.
 31 мая 1944 года. У меня какое-то страшное, неприятное чувство. Вдруг находит 
на тебя такой страх, что не знаешь, куда деться. Просто кошмар какой-то… Все 
немцы! Во всем виноваты мы! И та война и эта — все немцы виноваты… Кто навязал 
нам первую войну? Англия! Кто навязал нам мир? Франция! А мы еще являемся 
зачинщиками! Просто свинство! Они навязали нам войну и мир. В результате мы 
стали ничем. Когда же мы решили встать на ноги, эти господа, видите ли, 
запротестовали. Не понравилось им это. Преследуют и травят, как дикого зверя, а 
потом — будьте спокойны — все соки выжмут. Бедная моя родина!
 7 июня 1944 года. В факте открытия второго фронта положительным является то, 
что кончится, наконец, это страшное напряжение, в котором мы пребывали все 
последнее время. Я думаю, что они не ограничатся высадкой во Франции. Высадки 
будут производиться и в Норвегии, а также в других местах.
 13 июля 1944 года. Русские опять прорвали наш фронт у Новосокольников и за два 
дня продвинулись в глубину на 35 километров. Это — наша хваленая группа «Норд»…
 Как стремительно они продвигаются вперед… С чем они это будут сравнивать? С 
Наполеоном сравнить нельзя: это другие условия, другое время года. Когда они 
писали обо мне, то также сравнивали Сталинград с Каннами. Это было смешно, но 
занятно, в том смысле что вождь, командовавший битвой под Каннами, носил мое 
имя…
 Боже мой! Что будет с нашей родиной? Началось то, что я предполагал и чего 
больше всего боялся. Русские продвигаются неимоверно быстро, мы отступаем еще 
быстрее. Это означает, что Восточный фронт на грани распада.
 19 июля 1944 года. Роске сегодня рассказал, что в Москве перед генералом 
Петровым продефилировали 20 генералов и 50 000 военнопленных из-под Минска…1 
Если это правда, тогда Германия погибла. Это — народ рабов. Они воспитаны 
рабами. Мазарини рассказал об этом Пфефферу. Он не поверил. Посмотрим, где 
здесь правда… Тот спросил: как же они маршировали? Со шпагами или нет? 
Возмутительный народ эти румыны…
 Я вообще не хотел бы иметь с ними дел. Даже заметил, что, вероятно, генералам 
сказали, что им покажут Москву. Они и повели своих солдат. А между тем их там 
фотографировали. Если это правда, тогда надо завтра заключить мир. Они ждали, 
что я скажу на это, но я молчал, я не сказал им, что я об этом думаю… Говорят, 
что это передали по радио, а снимки будут распространены в газетах всего мира. 
Если русские дойдут до Рейна, тогда Англия погибла, уж Индию она, во всяком 
случае, потеряет. Англия не может этого допустить. Но, может быть, в этом 
заинтересованы американцы…
 23 июля 1944 года. Объявили, что в Германии совершено покушение на фюрера. Эти 
сообщения совершенно неясны, возможно, это — пропагандистский трюк. Но если 
восстание действительно есть и оно удастся, то это будет лучшим для Германии. 
Если же оно будет подавлено, то Германии будет еще тяжелее, так как она будет 
еще больше ослаблена.
 Все эти обстоятельства свидетельствуют об ослаблении Германии и ускоряют ее 
катастрофу и распад.
 Сегодня Зейдлиц, после получения информации о покушении на Гитлера, сидел за 
столом, охватив голову руками и восклицал: «Боже! До чего этот негодяй довел 
нашу армию. Ведь это балканские нравы! Офицер бросает бомбу в 
главнокомандующего».
 24 июля 1944 года. Если сведения о выступлении Браухича соответствуют 
действительности, то положение в Германии чрезвычайно тяжелое, так как Браухич 
пользуется огромным влиянием. Но этого не может быть. Я хорошо знаю Браухича и 
не допускаю мысли, чтобы он сделал такой шаг.
 Мне трудно высказать свое отношение к событиям в Германии, так как я не 
располагаю достаточной информацией. Если Браухич, фон Бок и Кейтель 
действительно участвуют в восстании против Гитлера, то им виднее, как там 
поступать.
 Я с самого начала принял твердое решение — не принимать никакого участия в 
политической жизни, пока я являюсь военнопленным. Это решение я не намерен 
пересматривать и в данный момент, в связи с событиями в Германии. Моя 
предстоящая поездка в Москву не внесет никаких изменений в принятое мною 
решение.
 26 июля 1944 года. Сегодня полковник Адам, в присутствии фон Зейдлица, заявил 
о своем вступлении в «Офицерский союз». Это заявление Адама я воспринял 
абсолютно спокойно, заявив, что я понимаю его шаг, но что касается меня, то я 
хочу получить ясное представление об обстановке.
 Сюрпризы на этом не закончились. В тот же день мне было вручено обращение 16 
военнопленных генералов, которое произвело на меня более сильное впечатление. Я 
хотел бы по этому поводу побеседовать с этими генералами, так как генерала 
Мюллера я знаю лично.
 31 июля 1944 года. Сегодня удалось переговорить с Винценцем Мюллером. Я 
продолжаю придерживаться своей прежней позиции, считая, что Гитлер успешно 
справится с восставшими генералами и будет в состоянии продолжать войну. Я верю,
 что фюреру удастся восстановить положение на Восточном фронте и добиться 
приемлемых для Германии условий мира.
 Обращение 16 немецких генералов — «удар в спину германской армии», и 
объясняется это тем, что генералы подписали его под сильным впечатлением 
поражения. Сам я такого шага сделать не могу, так как это противоречило бы моим 
убеждениям.
 2 августа 1944 года. Три часа подряд я вел сегодня разговор с полковником 
Штерном. Я заявил ему, что этот метод беспрерывного нажима, применяемый в 
отношении ко мне, вызывает только мое ответное упрямство и я под таким 
ежедневным нажимом не могу прийти к какому-либо новому решению.
 Единственный вопрос, над которым я хочу подумать, — это вопрос участия в 
органах самоуправления на освобожденной территории Германии. Хотя этот вопрос 
является трудным, я еще не могу найти линию, которая бы позволяла мне принять 
активное участие в работе администрации на оккупированной территории Германии и 
одновременно не нарушала бы государственные законы моей родины.
 3 августа 1944 года. Сегодня я сообщил русским, что в результате бесед с ними, 
а также под влиянием изменившейся обстановки и разговоров с Мюллером, я 
серьезно намерен пересмотреть свое отношение к публичному выступлению против 
гитлеризма, но мне необходима ее наиболее удобная форма, которая не была бы 
истолкована в Германии, как «удар в спину германской армии».
 Говорят, что Турция разорвала дипломатические и экономические отношения с 
Германией… Вероятно, за этим разрывом следует ожидать высадки союзниками 
десанта на Балканах; наряду с другими целями, этот разрыв преследовал и 
удаление из Турции официальных немецких представителей и агентуры, которые 
могли обнаружить подготовку десанта.
 4 августа 1944 года. Большая часть времени сегодня снова ушла на разговоры с 
господином полковником Швецом.
 Я спросил его: «Какие предвидятся изменения в уже начертанной судьбе Германии, 
если я присоединюсь к движению?»
 Он ответил: «Ваш призыв к армии означает спасение многих немецких жизней, ибо 
поднимает голос человек, которого уважает и знает вся армия. Он показывает 
выход из катастрофического положения.
 С вашим присоединением к движению представительство новой демократической 
Германии становится серьезным фактором, который нельзя будет обойти, когда 
будет решаться судьба будущей Германии».
 Я, усмехнувшись, спросил: «А заслуженные господа из Национального комитета?»
 Полковник: «Заслуженные господа из Национального комитета заслужили себе 
полное право требовать от вас, чтобы вы присоединились к ним и стали во главе 
движения».
 Я: «Но мне же говорят, что у меня нет совести…»
 Полковник: «Вы должны понимать, что с вами говорил представитель государства, 
которое твердо хочет, чтобы это бессмысленное кровопролитие прекратилось — 
дискуссия по этому вопросу ведется с вами уже год, а вы выставляете наивные и 
смешные аргументы, чтобы обосновать вашу отрицательную позицию.
 Положение выглядит так: 27 генералов немецкой армии говорят и пишут: 
«Необходимо убрать Гитлера — он нас вел и ведет в пропасть», — а вы — маршал — 
молчите… Ваше молчание равно громкому призыву в этом специфическом моменте, 
призыву к продолжению кровопролития, а этого не допустят ни генералы, ни мы. Вы 
должны сказать решительное слово».
 Я: «Если вы так ставите вопрос, то вы должны и понять, что я не могу менять 
свою позицию под нажимом ультиматума — я должен подумать; бесспорно, что беседа 
с генералом Мюллером внесла в мою концепцию новые элементы ориентации, но я 
должен их еще обдумать. Я должен всем этим поделиться со своими друзьями в 
Войково; потом я могу принять решение. Скажите, как обстоит вопрос с 
формированием немецкой армии из числа военнопленных?»
 Полковник: «Насчет армии я точно не могу вам сказать, но, видите ли, до сих 
пор ее не сформировали, несмотря на то что массы немецких военнопленных требуют 
от нас создания такой армии — они хотят драться против Гитлера.
 Но Красная армия исходит из эгоистических интересов при решении этого вопроса 
— она не заинтересована в том, чтобы немец стрелял в немца, но что во время 
оккупации Германии немецкие части будут нести службу внутреннего порядка — это 
не подлежит сомнению».
 Мне понравился ответ на последний вопрос, и напоследок я ему сказал, что 
будущая дружба между нашими народами была бы в опасности, если бы Красная армия 
допустила такое положение, чтобы немец стрелял в немца и отвлекался от главной 
цели — Гитлера. Жаль только, что нет сведений из Германии и что русская пресса 
очень мало приводит сообщений по вопросу «путча».
 8 августа 1944 года. Мне трудно писать эти строки. Видимо, такова моя судьба, 
если она приготовила мне такой крутой поворот. Сегодня я решился выступить 
против фюрера.
 Я так и не понял, почему так быстро, слово к слову, строка к строке, сложилось 
мое заявление. Если оно действительно поможет хотя бы одному человеку в этом 
мире, то значит, что я писал его недаром. О судьбе Коки, Зюсси и других мне 
очень трудно думать, но я все-таки надеюсь, что с ними все будет в порядке.
 Вероятно, это удел всех «путчистов» — если не физическая, то моральная смерть… 
Впрочем, посмотрим, что будет дальше.
 9 августа 1944 года. Сегодня вечером, в 22.30, я пригласил в гостиную 
господина полковника, чтобы побеседовать с ним. В ходе беседы я сказал, что 
решил оставаться жить здесь, на даче. В состав своего «штаба» я отобрал 
следующих лиц:
 1. генерала Зикста фон Армина
 2. генерала Штреккера
 3. генерала Лейзера
 4. полковника Шильркнехта
 5. полковника фон Бело
 6. денщика Шульте.
 Для размещения этих лиц я попросил, чтобы предоставили верхний этаж дома. 
Самый умный генерал — это Зикст фон Армин — он будет моим советником.
 Перейдя к вопросу положения Северной группировки, я сказал, что существует 
историческая аналогия между положением армейской группы в Прибалтике и войсками 
корпуса генерала Йорка в районе г.Тильзит — в 1813 г.5 Надо будет сделать все, 
чтобы эти войска отказались от Гитлера, то есть в пропаганде надо будет 
использовать эту историческую параллель. Полковник ответил, что мне нужно будет 
свое заявление написать от руки. Я дал свое согласие.
 10 августа 1944 года. Сегодня, с согласия русских, я назначил генерала Лейзера 
старшим по режиму. Лейзер будет согласовывать все хозяйственные вопросы с 
администрацией объекта.
 Кроме того, я и генералы постановили отказаться от этой роскошной жизни, 
которую они здесь ведут. Генералы в лагере № 48 живут гораздо проще — они могут 
потом упрекать нас, что одновременно с изменением своей позиции я изменил и 
свой скромный образ жизни.
 Генерал Лейзер сегодня передаст составленное им меню, которое не отличается от 
меню для генералов в лагере № 48. Я попросил господина полковника, чтобы в 
будущем придерживались этих норм.
 Вечером 10 августа генерал Лейзер зачитал составленное им меню:
 1. Завтрак — хлеб, масло, чай или кофе.
 2. Обед из 3 блюд — первое, второе, третье.
 3. В 5 часов вечера — чай или кофе, кекс.
 4. Ужин — каша, чай.
 Что касается спиртных напитков, то не нужно их ставить на стол каждому; кто 
хочет пить, может сам открыть шкаф (который стоит в столовой) и выпить рюмку.
 Далее генерал Лейзер мне сказал, что генерал Штреккер очень переживает, он не 
мог еще примириться с новым положением в связи с изменением моей позиции, 
выраженной в заявлении.
 Вечером того же дня я получил папку с бумагой — для подготовки заявления, 
которое нужно обязательно написать от руки. Первый важный документ всегда 
пишется от руки— это уже такое архивное правило.
 11 августа 1944 года. В 7 часов вечера я поехал с господином полковником в 
Москву, в санчасть НКВД (стоматологическая клиника). В автомашине я сказал, что 
меня занимает теперь вопрос, как включаться в активную работу, чтобы помочь 
своей стране.
 Господин полковник ответил, что окруженная группировка в Прибалтике — это 
большой объект для активной помощи и я должен найти способ и слова к этим 
обреченным солдатам и офицерам, чтобы их спасти.
 В этот же день я пригласил генерала Зейдлица на воскресенье к себе. С 
Зейдлицем должны приехать господа Пик и Вайнерт. Я хочу обсудить вместе с ними 
все вопросы моего сотрудничества в Национальном комитете, а также воззвание к 
окруженной Северной группировке.
 Теперь я также жду с нетерпением результатов поездки генерала фон Армина в 
лагерь № 48, в Суздаль. Кроме того, я хотел бы еще встретиться с полковником 
фон Бело, чтобы узнать, согласен ли он работать вместе с нами.
 Прием в стоматологической клинике и работа врача произвели на меня очень 
хорошее впечатление. В Германии редко можно найти такое прекрасное техническое 
оборудование.
 12 августа 1944 года. Я сегодня гулял с генералом Лейзером. Он мне рассказал, 
что результаты поездки генерала фон Армина в лагерь № 48 — плохие. Только 
генералы Роске и Дреббер согласились с моей новой позицией. Они хотели ехать в 
Москву, остальные генералы не отказались совсем, но и не решились на этот шаг.
 Лейзер объяснил это тем, что они все ненавидят «Союз немецких офицеров» и 
поэтому сдерживаются, но все они против Гитлера. Он, Лейзер, об этом знает.
 Затем он меня спросил, что произошло с генералом Роденбургом. Я ответил, что 
Роденбург потерял свою честь генерала, занимался темными делами — заговором и 
бегством. После того как он вернулся из Войково, он начал преступную 
деятельность, наверное, по приказу некоторых войсковых генералов. Это 
двурушничество было быстро установлено, и мы, по ходатайству «Союза немецких 
офицеров», его послали в Суздаль, вместо того чтобы его судить.
 Генерал Лейзер сказал: «Да, Роденбург склонен к авантюризму». Тут я сказал, 
обращаясь к подошедшему гос подину полковнику: «Ну, что вы скажете о 
результатах поездки генерала фон Армина? Я очень удивлен, почему полковник 
Шильдкнехт отказался ехать ко мне — он был бы здесь очень полезным».
 Господин полковник ответил, что для него совершенно ясно, что люди в лагере № 
48 не смогли так скоро пересмотреть свою позицию.
 Генерал фон Армин должен был несколько дней там побывать и обстоятельно с ними 
побеседовать. Я уверен в том, что генералы и полковники скоро напишут письмо с 
известием о том, что они меня поддерживают.
 Кроме того, я хотел бы послать генерала Штреккера в лагерь № 48. Ему, 
Штреккеру, наверное удастся переубедить генералов и Шильдкнехта.
 Позднее генерал Штреккер согласился поехать на некоторое время в лагерь № 48, 
чтобы там уговаривать остальных генералов.
 Уж если я решился на этот шаг, невзирая на мою семью, то я хочу довести дело 
до конца, я хочу объединить всех генералов и включиться в активную работу. У 
генералов из Войково такие же тормоза, какие были и у меня, а именно — 
уверенность в том, что:
 1. Работа «Союза немецких офицеров» ведется на разложение армии;
 2. Наши семьи, которые, без сомнения, попадут под террор Гитлера.
 Но все-таки надо решаться. Я поинтересовался, почему не доставляют нам 
информацию (сводки германского командования и радиоперехваты).
 Господин полковник ответил, что на следующей неделе мы их получим точно; что 
на этот счет уже дано указание, но это будет начиная с понедельника.
 13 августа 1944 года, воскресенье. Сегодня вечером я спросил господина 
полковника: «Для принятия участия в активной работе обязательно ли быть членом 
„Союза немецких офицеров“?»
 Я спросил об этом потому, что некоторые генералы не питают симпатии к 
«Офицерскому союзу», но хотят работать под руководством Национального комитета. 
Например, генералы Зикст фон Армин и Штреккер говорят, что нельзя же считать 
«Офицерский союз» принудительной профсоюзной организацией.
 Господин полковник ответил, что нельзя сравнивать «Офицерский союз» с 
принудительной профсоюзной организацией. «Офицерский союз» выполняет в рамках 
Национального комитета определенные задачи уже целый год, что он ведет 
разъяснительную работу среди армии и офицерского корпуса — своей открытой 
легальной работой он завоевал себе авторитет в широких кругах армии.
 Сам генерал Хофмайстер рассказывает, что эсэсовец, генерал Барнт, попав в 
окружение, сказал Хофмайстеру: «Если будет туго, я перейду к Зейдлицу». Это 
значит, что армия прислушивается к словам Зейдлица, как президента «Союза 
немецких офицеров».
 Если генерал фон Армин теперь выдвигает какие-то новые мысли, которые 
компрометируют «Союз немецких офицеров», ибо быть генералу членом Национального 
комитета и одновременно отмежевываться от «Офицерского союза»— это явление 
компрометации Союза. Этого не допустит ни Национальный комитет, ни «Союз 
немецких офицеров».
 Они предпочтут совсем отказаться от генерала фон Армина, нежели допустить, 
чтобы он организовывал какую-то новую группу офицеров вне «Офицерского союза». 
Еще он добавил, что «надо быть последовательным и забыть старые ссоры, тогда вы 
увидите, фельдмаршал, что „Союз офицеров“ — это нужная и необходимая 
организация».
 14 августа 1944 года. Сегодня утром я попросил господина полковника, чтобы с 
объекта № 25 привезли генерала Латтмана, так как он должен будет разъяснить 
генералу фон Армину некоторые вопросы, касающиеся отношения Национального 
комитета к «Офицерскому союзу».
 После ужина мы сидели в столовой, вместе с Латтманом и Лейзером. Зашел 
господин полковник, и я пригласил его сесть со мной вместе за маленький стол в 
углу столовой. Латтман и Лейзер в это время стояли у окна и разговаривали, 
поэтому мы были наедине.
 Я спросил мнение господина полковника относительно письма, написанного мной к 
генерал-полковнику Шернеру, командующему армейской группой «Норд».
 Господин полковник похвалил соответствующими словами содержание и стиль моего 
письма, но добавил, что полковник Швец опасается, что командующий, 
генерал-полковник Шернер, как убежденный гитлеровец, сорвет это мероприятие — 
он это письмо отправит Гитлеру, не познакомив с содержанием ни одного из 
подчиненных ему генералов.
 Я согласился с этим мнением и добавил: «По крайней мере, я тогда сделал все 
так, что моя совесть будет чиста». Господин полковник ответил: «Если заранее 
известно, что мероприятие не увенчается успехом, так как этот Шернер его сорвет,
 то совесть не может быть спокойной, пока не будут исчерпаны все возможности».
 Полковник Швец думает, что обращение к генералам и офицерам группировки «Норд» 
за подписью фельдмаршала, во главе всех генералов из движения «Свободная 
Германия», может принести желаемый успех.
 Разумеется, что содержание этого обращения должно быть свободно от мелочной 
пропаганды, направленной на разложение армии.
 Мне нужно самому найти его форму, чтобы сказать командующим и офицерам правду 
об их положении и показать им выход, ссылаясь на условия, которые предоставляет 
им Красная армия. Тогда, по мнению полковника, можно сказать, что совесть чиста 
— сделано все.
 Затем полковник добавил, что его руководство уверено: такое мое обращение 
может увенчаться успехом, тем более что, по данным русского Генерального штаба, 
некоторые командиры дивизий и штабные офицеры из группировки «Норд» расположены 
положительно к заявлению 17 генералов.
 Было бы непростительным упущением, если бы мы лишали их возможности 
познакомиться с нашим коллективным мнением, так как генерал-полковник Шернер 
вряд ли передаст им содержание моего письма.
 Я подумал и сказал: «Правильно, я подумаю еще над этим. До какого срока я 
должен бы написать такое обращение?» Господин полковник ответил: «Вы знаете, 
нельзя терять время, это должно быть готово завтра».
 Я подумаю еще, как это сделать.
 14 августа 1944 года. Сегодня я принял осознанное и правильное решение о 
вступлении в «Союз немецких офицеров». Я сделал это потому, что в течении 
последних 34 лет я был прежде всего офицером.
 Вечером я передал господину полковнику текст моего обращения к группе армий 
«Норд». Оно получилось небольшим по объему, но довольно емким по содержанию. Я 
думаю, что обращение найдет должный отклик как у генерал-полковника Шернера, 
так и у солдат и офицеров его армейской группы: как мне сообщил господин 
полковник, оно будет посредством радио передано многократно на разных частотах.
 29 августа 1944 года. Мои друзья сегодня сообщили мне, что на собрании 
военнопленных в лагере № 27, созванном по поводу моего вступления в «Союз 
немецких офицеров» и выступления с обращением к немецкому народу, один из 
профашистски настроенных офицеров выкрикнул в мой адрес: «Свинья!» Установить 
этого человека не удалось.
 После собрания некий лейтенант Бисманн заявил: «Если Паулюс еще не был 
сумасшедшим, то в Москве его теперь свели с ума», а некий лейтенант Крегер 
сказал: «Можно себе представить, что через 1,5 года Паулюс дал себя сломать». 
Ему вторил якобы некий обер-лейтенант фон Буркерсроде: «Паулюс несколько дней 
тому назад вступил в СНО, у него слегка крыша не в порядке». Вот вам и 
субординация…
 Да, работать с таким контингентом очень сложно — у Гитлера было значительно 
больше времени для их воспитания.
 31 августа 1944 года. Радостная весть — группа военнопленных офицеров 
румынской армии, под воздействием моего и группы офицеров заявления, в 
количестве 27 человек, подали заявление с ходатайством об отправке на фронт, в 
Румынию. Они рассматривают заявление как шаг к общей победе над врагом 
свободолюбивых народов.
 Однако не все так хорошо. В лагере № 160 у группы офицеров мое заявление 
вызвало растерянность.
 10 сентября 1944 года. Сегодня беседовали с полковником Болье снова о 
Сталинграде, и я рассказал ему, как ответил фюреру, когда получил приказ о 
взятии Сталинграда. Я ему написал: «Ваш приказ будет выполнен! Да здравствует 
Германия! Пусть живет Германия!» В эту фразу я вложил особый смысл: пусть живет 
Германия, а не погибнет, как мы. Гитлер это, конечно, понял.
 Сталинградская битва имеет три периода: наступление, оборона и преступление. 
Сколько этому человеку ни делай, он все говорит: мало, достань луну с неба! 
Между любовью и ненавистью расстояние невелико. Теперь моей ненависти нет 
пределов.
 Вечером, в беседе с генералами, снова затронули эту тему. Я сказал, что до 
последнего момента все думал, что у Гитлера самые лучшие намерения, что 
правительство все же перестроится каким-либо образом и отступится от своей 
политики. Сегодня мы можем оставить эту мысль, как совершенно бесполезную.
 Признаваясь откровенно, я должен сказать, что верил в национал-социализм. Все 
генералы не должны забывать, что были под его влиянием, так как перед нами 
стояла большая сила, которая, казалось, была способна достичь поставленных 
целей, а цели эти были прекрасные…
 Никто из генералов не мог предполагать, что таков будет исход, так как нельзя 
же требовать, чтобы человек был пророком — ведь все могло сложиться совершенно 
иначе. Я был убежден в том, что не должен примыкать к движению.
 Я говорил себе: положение таково, что со спокойной совестью я не могу 
участвовать в этом движении, так как не знаю, как обстоят дела на родине. 
Однако настоящее положение вещей доказывает, что я глубоко ошибался.
 Убедительным моментом явилось открытие второго фронта, а также мысль, на 
которую меня навели генералы — просто невозможно в настоящее время действовать 
в соответствии с чисто военными законами. Все эти моменты побудили меня с 
тяжелым сердцем отойти от прежнего убеждения и прийти к другому.
 Если уж я вступаю в борьбу, то я не могу играть роль, которую мне предписывают,
 иначе я не что иное, как объект, который используется организацией. Я сказал, 
что полностью включился в движение, но нужно же иметь какую-то точку опоры, за 
которую можно было бы держаться, так как я не могу так просто выставлять свое 
имя, как если бы поставили во главе лейтенанта или ефрейтора — это было бы 
совсем другое дело.
 Здесь дело не в формальностях, а в моем отношении к «Офицерскому союзу», в 
моем положении.
 23 сентября 1944 года. Сегодня господин полковник кратко проинформировал меня, 
что мое вступление в «Союз не мецких офицеров» и воззвание к германскому народу 
произвели на военнопленных лагеря № 97 большое впечатление.
 Профашистски настроенная часть немецких офицеров с возмущением встретила мое 
воззвание, тогда как раньше (до воззвания) эта часть офицеров всегда ставила 
меня в пример.
 В то же время, как только стало известно о моем вступлении в СНО и воззвании к 
немецкому народу, эта профашистски настроенная часть изменила свою точку зрения 
и начала меня характеризовать как плохого командующего, называя «изменником». 
Таковы уж реалии нашего времени. Впрочем, их мнение меня волнует мало.
 14 октября 1944 года. Сегодня беседовали с генералом Штреккером насчет того, 
чтобы новые генералы в прямой и ясной форме просили об их вступлении в Союз. 
Они должны и уже готовы сделать, наконец, решительный шаг во имя спасения 
Германии, так как настоящие события требуют этого, ждать больше нельзя и 
колебаться тоже.
 Поговорив с каждым из генералов в отдельности, я убедился, что они так и 
поступят.
 После разговора с новыми генералами я еще раз пришел к выводу о том, что война 
для Германии окончательно проиграна, что правительство бессовестно обходится с 
народом и старается выгородить себя. Несостоятельность гитлеровского 
правительства очевидна. Факт повешения фельдмаршалов возмутителен — это 
переходит всякие границы. Безумное руководство — трезво мыслящий человек даже 
представить себе не может подобного безумия.
 Кроме всего, зверства. В Белоруссии нашими истреблено 800 000 евреев. В этом 
виноват прежде всего Гитлер, потому, что именно он в войне с Россией сделал 
виновным весь свой народ.
 26 октября 1944 года. Сегодня я дал согласие господину полковнику выступить по 
радио с ответом на гитлеровскую пропаганду, обвиняющую «Союз немецких офицеров» 
и его президента — генерала фон Зейдлица в предательстве. Через два дня это 
выступление многократно передавалось по радио.
 7 ноября 1944 года. Сегодня в беседе с генералами Штреккером, Лейзером и 
полковником Болье затронули румынскую тему.
 Я сказал, что румыны очень непостоянные люди: они то за одних, то за других. 
Сначала были врагами русских, теперь друзья. Умеют нравиться, если им нужно. 
Вежливы, приятны, но и хитры.
 Потом поговорили о демократии. Сошлись во мнении, что Англия и Америка хотят 
создать в Германии демократическое правительство, но они себе мыслят иную 
демократию, нежели Национальный комитет. Германии нужна своя демократия, 
немецкая задача Национального комитета — помочь народу преобразовать Германию, 
растолковать ему все прежние ошибки.
 16 ноября 1944 года. Сегодня посетили объект № 20. Да, время мы провели хорошо.
 Но, как и везде, на 20-м объекте говорят об одном и том же. Все о демократии. 
Но не все имеют ясное представление о том, что значит демократия. Если 
перестроить государство и создать там демократическое правительство, то здесь 
возникает вопрос — какая демократия будет? Буржуазная или пролетарская?
 Никто этого вопроса пока не разрешил. А вообще на 20-м хорошо. Тут приятное 
общество. Мне генералы сразу же сказали: «Вам, фельдмаршал, мы во всем 
доверяем». Правда приятные люди.
 Русские правильно распределяют пайки — генеральские, офицерские и солдатские. 
Что же, генералу и солдату давать одно и то же? Каждый получает по чину, и это 
правильно.
 28 ноября 1944 года. Во время прогулки ко мне подошел генерал Латтман, и мы 
вновь говорили о личной ответственности перед народом и перспективах нашей 
работы. Когда же я подписываю листовку, я должен знать, к кому я обращаюсь, 
нужно быть убежденным и уверенным в том, что ты предлагаешь.
 Я говорю: «Долой Гитлера!» Но это нереально. Почему? Потому, что я ничего не 
предлагаю реального для осуществления этого лозунга. Народные комиссии? Они 
делу не помогут, следовательно, предлагаемое мной нереально.
 Я говорю: «Переходите!» Но как могут переходить генералы? Это же нереально. 
Этот лозунг ни в коем случае не подходит к генералам. Генералы не могут сделать 
этого.
 Мы должны знать точное положение вещей у нас на родине, а отсюда мы этого не 
видим. А поэтому с нашими знаниями обстановки на родине мы создадим такое 
настроение, которое, кроме вреда, ничего не принесет. Эти народные комиссии 
вообще нереальны.
 Офицеры и солдаты должны сплотиться и, обратясь к народу, сказать ему: вот к 
чему мы пришли, благодаря национал-социализму. А все эти дороги должны найти 
люди, которые хорошо знают положение вещей на родине. Мы же внесли в это дело 
свою лепту тем, что открыто заявим свое мнение. Что может сделать маленький 
человек? Ему ничего не остается, как добросовестно выполнять свой долг…
 Сегодня в очередной раз выяснилось, что я совершенно не могу говорить 
экспромтом. Со мной это было и прежде, но теперь я особенно остро это чувствую. 
У меня фразы противоречат одна другой…
 Ночами я не сплю…
 1 декабря 1944 года. Опять с генералами Латтманом, Лейзером и полковником 
Болье рассуждали о будущем Германии. Все сошлись во мнении, что Германия будет 
оккупирована, а мы должны будем там работать на службе у русских или англичан.
 Предположим, что мы принимаем это предложение. Будут говорить, что вы — 
оплачиваемый агент. Оккупация продлится, ну скажем, три года. Войска покинут 
Германию. Будет новое правительство. Те, которые имели дело с русскими, 
останутся. Как на нас будут смотреть?
 Но мы должны взять на себя всю тяжесть этого положения. Может так случиться, 
что, несмотря на все мои желания, я не смогу помочь моему народу. Я помогу тем, 
что в моих силах, но потом я буду выброшен, как использованный человек. А может 
быть, нет? Как говорят русские, «поживем — увидим».
 20 декабря 1944 года. Я получил письмо, которое меня весьма порадовало. Я даже 
переписал его содержание в дневник полностью. Итак:
 «Господину генерал-фельдмаршалу Паулюсу.
 Москва, п/я 11.
 Господин фельдмаршал!
 Ваше решение бороться против Гитлера вызвало среди нас, солдат Вашего прежнего 
местопребывания, большую радость. Всем солдатам известно, насколько труден был 
для Вас, господин фельдмаршал, этот шаг. Теперь вы узнаете, насколько 
необходимо было поднять кулак против Гитлера— этого предателя народа — чтобы 
освободить Германию от войны, террора и нищеты.
 Мы все приветствуем Ваше решение и верно стоим на Вашей стороне. Ваши солдаты 
из лагеря 48 от всего сердца желают Вам, господин фельдмаршал, наилучшего 
здоровья и успеха в борьбе за будущее Германии.
 Когда настанет время освобождения Германии, мы просим включить нас в ряды 
борцов. Мы все готовы и ждем Вашего зова.
 Хайне Альфред, 1-я рота, 255-й саперный батальон, и еще 38 человек (солдаты, 
ефрейторы и унтер-офицеры)».
 Это мои солдаты, солдаты Сталинграда! Значит то, что я и другие генералы 
делают, кому-то, кроме русских, все-таки нужно!


1945

 1 января 1945 года. Сегодня, в первый день Нового года, я написал (наконец-то) 
письмо моей дорогой Надеж. Я сообщил ей, что в течение истекшего года некоторые 
сведения о Коке получал только через генералов, попавших в плен. Таким же 
образом я узнал, что мой старший сын убит осенью 1943 года в Италии, а дочурка 
Пусси умерла.
 Последняя весточка, полученная от Надеж, была датирова на 22 ноября 1943 года. 
Она, наверное, тоже уже не имеет связи с Кокой. Я написал, что живу на даче, 
неподалеку от Москвы, и, судя по общей обстановке, хорошо. Почти все генералы, 
находящиеся здесь в плену, работают вместе со мной над тем, чтобы свергнуть 
существующее в Германии правительство, причинившее так много вреда.
 Естественно, в конце письма — обязательные рождественские и новогодние 
поздравления! Может быть, ей удастся получить новые известия от Коки?
 21 апреля 1945 года. Вот уже в течении почти четырех месяцев у меня не было 
возможности продолжить свои записи. Непонятно почему, но я как-то охладел к их 
ведению. Хотя вполне может быть, что это явление временное.
 В связи с последними событиями в Германии у нас было много работы. Так, мной 
был поставлен вопрос о дальнейшей деятельности «Союза немецких офицеров» и 
Национального комитета.
 Сегодня я разговаривал с генералом Латтманом и проинформировал его, что я 
собираюсь говорить на эту тему с генералом Кобуловым. Я должен предпринять 
определенный политический шаг, но прежде нужно обсудить это по-товарищески.
 Позднее состоялась беседа с генерал-полковником Штреккером, в которой я 
высказал мысль о том, что мы должны сохранить движение, а Национальный комитет 
может послужить базой для создания правительства. Национальный комитет должен 
продолжать свое существование или как центр движения «Свободная Германия», или 
как правительственный орган. В таком случае он должен находиться в Восточной 
Пруссии.
 6 августа 1945 года. Сегодня состоялась встреча с с генералом Кривенко. Мы 
беседовали о послевоенном устройстве Германии.
 Генерал спросил меня, чем я интересуюсь в настоящее время. Я ответил, что меня 
интересует дальнейшая судьба моей родины и хотел бы знать, будет ли связь между 
отдельными зонами. Я сказал, что понимаю, что решения конференции будут общими 
для всей Германии, но мне кажется, что каждая зона будет представлять собой 
отдельную страну.
 Зоны будут строго разграничены между собой — как отдельные государства, скажем 
Бельгия, Франция и т.д. Переезд из одной зоны в другую, мне кажется, будет 
связан с такими же затруднениями, как отъезд за границу. Может быть, будет 
существовать общее административное управление, но тем не менее зоны будут 
отделены друг от друга. Это осложнит переписку с родными.
 Генерал ответил вопросом: «Все ли вопросы в решении конференции понятны?»
 Я ответил, что да, решения конференции именно такие, как я и ожидал, не более. 
Но вопросы, по-моему, решены не все. Например, вопрос о границах не решен 
окончательно и, очевидно, будет решаться после. Ничего не упомянуто о 
военнопленных. В отношении военнопленных, по-моему, могут быть два решения: 
либо этот вопрос отложат и он будет решаться позднее всеми союзниками, либо его 
сейчас будет решать каждый из союзников самостоятельно.
 И третий вопрос — относительно министерства культуры. Установлено 5 
министерств: финансов, связи, экономики, промышленности… а как же будет с 
министерством по делам культуры?
 Генерал ответил, что министерство по делам культуры будет подчинено 
министерству просвещения, и в свою очередь спросил, что нужно было бы сказать 
по вопросу о военнопленных. Этот вопрос действительно занимает всех находящихся 
здесь с утра до вечера.
 Я ответил, что это — само собой разумеется. Чем дольше длится пребывание в 
плену, тем больше повышается психоз среди военнопленных. Вопросы, которые не 
были решены конференцией, были очень сложными вопросами; если бы в Германии 
была только одна оккупационная власть, то разрешить все было бы относительно 
легче.
 Потом снова вернулись к вопросу о новом правительстве Германии. Генерал сказал,
 что если бы Германия имела возможность создать такое правительство, при 
котором Германия, хотя и побежденная, могла бы существовать как единое 
государство, тогда все вопросы решались бы с этим правительством.
 Я ответил, что если бы Германия после окончания войны была в состоянии создать 
такое правительство, которому больше доверяли бы, то не нужно было бы 
предпринимать никаких мер по обеспечению безопасности. Что я не могу себе 
представить, чтобы хоть один немец равнодушно отнесся к решению вопроса о 
восточной границе.
 Надо полагать, что это еще не последнее слово — все будет зависеть от того, 
как немецкий народ сумеет поставить себя. Насколько я знаю, люди довольны общим 
ходом развития событий в Германии.
 Генерал поинтересовался: на какую страну — Англию, США или СССР — больше 
ориентируются находящиеся здесь офицеры и генералы?
 Я сказал о себе: к этому движению я пришел на основе своих убеждений. Тот, кто 
твердо стоит на платформе этого манифеста, для того нет колебаний в выборе 
ориентации. И я думаю, что было бы большой опасностью для немецкого народа, 
если бы начались сейчас эти колебания. Совершенно ошибается тот, кто колеблется,
 не видя перед собой правильной и определенной линии. Вся проблема заключается 
в том, как убедить в этом тех, кто находится в других зонах.
 На это генерал Кривенко сказал, что каждый народ может сам себе избрать 
систему управления. На что я ответил, что считаю, что немецкий народ может 
избрать себе ту форму управления, которую он считает правильной.
 Я не могу судить отсюда о том, к какому строю стремится германский народ; во 
всяком случае, в этом отношении каждый народ своеобразен. Каждая страна имеет 
свои особенности и в соответствии с ними будет избирать себе форму 
государственного управления.
 В Германии, безусловно, будет другая система, чем раньше, но мне отсюда очень 
трудно судить о том, какими темпами надо форсировать это развитие; я уже 3 года,
 как уехал из Германии, а за это время там многое изменилось. Сначала нужно 
знать — какие есть возможности, а потом, в соответствии с этим, намечать темпы 
развития.
 Война подготовила почву для изменения жизненного уклада немецкого народа. 
Когда жизнь народа протекает нормально, то трудно представить себе 
необходимость изменения государственной системы. А теперешнюю катастрофу можно 
сравнить с революцией, которая все изменит.
 Генерал Кривенко осторожно спросил: «Господин фельдмаршал, если бы вы 
вернулись в Германию, с чего бы вы начали свою личную жизнь?»
 Я ответил, что мне об этом очень трудно судить; я не знаю, есть ли у меня там 
квартира, но это меня не волнует. Глав ное — я не хочу попасть ни в английскую, 
ни в американскую зону; я хочу быть в русской зоне. Какую-нибудь политическую 
работу я себе изберу, но какую именно — сейчас я сказать не могу, так как не 
знаю, что меня ждет в Германии.
 Я не могу сказать, как я начну и что я начну, но точно знаю одно — я буду 
работать. Немецкий народ нужно поставить на совершенно другие рельсы. Вполне 
естественно и понятно, что немецкий народ будет отстаивать свою жизнь. Нужно 
отличать нормальное положение от теперешнего, создавшегося в Германии.
 Я хочу сделать маленький набросок в отношении будущего: предположим, немецкий 
народ будет развиваться и внутренне, и внешне; все будет идти хорошо и 
планомерно. Но германский народ может сказать: «Я имею за плечами тяжелый опыт 
— меня упрекают в том, что я навлек войну; я не буду больше брать оружие в 
руки».
 Я думаю, что Советский Союз не заинтересован в таком народе, который не хочет 
вооружаться. Народ, который не может защитить свою свободу, не достоин этой 
свободы. Русский народ завоевал свободу и сумел отстоять ее. А это является 
лучшим доказательством того, что русский народ достоин этой свободы.
 Эта встреча заронила во мне маленькую надежду: генерал Кривенко спросил о том, 
чем я буду заниматься после возвращения в Германию. Значит, этот вопрос уже 
обсуждался и, может быть, в скором времени будет решен положительно. Это было 
бы совсем неплохо!
 8 августа 1945 года. Сегодня, за карточным столом, обсуждали решения 
Берлинской конференции. Я сказал, что если судить здраво, то нужно прийти к 
выводу о том, что результаты конференции в Потсдаме более благоприятны для нас, 
чем мы могли ожидать. Новые восточные границы безусловно очень тяжелы, и очень 
трудно будет успокоить германский народ. Но мы должны примириться с этим фактом.

 Вопрос об уничтожении милитаризма ставит нас, генералов, в очень тяжелое 
положение перед народом потому, что нет никакого сомнения в том, что народ 
будет отождествлять генералов и милитаризм.
 Кажется ясным лишь одно — единство Германии обеспечено. Я лично сам в этом 
убежден. И в этом мы немало обязаны влиянию русских.
 Все генералы со мной согласились.
 9 августа 1945 года. Сегодня в разговоре с генералом фон Зейдлицем обсуждали 
объявление Советским Союзом войны Японии. Я сказал, что Япония — это 
единственное государство, которое вступило в войну в качестве агрессора и еще 
не разгромлено. Так как демократические державы объединились с тем, чтобы 
обеспечить мир, то вступление Советского Союза в эту войну является лишь 
следствием этих мыслей.
 Одновременно это служит целям сокращения сроков войны на Дальнем Востоке. К 
тому же Япония отказалась от каких-либо мирных переговоров.
 Япония ведет империалистическую войну. В интересах обеспечения своих границ на 
Дальнем Востоке Советский Союз не может пассивно смотреть на то, что на его 
окраинах место одного империалистического государства пытаются занять другие 
империалистические державы.
 Без участия Советского Союза в урегулировании вопросов мира эти 
империалистические державы провели бы политические и государственные вопросы в 
этой области только в своем духе.
 Советский Союз является самым сильным поборником прогрессивных идей. Эти идеи, 
в противоположность империалистическим державам — Англии и Америки, — окажут 
широкое воздействие на создание независимости и национальной самостоятельности 
народов Восточной Азии. Они соответствуют принципиальной политике Советского 
Союза, в противоположность империалистическим державам— Англии и Америке.
 Зейдлиц полностью со мной согласился. Потом вернулись к результатам Берлинской 
конференции и сошлись во мнении, что, в целом, они превзошли наши ожидания.
 Относительно восточной границы — конечно, это очень больно, и надо быть плохим 
немцем, чтобы скрывать это, — будут потеряны большие области и вследствие этого 
миллионы людей будут оторваны от своей родины, но, в конце концов, в этом 
виноваты лишь мы сами. Если бы война была закончена раньше, в таком же духе, 
как мы этого хотели, было бы не только возможно другое решение, но его 
следовало бы точно ожидать.
 Ведь немецкие области восточнее Одера и Нейсе лишь временно переданы под 
управление Польши, так что последнее слово о восточной границе еще не сказано. 
Действительно ли так пройдут границы? Возможно, что от действий немецкого 
народа до мирной конференции будет зависеть, возможны ли будут изменения в 
вопросе проведения границ.
 11 августа 1945 года. Сегодня прозвучало сообщение русского радио о 
предстоящей капитуляции Японии — если принять во внимание известную 
сдержанность русских в таких вопросах, то это свидетельствует о том, что можно 
рассчитывать на очень скорое окончание войны на Дальнем Востоке.
 16 августа 1945 года. Вместе с Зейдлицем и Латтманом рассуждали о будущем 
России. Я сказал: «Вы посмотрите, какой будет Россия через двадцать лет. Это 
будет сад! Вы не узнаете ее. В армии будет казино, будут большие балы. Русские 
уже ввели целование ручек. Мне они всегда говорили: „Мы ведь не стремимся к 
регрессу. Все, что относится к культуре, мы не только сохраним, но и дальше 
будем развивать. Люди не будут ходить оборванными, как это часто приходится 
видеть теперь. Все это мы давно уже могли бы иметь, если бы вы, немцы, не 
помешали нам в этом!“
 Разве можно что-либо возразить против этого! Этого нельзя сделать при всем 
желании!
 18 августа 1945 года. Есть русская брошюра о Сталинграде, в которой меня 
сравнивают с Роммелем. Оба они совершили, мол, одну и ту же ошибку. Ошибка 
Роммеля в том, что он наступал на Тобрук; ошибка Паулюса в том, что он наступал 
на Сталинград. С русской точки зрения это правильно. С моей точки зрения — нет, 
ибо Роммель желал этого наступления, а я — не желал. Я только выполнял приказ.
 Вообще, теперь ведь стало совершенно ясно, что командующий армией не имел 
возможности действовать самостоятельно. Здесь вина Верховного 
главнокомандования германской армии и всех тех, кто разрабатывал оперативные 
планы. И кто из этих людей не предстанет перед судом союзников, тот должен 
будет предстать перед судом германского народа.
 12 сентября 1945 года. Сегодня спорили с Латтманом о моей личной роли в 
Сталинграде. Я сказал ему твердо: господин Латтман, я запрещаю вам такие 
толкования. Мне уже давно известно, что в Сталинграде я как будто бы был 
единственным идиотом. Вы сначала должны сориентироваться вообще, а затем уже 
можете выражать ваши мнения по отдельным вопросам. А впрочем, я твердо убежден, 
что если бы вы командовали армией, то вы бы, конечно, сделали все правильно.
 То, что я ему сказал, слышали все. А я добавил, что в советах Латтмана я не 
нуждаюсь.
 13 сентября 1945 года. Вечером состоялась беседа с пастором Шредером, в 
отношении ущерба, нанесенного немцами Советскому Союзу и последующими 
репарациями.
 Опубликованные цифры сами говорят за себя. Размеры разрушений огро мны. Важно, 
что эти цифры опубликованы (в передовице «Известий»), они многим немцам откроют 
глаза на то, что наделал нацистский режим в этой стране. Многие потеряют 
сознание, а многие лишь теперь уяснят себе, что должен возместить германский 
народ.
 Ясно, что Германия никогда не будет в состоянии возместить России тот ущерб, 
который она ей причинила. По сравнению с ущербом те операции, которые 
произведены в германской промышленности, совершенно незначительны. Очень важно, 
что эти операции произведены радикально и быстро, ибо с определенного момента, 
в недалеком будущем, германский народ может сказать: «То, что я теперь делаю, 
послужит делу восстановления Германии». Благодаря этому увеличится надежда на 
будущее, очень возрастет производительность народного труда.
 Это — одна сторона данного сообщения. Однако мы должны смотреть дальше. В 
своей основе это сообщение направлено не против Германии. Мы не должны забывать,
 что в данный момент происходит конференция министров иностранных дел. 
Сообщение об ущербе России от войны, опубликованное именно в этот момент, имеет 
важное политичес кое значение. Это ясный намек Советского Союза на то, что при 
решении политических проблем мирового значения за Россией должно быть решающее 
слово.
 До сих пор эти притязания основывались лишь на тяжести, вынесенной Советским 
Союзом в войне; теперь они будут еще и подкреплены доказательством того, что 
Советский Союз потерпел наибольший ущерб. В этом нужно видеть значение этого 
сообщения.
 18 сентября 1945 года. Сегодня мы вместе с генералом фон Зейдлицем обратились 
к генералу Кобулову с просьбой установить место пребывания и состояние наших 
семей.
 Нам обещали помочь.
 20 сентября 1945 года. После прослушивания радиопередачи из Лондона, в которой 
было передано сообщение о жестком указании генерала Эйзенхауэра по поводу мер, 
осуществляемых по отношении к членам НСДАП, проживающим в американской зоне 
оккупации, прошло бурное обсуждение.
 Ведь в приказе подчеркивается, что национал-социалисты не будут иметь права 
занимать руководящие должности— все они в будущем будут использоваться в 
качестве рядовых рабочих.
 Приходится только головой качать по поводу наивности экспериментов американцев.
 Они слишком легко смотрят на эти вещи. Так нельзя поступать, если хочешь найти 
настоящих нацистов. А если без разбора принимать меры ко всем, кто когда-то 
принадлежал к партии, то кого же это не коснется?
 Почти все чиновники, служащие, коммерсанты были членами партии. Конечно, 
немало из них были членами партии по принуждению или же потому, что это было 
необходимо по долгу службы. И если всех их без разбора изолировать от 
общественной жизни, то хаос в стране будет еще больший, чем теперь. Нет, этого 
в самом деле делать нельзя.
 Русские умнее и благоразумнее, раз они стали на путь индивидуальной проверки, 
они совершенно правильно поняли, что многие так называемые члены партии очень 
часто совсем не были сторонниками нацизма и что в определенных условиях, под 
надзором они спокойно могут работать дальше по своей специальности, и, с другой 
стороны, многих из тех, кто не был в партии, следует рассматривать как явно 
выраженных нацистов, которых при всех обстоятельствах нужно обезвредить.
 Я теперь уверен в том, что русские с особым «удовольствием» смотрят на эти 
эксперименты американцев, так как у германского народа здесь есть основания для 
того, чтобы делать критические сопоставления.
 Для меня это только еще одно основание считать, что для нас, немцев, возможна 
только одна ориентация — на Востоке.
 20 октября 1945 года. В одном из последних сентябрьских номеров «Свободной 
Германии» опубликовано правительственное сообщение о разрушениях, произведенных 
немецкой армией на советской территории. В конце этой статьи говорится, что 
комендант Сталинграда, некий генерал-майор Хеннинг, отдал в свое время приказ о 
грабеже населения немецкими солдатами, что они и делали.
 Я читал эту статью. Но я никогда даже не видел никакого генерала Хеннинга. 
Комендантом Сталинграда должен был стать некий генерал Ленинг, бывший до того 
времени комендантом Харькова. В октябре Ленинг явился ко мне с тем, чтобы 
приступить к своим новым обязанностям, однако я отправил его назад, так как 
Сталинград все еще не был в наших руках.
 Я считаю, что этот приказ никогда не мог быть издан без моего ведома или 
ведома генерала Зейдлица. Коменданта всего города Сталинграда никогда не было. 
Имелся лишь комендант Центрального участка Сталинграда. Это был некий майор из 
71-й пехотной дивизии, позднее он был пленен.
 24 октября 1945 года. Начались процессы военных преступников. Пусть никто не 
говорит мне, что эти процессы проходят быстро. Я убежден, что длятся они очень 
долго. Теперь еще как будто собираются привлечь к ответственности начальников 
штабов.
 В связи с этим я очень много думаю о Гальдере. Интересно, примут ли во 
внимание, что он безукоризненный, абсолютно честный человек с кристаллически 
чистой душой, человек, к рукам которого не пристало ни капли грязи.
 19 ноября 1945 года. В печати и на радио союзников постоянно звучат слова о 
вине «господина фон Паулюса». Господин Паулюс к этим преступлениям никакого 
отношения не имеет. Кто лично из них за все отвечает? Этого я не знаю и к этому 
никакого отношения не имею.
 Далее. Снова в «Правде» статья, в которой явно прослеживается роль 6-й армии в 
Сталинграде. Что нового в нашем положении в связи с последними событиями? 
Привлечены к суду отдельные главные преступники. В обвинительном заключении 
упоминается также и Сталинград.
 «Отдельные случаи» могли принять большой размах. Наша совесть чиста. Мы хорошо 
узнали друг друга в плену. Все знают, что мы не давали приказов на истребление 
людей— мирных жителей. Человек, которого русские отправляют на родину из лагеря,
 в этом отношении — чист.
 Я еще раз прочел эту статью и обвинительный акт. Офицеры Генерального штаба за 
подготовку войны к ответственности не привлекаются. Генералы, о которых идет 
речь, играли особую роль. Здесь о злодеяниях в Сталинграде никто ничего не 
знает. Однако я убежден в том, что могли иметь место такие вещи, о которых мы 
даже и не подозревали.
 Обвинения, предъявленные к главным военным преступникам, не имеют к нам 
никакого отношения. Отвечает Кейтель, Йодль и другие; мы не имеем ничего общего 
с преступлениями против людей.
 Три года мы находимся в плену. Об этом не было сказано ни слова. В газете же 
говорится о Сталинградской области. Но область — это обширное понятие. 
Отдельные случаи могли иметь место по вине преступных лиц. Так я рассматриваю 
этот вопрос. То, что мы имеем сейчас, — это не установление факта преступлений.
 Русские относились бы к нам иначе. Лиц, подозреваемых в преступлениях, или 
сразу же отправляли в тюрьму, или иначе относились к ним (Мозер). С нами не 
было ни первого, ни второго. Я не могу представить себе, чтобы нас в чем-либо 
упрекнули. В русской газете статья была опубликована 9—10 октября.
 После этого мы говорили здесь с Георгадзе. Не было ни одного намека во всех 
наших беседах; мы встречали товарищеское, человеческое отношение. Нужно ли 
принять какие-либо профилактические меры? Да. Я, как лицо, несущее главную 
ответственность, переговорю об этом с подполковником Георгадзе и выскажу ему 
мое мнение по этому вопросу. Я спрошу его, согласен ли он с этим мнением или 
нужно что-либо предпринять. Вот что нужно сделать в настоящий момент.
 Ставить вопрос как-то особо — было бы сейчас, после трех лет молчания, странно 
с психологической точки зрения. Если необходимо, пусть немедленно будут приняты 
все соответствующие меры. Конечно, я поговорю с Брагинским, если увижу его, но 
он редко бывает здесь, так как у него много работы и он не теряет времени. 
Поговорить с ним было бы очень хорошо!
 Сталинградская область занимает обширную территорию; область соответствует 
нашей провинции. На ее территории находились 3-я румынская армия, танковый 
немецкий корпус и 2-я румынская дивизия. Что там происходило — этого я не знаю. 
Но здесь приведены данные о жертвах в райо не города. Их нужно отнести на счет 
преступных элементов. Приказов командования преступного характера не было. Мне 
ни разу в таких случаях не докладывали. Число, которое я увидел в газете, 
страшно поразило меня.
 Было бы прекрасно, если было бы сделано официально заявление о том, что 
командиры 6-й армии непричастны к злодеяниям. Такое заявление было бы приятно. 
Но мы не можем ни просить об этом, ни тем более настаивать. Мы должны 
рассчитывать на время. Со временем на родине узнают от тех, кто вернется, что 
мы не виновны. Русские пошлют в Германию лишь людей с чистой совестью, не может 
быть и речи о том, чтобы в Германию отправили тех, к которым были предъявлены 
обвинения.
 50 тысяч убитых! Быть может, это число жертв обстрела и бомбардировок? …Если 
нам скажут, что нас оставляли в покое только потому, что мы были членами 
движения «Свободная Германия», мы спросим: почему же не было разговора о других 
генералах, которые не участвовали в движении? Как объяснят они это?
 Петров сам как-то говорил, что, во-первых, все может быть в пылу битвы, и, 
во-вторых, в армии всегда есть преступные элементы, но все это не имеет ничего 
общего с организованным истреблением людей.
 Кто думает о мирных жителях во время боя? Кроме того, мы не предполагали, что 
Сталинград не эвакуирован полностью, у русских для этого времени было 
достаточно — три недели, с 23 августа по 14 сентября! Почему они не сделали 
этого?
 Но почему они молчали? В этом отношении они сами считали нас невиновными. 
Собственно, никакой истории бы не случилось, если бы эта газета случайно не 
попала в наши руки!
 Преступный садизм, убитые женщины… Только представьте себе это!
 В Нюрнберге, в обвинении, все обвиняемые названы по фамилии. Они отвечают за 
все совершенные преступления. Насколько возможно, все эти преступления 
перечислены, непосредственных виновников судят на месте преступления. Если бы 
можно было обвинить наших генералов в преступлениях, совершенных в Сталинграде, 
и доказать это, то это было бы давно сделано.
 20 ноября 1945 года. Я также стою за осуждение всех действительно виновных 
преступников войны. Но кого сюда нужно отнести? Наверное, лишь высший 
генералитет должен быть привлечен к ответственности? Или нет?
 28 ноября 1945 года. Говорят о предстоящих выборах в Германии. Нельзя себе 
представить, что сейчас происходит в Германии, как люди там живут, что думают и 
прочее. Как бы то ни было, а положение очень тяжелое. И я не вижу никакого 
выхода, чтобы положение улучшилось в будущем году. Если в ближайшее время 
оккупационные власти не придут к соглашению, то для нас существует две 
возможности: или полная катастрофа Германии, или же оккупационные власти будут 
вынуждены объединиться в экономическом отношении. Ни одна из зон не сможет 
просуществовать самостоятельно. Правильно мы говорили все время: самое плохое 
для нас — это если великие державы не сговорятся в вопросах Германии.
 29 ноября 1945 года. К состоявшемуся роспуску Национального комитета 
«Свободная Германия» и «Союза немецких офицеров» все генералы отнеслись без 
особого волнения. Во-первых, потому, что мы уже всем этим «переболели»; 
во-вторых, мы надеемся на то, что роспуск этих организаций в СССР скорее 
откроет им путь к политической деятельности в Германии, а значит, автоматически 
будет обозначать и скорое возвращение домой.
 10 декабря 1945 года. Материалы обвинительного акта главных военных 
преступников, в которых была информация об уничтожении в районе Сталинграда 40 
000 советских людей, привели меня в небывалое волнение. Такого не может быть, 
скорее всего, это произошло вне «котла».
 Сегодня в разговоре по поводу подготовки Нюрнбергского процесса Зейдлиц 
заявил: «Вы не можете говорить обо мне и Паулюсе в одном тоне. Мои руки чисты. 
Имеются еще люди из штаба армии, которые все еще находятся в тюрьме. Вспомните 
дело с лагерями для военнопленных. Огромное количество людей расстреляно по его 
приказанию. Он отвечает за свою деятельность, так как он был главнокомандующим 
6-й армией и заместителем начальника Генерального штаба. Неизвестно еще, что 
выскажут начальники 1с и прочие, если дело дойдет до процесса. Паулюсу придется 
за это отвечать, и не поможет ему никакая писанина». С этим господином мне не 
захотелось даже вступать в дискуссию.
 Да, действительно, о том, что людей расстреливают, я знал. Я этого не отрицаю. 
А все, кто говорит о своем незнании, говорят неправду. Всем был ясен смысл 
войны. Подготавливалась захватническая война, и вовсе незачем было находиться 
при высшем командовании, чтобы понимать это. Занимая теперь такую позицию к 
Нюрнбергскому процессу, многие из нас делают то же, что делают и главные 
военные преступники, а именно пытаются сваливать вину на Гитлера.
 Именно мы, знающие больше, чем простой человек, должны сделать все возможное, 
чтобы вскрыть причины войны и сущность национал-социализма. Только таким 
образом мы принесем пользу германскому народу.
 25 декабря 1945 года. Сегодня вместе с Корфесом смотрели заявление 
«главнокомандующего» остатками немецких войск в английской зоне оккупации, с 
«требованием» о допуске на Нюрнбергский процесс своего представителя. Это 
вызвало у нас только злобный смех. «Он сошел с ума», — заявил Корфес.
 У меня несколько другое мнение — Крамера поддерживают английские друзья, и мне 
это совершенно понятно. Я неплохо знаю Крамера, он был кавалеристом, 
начальником кавалерийской школы.
 В Тунисе он был пленен англичанами. В результате тяжелого желудочного 
заболевания, пожалев, англичане его обменяли, и он вернулся в Германию, где в 
кругу друзей стал рассказывать, что с Англией можно было бы немедленно 
заключить мир, если бы не было Гитлера.
 Позднее он восторженно рассказывал о хорошем обращении с ним англичан. Об этом 
узнал Гитлер и посадил его. После капитуляции Германии английские власти взяли 
Крамера, как «своего человека», и назначили его «главнокомандующим».
 26 декабря 1945 года. Сегодня получено сообщение о расформировании частей 
Крамера в течение месяца, что вызвало необыкновенную радость у меня, Корфеса, 
Флаймера, Хейтца, Хомана и у других.
 28 декабря 1945 года. Передовица «Правды» с коммюнике. Это, несомненно, 
большой успех дипломатии Молотова. Я не ожидал, что после неудавшейся 
конференции в Лондоне эта конференция даст такие результаты. Результаты 
конференции говорят о том, что три великие державы стремятся к сотрудничеству, 
причем русские действовали в этом направлении особенно активно.
 Что касается создания Контрольной комиссии по вопросам атомной энергии, то и в 
этом вопросе русские добились успеха, и, по-видимому, потому, что американцы 
поняли — в вопросах атомной энергии русские не отстают от них.
 Что касается совместного контроля над Японией, то американцам также пришлось 
уступить русским.


1946

 11 января 1946 года. Сегодня я закончил материал о Сталинграде и передал его 
господину Кобулову, причем уже в переработанном виде. Дополнения о моей работе 
в ОКХ (отдельные пункты) еще последуют.
 12 января 1946 года. Полным ходом идет подготовка к Нюрнбергскому проце ссу. В 
этой связи сегодня в качестве свидетеля меня допрашивал генерал-лейтенант 
Руденко.
 Я полностью подтвердил свое заявление от 8 января 1946 года на имя советского 
правительства относительно обстоятельств подготовки нападения на СССР по плану 
«Барбаросса» гитлеровским правительством Германии и германским Генеральным 
штабом. Кроме того, в дополнение к заявлению мной были даны сведения об участии 
Венгрии во Второй мировой войне.
 Вечером снова вспомнил о моей дорогой Коке; вот уже почти 3 года я от нее не 
получал никаких известий, не считая отрывочных сведений от пленных генералов, и 
это очень меня беспокоит!
 26 января 1946 года. Возможные вопросы или возражения защиты.
 1-й вопрос: Считали ли вы войну против СССР превентивной войной, как ее 
толкует германское правительство от 22.06.1941 г.?
 Ответ: Превентивная война предполагает грозящую опасность. Такой опасности 
политически не было. Существует даже пакт о дружбе и ненападении, который 
добросовестно соблюдался Советским Союзом. Развертывание русских войск было 
ответом на германское наступление и представляло собой акт обороны.
 Доказательства: вся масса резервов и значительные части танковых войск 
находились далеко от границы. И, что особенно важно, русская авиация не была 
готова к наступательной войне.
 В указаниях ОКВ по плану «Барбаросса» не было также речи о превентивной войне. 
В указании (№ 21) ОКВ от 18 декабря 1941 года давались лишь директивы по чисто 
наступательному плану. Момент наступления на Советский Союз должен был быть 
выбран в зависимости от условий погоды, при которых возможна переброска войск 
на территории России, примерно середина мая. В соответствии с этим все 
приготовления должны были быть закончены к 15мая 1941 года.
 Опираясь на дополнительные источники, которые Гитлер хотел получить, захватив 
русские территории, он надеялся заставить Англию заключить мир. Он хотел 
убедить ее, что продолжение войны против Германии после поражения России уже не 
имеет смысла. Эту мысль Гитлер открыто высказал в своей речи на совещании 
главнокомандующих всех трех родов войск, которое состоялось в первой половине 
июня 1941 года, в имперской канцелярии. Кроме того, Гитлер сказал тогда, что 
восточные земли необходимы для обеспечения жизненных основ германского народа.
 Таким образом, война против Советской России представляется захватнической 
войной, для которой мнимая превентивная война служила лишь предлогом.
 2-й вопрос: Как вы объясняете тот факт, что высшее военное командование, 
Генеральный штаб и весь офицерский корпус вообще беспрекословно выполняли 
приказы Гитлера?
 Ответ: Это объясняется прежде всего традиционной установкой германского 
офицерского корпуса — выполнять приказы, не думая о политических причинах.
 Кроме того, здесь играли роль следующие причины:
 а) господствовавшее в офицерском корпусе традиционное мнение, что политика 
сильной руки представляет собой наилучшую основу для защиты интересов страны;
 б) широко распространенный среди немецкого народа взгляд, что Германия на 
своей территории не имеет достаточно источников существования.
 Как я убедился впоследствии, мы не понимали того, что в XX столетии демократия 
и национальный принцип являются определяющими факторами.
 3-й вопрос: Не находились ли и вы под впечатлением угрозы большевизма и не 
видели ли вы в ней основания для превентивной войны?
 Ответ: Я признаю, что и на меня — наряду со значительной частью германского 
народа — в известной мере действовала постоянная публичная пропаганда против 
большевизма. Несмотря на это, мне было ясно, что для предотвращения 
идеологической опасности нет необходимости вести наступательную войну.
 Наоборот, эта пропаганда, которая сбивала с толку и разжигала чувство 
ненависти у германского народа, имела целью морально подготовить его к войне 
против Советского Союза.
 Грозящая якобы идеологическая опасность послужила для Гитлера одним из 
предлогов для маскировки подготовляемой им захватнической войны.
 2 февраля 1946 года. В 18.50 опустились на аэродроме в Берлине. Все 
благополучно. Меня, генерала Бушенхагена и сопровождающих устроили в Потсдаме. 
Спустя почти 4года— я снова на родине.
 5 февраля 1946 года. Приехали 4.02.46 г. в 6 часов вечера в Плауен. Настроение 
— вполне удовлетворительное. Особое удовольствие вызвали увиденные в пути уже 
засеянные поля и широкомасштабные восстановительные работы.
 6 февраля 1946 года. С нами беседовал генерал-майор Александров. В ходе беседы 
были заслушаны следующие вопросы:
 а) о германской агрессии против СССР;
 б) о вовлечении сателлитов в войну против СССР;
 в) о колонизации СССР;
 г) о военных преступниках, находящихся на процессе;
 Согласились по указанным вопросам об известных нам фактах расширить и усилить 
формулировки. Выступление ориентировочно предстоит 11—12 февраля 1946 года.
 12 февраля 1946 года. Вчера и сегодня я и Бушенхаген давали развернутые 
показания на процессе, которые, по мнению русских, произвели большое 
впечатление на подсудимых и присутствующие иностранные делегации.
 К исходу дня радиопередачи Москвы и Лондона коренным образом улучшили 
настроение — я сделал это не зря.
 15 февраля 1946 года. Сегодня мне передали письмо от Нелли. Она пишет, что 
живет в Шорндорфе (под Вюртембергом) с июля 1945 года, Панорамаштрассе, 32. До 
этого она жила три месяца у двоюродного брата Карла в Лайдингене. Слава Богу, 
Кока, Пусси и маленький Ахим живут в Баден-Бадене, у них 2 комнаты. Нелли 
подтвердила, что при прежнем правительстве они были арестованы. Об Эрнсте и 
остальных она ничего не знает с декабря 1944 года.
 16 февраля 1946 года. Сегодня передали письмо от Зюсси. Наконец-то все встало 
на свои места — теперь я знаю все о своей семье. Оказывается, Зюсси также 
приезжал в Нюрнберг, но встреча с ним, к сожалению, не состоялась — он приехал 
уже после того, как я улетел в Россию. А жаль, так бы хотел с ним встретиться!
 Если бы я раньше знал все подробности о своей семье, то использовал их на 
процессе и выступил бы более резко. Разве я не имел права выступить против этих 
свиней?! Жену мою бросили в Дахау — в лагерь уничтожения!
 Жаль, что я не ответил защитникам резче. Надо было сказать, что мы подняли 
свой голос, чтобы объяснить немецкому народу: Гитлер вел к преступлениям, а 
когда это от нас услышали, наши семьи были брошены в концлагерь.
 20 апреля 1946 года. Сегодня я написал письмо Зюсси, в котором поблагодарил за 
его весточку от 14.02 с фотографиями. Я очень рад был получить их, так как до 
сих пор у меня ничего не было. Больше всего я рад был узнать, что у него и его 
семьи все хорошо.
 Я сообщил ему, что не смог бы увидеть его в Нюрнберге, так как был там только 
11—12.02.
 Как все-таки меня угнетает мысль о том, что все мои родные были под арестом! 
Хотя печальные известия о моей семье стали мне известны разными путями еще 
раньше. Нельзя сказать, чтобы они облегчали мне жизнь. Вообще же я живу, 
учитывая обстоятельства, в самых благоприятных условиях, которые только можно 
себе представить. Я живу в надежде на тот день, когда все мы сможем снова 
встретиться!
 Благодаря любезности доктора Хадермана до меня дошло письмо Коки — первое за 
все эти годы. Радость, вызванная получением этих писем, к сожалению, омрачается 
подтверждением известия о смерти наших любимых! Бедная Пусси и бедный маленький 
Ахим! Мне очень тяжело, что после столь трудного времени в концентрационном 
лагере им приходится и сейчас жить в таких тяжелых условиях. Но не будем терять 
надежды, что и это когда-нибудь кончится и в один прекрасный день мы 
встретимся! Я страстно жду этого дня!
 30 марта 1946 года. Сегодня говорили с Бушенхагеном о нашей будущей судьбе. Я 
сказал ему, что примерно знаю, какие должности русские могут предложить нам: 1) 
Главный начальник полиции в советской зоне; 2) Президент Красного Креста; 3) 
«Русско-немецкое общество». Любая из этих должностей была бы просто 
замечательна — ведь назначение на нее автоматически означает возвращение на 
родину.
 3 мая 1946 года. Сегодня меня попросили подготовить ответы на некоторые 
вопросы, представляющие интерес для русских военных. С удовольствием сижу уже 
полдня и, как маленький гимназист, отвечаю на них.
 1. В каком месяце была получена первая директива о подготовке вторжения в 
Англию и кем она была подписана?
 Ответ: Директива об операции против Англии поступила в 6-ю армию в июле 1940 
года. Она была подписана — насколько верно я помню — фельдмаршалом фон 
Браухичем, главнокомандующим сухопутными армиями.
 2. Кто был истинным творцом плана «Морской лев»?
 Ответ: Вполне вероятно, что мысль о плане «Морской лев» исходила от самого 
Гитлера.
 3. Какую роль в разработке плана вторжения играли Геринг, Кейтель и Редер?
 Ответ: Насколько мне известно, Геринг и Редер за пределами своих областей в 
разработке этого плана не участвовали. Кейтель лично не обладал творческим умом.
 По его указаниям в штабе управления вооруженными силами разрабатывались 
исполнительные приказы, соответственно идеям и намерениям Гитлера.
 4. Кто командовал в августе 1940 года 6-й, 9-й и 16-й армиями и кто был 
начальниками штабов этих армий?
 Ответ: Командующими и начальниками штабов 6-й, 9-й и 16-й армий в августе 1940 
года были:
 5. Когда было организовано командование группой «Вест», кто был командующим 
группой и кто возглавлял штаб группы «Вест»? Кто командовал военно-морским 
флотом «Вест»?
 Ответ: Штаб армейской группировки «Д» (главнокомандующего на Западе) был 
образован в октябре 1940 года, со штаб-квартирой в Версале. Главнокомандующий — 
фельдмаршал фон Витцлебен. Начальник штаба: генерал-лейтенант Гильберт.
 Кто командовал военно-морским флотом «Вест», мне не известно.
 6. Кто возглавлял операции с 10 мая по 22 июня 1940 года во Фландрии и во 
Франции? Существовало ли в это время объединенное руководство «Вест» или же 
всеми войсками, действовавшими на Западе, руководила штаб-квартира Главного 
командования сухопутных сил?
 Ответ: Операциями в Голландии, Бельгии и Франции с 10 мая по 22 июня 1940 года 
руководило Главное командование сухопутных сил (ОКХ). Главнокомандующий — 
фельдмаршал фон Браухич; начальник Генштаба — генерал-полковник Гальдер.
 Но при случае в руководство операциями вмешивался и Гитлер (ОКВ — Главный штаб 
вооруженных сил). Главному командованию сухопутных сил подчинялись:
 в период от 10 мая и до конца мая 1940 года — на северном участке (Голландия и 
Бельгия) — армейская группировка «В». Главнокомандующий — генерал-полковник фон 
Бок. Начальник штаба — генерал-лейтенант фон Зальмут.
 В состав группировки входили: 18-я армия, командующий генерал-полковник фон 
Кюхлер, начальник штаба генерал-майор Маркс; 6-я армия, командующий 
генерал-полковник фон Рейхенау, начальник штаба генерал-майор Паулюс.
 На центральном участке (Франция): армейская группировка «А», главнокомандующий 
генерал-полковник фон Рундштедт, начальник штаба генерал-лейтенант фон 
Зоденштерн.
 В состав группировки входили:
 На южном участке (Западный вал и Верхний Рейн): армейская группировка «С». 
Главнокомандующий — генерал-полковник фон Лееб, начальник штаба — 
генерал-лейтенант Фельбер. В состав группировки входили:
 В период операций от начала июня до 22 июня 1940 года (наступательное 
направление Север—Юг) произошла перегруппировка сил, подробностей которой не 
помню. Вновь прибыла тогда 9-я армия (АОК 9), командующий — генерал-полковник 
Штраус, начальник штаба — генерал-лейтенант Холлидт.
 7. Какие армии и группы армий входили в состав группы «Вест» на 1 сентября 
1940 года?
 Ответ: На 1 сентября 1940 года еще не было группы «Вест».
 8. Какие воздушные флоты и воздушные корпуса входили в подчинение командования 
«Вест» в августе—сентябре 1940 года?
 Ответ: Воздушные флоты подчинялись не армейским группировкам, а 
главнокомандующему военно-воздушными силами (рейхсмаршал Геринг, начальник 
штаба военно-воздушных сил, генерал-полковник Иешоннек). Воздушные флоты должны 
были «сотрудничать» с командованием сухопутных армий.
 9. Кто возглавлял командование воздушными силами на Западе в этот период — 
Шперле или Кессельринг?
 Ответ: В августе и сентябре 1940 года на западе находились:
 — воздушный флот фельдмаршала Шперле, со штаб-квартирой в Париже;
 — воздушный флот фельдмаршала Кессельринга, со штаб-квартирой (?).
 Количество и номера авиакорпусов мне неизвестны.
 В Норвегии находился воздушный флот 5: генерал-полковник Штумпф.
 10. Чем командовал в этот период фон Бок?
 Командование армейской группировки «В» (фельдмар шал фон Бок, штаб-квартира — 
Анжер) возглавляло в это время оборону на побережье от Бреста (не включая его) 
до испанской границы, начиная от которой охраняла границу с неоккупированной 
частью Франции, приблизительно до района юго-восточнее Орлеана.
 В армейскую группировку входили: 7-я армия (штаб-квартира в Бордо) и 4-я армия 
на французской границе (если я не ошибаюсь).
 11. Когда была установлена должность «Командующий адмирал во Франции» и кто 
выполнял ее?
 Ответ: Должность «командующий адмирал во Франции» была установлена после 
оккупации Парижа, приблизительно в конце июня. Адмирал фон Маршал (?).
 12. Какие функции выполнял командующий адмирал во Франции и подчинялись ли ему 
командующие морскими силами в Голландии и Бельгии?
 Ответ: Насколько мне известно, ему были подчинены все территориальные морские 
учреждения на побережье на Западе (Голландия, Бельгия, Франция), но не части 
морского флота.
 13. Сколько приблизительно и каких транспортных судов имелось в 6-й армии в 
конце августа 1940 года и какие дивизии входили в состав 2-го корпуса 6-й 
армии?
 Ответ: В конце августа 1940 года в распоряжении 6-й армии имелось лишь 
незначительное число рыбачьих лодок и других соответственно приспособленных 
судов для проведения учений. Их количества я не помню. Перевозочных средств 
военно-морского флота при этом не имелось.
 Во 2-й армейский корпус 6-й армии входили тогда 12-я и 32-я пехотные дивизии.
 14. В какие сроки предполагалось по плану «Морской лев» захватить побережье 
Южной Англии, достигнуть Лондона и овладеть им?
 Ответ: Не помню.
 15. На какой день операции ожидалось морское сражение с главными силами 
британского военно-морского флота?
 Ответ: Не помню.
 16. Как оценивало германское командование соотношение военно-воздушных сил 
Германии и Англии в августе — сентябре 1940 года? Действительно ли соотношение 
было 1: 4 в пользу Германии?
 Ответ: В августе—сентябре 1940 года немецкая авиация по сравнению с английской 
считалась превосходящей. Каково было численное соотношение в действительности, 
сказать не могу.
 17. Сколько приблизительно боевых и учебных подводных лодок было в этот период 
в составе германского флота?
 Ответ: Мне неизвестно.
 18. Как оценивало германское командование и германские генералы общую 
военно-политическую обстановку осенью 1940 года?
 Ответ: Как оценивалась военно-политическая обстановка осенью 1940 года со 
стороны ОКВ — мне известно не было, вследствие известного приказа Гитлера о 
сохранении тайны. В отношении общего хода мыслей у генералов вообще— ссылаюсь 
на прилагаемое к этим ответам изложение.
 19. Когда впервые можно было ясно установить, что операция вторжения в Англию 
является маскировкой подготовки к войне против Советского Союза?
 Ответ: Весной 1941 года.
 20. Были ли приказы или директивы, отменявшие план вторжения в Англию?
 Ответ: Директив, отменявших план вторжения в Англию, насколько я помню, не 
было.
 21. Чем можно было бы объяснить, что во взаимоотношениях с Англией Гитлер 
«действовал в белых перчатках»?
 22. Каковы истинные причины отказа германского командования от вторжения в 
Англию?
 23. Было бы отменено вторжение в Англию, если бы захват английских островов 
означал для Германии полное разрешение всех проблем Второй мировой войны и ее 
окончательное победное завершение?
 Ответ: Нет.
 24. Когда впервые стало известно, что 6-я армия и норвежская группа 
исключаются из войск вторжения?
 Ответ: Армия в Норвегии с самого начала имела задачей держать англичан в 
заблуждении и отвлекать их внимание. Паролем для этого было: «Осенняя поездка».
 6-я армия во 2-й половине августа 1940 года получила известие о том, что ее 
задачей является лишь держать в заблуждении англичан, в то время как 9-я и 16-я 
армии должны были провести операцию. В случае необходимости 6-я армия должна 
была следовать за 9-й и 16-й после их высадки в Англии.
 25. Привлекались ли и в какой степени флоты Норвегии, Голландии, Франции, 
Бельгии для осуществления этой операции?
 Ответ: Весь немецкий флот должен был принять участие в операции.
 После обеда продолжил свои «упражнения». И снова — Англия.
 Итак, причины отказа от десантной операции в Англии.
 Когда спрашивают о причинах, почему Гитлер отказался от операции против Англии,
 нужно прежде всего представить себе обстановку летом 1940 года.
 В результате наступательной операции с востока на запад в конце мая 1940 года 
немецкие войска достигли Атлантического побережья Голландии, Бельгии и северной 
Франции. Отступившие части английских экспедиционных сил (части 10—12 дивизий) 
бежали из Дюнкерка в Англию на морских судах, береговых пароходах и лодках 
различных типов. Немецкая армия остановилась на побережье и не последовала за 
противником. Для этого ничего и не было подготовлено. Гитлер хотел прежде 
быстро и полностью покончить с Францией и считал, что для этого необходима вся 
немецкая армия.
 После перегруппировки сил, 7 июня 1940 года, началось наступление на юг, 
против остальной Франции, которое и привело к капитуляции Франции 22 июня 1940 
года.
 Вслед за этим силы были снова перегруппированы и отправлены на побережье 
Атлантики. Эти части предназначались для наступления против Англии. Приказы в 
связи с этим были даны в конце июня — начале июля 1940 года. Для десантной 
операции предназначались расположенные с севера на юг 9-я, 16-я и 6-я армии. 
Расположились они от Фландрии до Шербура и Сен-Мало. Центр нападения был в 
районе Булони.
 Изданные приказы выражали действительное намерение провести операцию и 
воспринимались в этом духе командованием армий и войсками. Армия в Норвегии с 
самого начала была предназначена для обмана англичан и отвлечения их внимания.
 Военно-морскому флоту было поручено создать и привести в готовность 
необходимые средства переправы, а командованию армиями — собрать все 
находящиеся в их районах морские и речные суда. И сразу приступили к созданию 
средств переправы, саперы строили перевозы. В войсках проводились учения по 
высадке десанта. Командованию сухопутных армий были выделены офицеры морского 
флота в качестве советников.
 Никто не сомневался в серьезности намерения верховного командования. Но среди 
солдат и командиров сразу возникли опасения из-за недостаточных и отчасти 
неподходящих средств переправы. На соответствующие заявления верховное 
командование отвечало, что учения и все подготовительные мероприятия 
проводились сначала с имеющимися средствами, что остальные средства переправы 
пока подготавливаются и будут доставлены своевременно.
 Приблизительно в конце августа 1940 года в 6-й армии— левом фланге стоящих 
наготове войск — получили известие, что 6-я армия должна делать все лишь для 
видимости, а фактически операцию проведут 16-я и 9-я армии. Это сообщение 
командование 6-й армии не должно было разглашать. Для проведения десантной 
операции силами 9-й и 16-й армий военно-морской флот обещал предоставить 
достаточное количество средств переправы.
 В то время оба воздушных флота — фельдмаршалов Шперле и Кессельринга — были 
сконцентрированы на западе. Считали, что они значительно превосходят английские 
военно-воздушные силы. Серьезные опасения вызывали лишь мысли о соотношении сил 
на море. Возникал вопрос, можно ли выравнять превосходство английского флота 
превосходством немецкой авиации, особенно имея в виду частые туманы над каналом.

 В то время из кругов ОКХ мне стало известно, что в военно-морском флоте 
считали возможным удачную высадку десанта в Англии при наличии определенных 
предпосылок, но что у них были большие сомнения, сумеет ли военно-морской флот 
— во взаимодействии с авиацией — удержать путь через канал для связи с тылом. 
Рассчитывали, что более интенсивные действия английского флота начнутся уже на 
2-й день после начала операции.
 Когда я в сентябре 1940 года прибыл в Главное командование сухопутных сил в 
Фонтенбло, у меня сложилось впечатле ние, что как главнокомандующий сухопутных 
армий, так и начальник его штаба верили в серьезность намерений Гитлера.
 Срок осуществления десантной операции Гитлер (ОКВ) все время откладывал, пока 
в октябре не стало ясно, что ввиду наступления периода плохой погоды поздней 
осенью и зимой о проведении операции в 1940 году не могло быть и речи. Но о 
директиве, отменяющей эту операцию, мне ничего не известно. Поздней осенью 1940 
года было приказано продолжать подготовку к операции, углубить в течение зимы 
накопленный до сих пор опыт и использовать его при следующей возможности 
проведения операции весной 1941 года.
 Весной 1941 года произошла перегруппировка сил в связи с планом «Барбаросса». 
С этих пор подготовка к операции проводилась лишь как маскировочный маневр, 
чтобы связать англичан на острове и, кроме того, чтобы отвлечь внимание от 
востока.
 Если теперь, проследив исторический ход событий, поставить вопрос, имел ли 
Гитлер вообще когда-либо намерение действительно осуществить десантную операцию 
в Англии и почему он отказался от этой операции, я должен сначала отметить, что 
мне подлинно не было известно, собирался ли Гитлер в действительности проводить 
ее.
 Если даже приказы, изданные на фактическое проведение операции, сами по себе 
ничего не доказывают, то я хотел бы все же полагать, что Гитлер под 
впечатлением крупных и быстрых успехов в Норвегии и Франции имел в самом начале,
 переоценивая технические возможности, намерение высадиться в Англии.
 Теперь, оглядываясь назад, я вижу следующие причины отказа от этой операции:
 1) Рискованность и страх перед потерей престижа в случае неудачи операции.
 2) Надежда — склонить Англию к заключению мира одной лишь угрозой вторжения в 
сочетании с успехами подводной войны и нападений авиации.
 3) Мысль — не задеть Англию слишком больно, так как постоянным намерением 
Гитлера было прийти с Англией к соглашению.
 4) Уже летом 1940 года появившееся намерение Гитлера напасть на Россию.
 К пункту 1: Десантная операция в Англии была в любом случае риском. Если даже 
в распоряжении Англии, в момент ее наибольшей слабости после удара у Дюнкерка, 
имелось приблизительно лишь 11 дивизий на острове, то все же в территориальных 
соединениях более крупные людские резервы. В начале июля (после окончания 
похода во Францию) исполнилось полтора месяца со дня событий у Дюнкерка, что 
оказалось очень кстати для обороны английского острова. Напротив, немецкая 
армия в связи с положением с морским транспортом могла переправить в Англию 
лишь ограниченное число дивизий, в короткий срок, пока на море не начнется 
более сильное контрнаступление англичан. Предсказать ход борьбы на острове 
после высадки десанта было очень трудно.
 Если морское командование, возможно, и заявило Гитлеру, что считает переправу 
предназначенных для этого войск при имеющихся средствах возможным, то все же 
это мнение во флоте не было единым.
 В связи со значительным превосходством английского флота возникли большие 
сомнения, удастся ли сохранить прочную связь с тылом через пролив 
продолжительное время. С наиболее интенсивным контрнаступлением английского 
флота нужно было считаться уже со 2-го дня операции.
 С другой стороны, нужно учесть тогдашнее превосходство немецкой авиации над 
английской и ее оперативные возможности против английского флота в районе 
пролива, ширина которого в самом узком месте составляет лишь 30км (Кале—Дувр). 
Сразу после высадки войск части немецкой авиации тоже могли быть переведены на 
английские прибрежные аэродромы.
 Следовательно, нельзя также утвердительно отвечать на вопрос, была ли высадка 
войск в Англии невозможной при описанных выше условиях.
 Поэтому можно, пожалуй, не без основания полагать, что Гитлер рискнул бы на 
эту операцию, если бы ему важно было лишь повергнуть в прах Англию.
 К пункту 2: Ко всему Гитлер, возможно, надеялся, что Англия после военного 
поражения Франции и после своей неудачи у Дюнкерка (значение которой Гитлер, 
возможно, переоценивал) проявит готовность к заключению мира, и что теперь для 
Англии нужна лишь угроза вторжения в сочетании с успехами в подводной войне и с 
превосходящей немецкой авиацией, чтобы дать вызреть готовности заключить мир.
 К пункту 3: Кроме этого, здесь была, очевидно, еще одна желанная мысль. 
Политическая позиция Гитлера по отношению к Англии и его старания добиться 
согласия с нею достаточно известны из книги Гитлера «Моя борьба» и из его речей.

 Оглянувшись назад, можно установить, что он остался верен этому ходу мыслей.
 И, пожалуй, не будет ошибочным предположить, что его колебания, провести ли 
эту операцию, обусловливались также старыми желанными мыслями — достичь 
соглашения с Англией и что поэтому он не хотел слишком больно задевать Англию.
 К пункту 4: Из всех этих соображений можно сделать обратное заключение, что 
покорение Англии не было основной целью Гитлера в войне.
 Остается еще проверить вопрос, побудило ли Гитлера его намерение напасть на 
Россию отказаться от операции против Англии.
 Если десантная операция в Англии сама по себе уже была риском, то и дальше 
нельзя было предусмотреть, сколько времени после удачной высадки войск 
потребуется на взятие Лондона и английского острова и сколько немецких войск 
поглотила бы и сковала эта борьба. Перед Гитлером стоял тогда вопрос, сможет ли 
он найти необходимые силы для нападения на Россию.
 Но даже потеря престижа, которая могла быть результатом краха десантной 
операции, была бы такой значительной, что Гитлер должен был опасаться, что в 
таком случае для нападения на Россию он не сможет никого увлечь за собой.
 Если подумать, что намерение Гитлера напасть на Россию возникло 
непосредственно после похода во Францию, в начале июля 1940 года (как это стало 
известно из дневника Йодля), то наличие связи между этим намерением и отказом 
от десантной операции в Англии кажется вероятным.
 Завтра надо будет все это переписать начисто.
 11 июня 1946 года. Сегодня беседовали с господином генералом Кобуловым по 
вопросу отношения к дальнейшему участию в пропагандистской работе среди 
военнопленных.
 Как было заявлено господином генералом Кобуловым, беседа была вызвана планом 
создания среди воен нопленных демократического центра во главе со мной в целях 
сплочения широких масс военнопленных вокруг платформы Социалистической единой 
партии Германии и противодействия профашистской пропаганде среди военнопленных.
 Суть вопроса была изложена следующим образом: среди военнопленных наблюдается 
антифашистский подъем с ориентацией на СЕПГ. В связи с этим возникает мысль 
придать этому движению организованный характер и создать для этого во главе с 
ним организующий центр из военнопленных солдат, офицеров и генералов, искренне 
разделяющих демократические принципы.
 Я заверил господина генерала Кобулова в своей полной готовности сотрудничать в 
этом деле и согласился составить проект организации демократического центра 
среди военнопленных.
 16 июня 1946 года. Сегодня мне было заявлено, что беседа с господином 
генерал-лейтенантом Кобуловым носила предварительный характер. Составленный же 
мной проект выходит за пределы сделанного мне предложения, так как он составлен,
 исходя из построения регулярной секции, входящей в состав СЕПг.
 16 июня 1946 года. Теперь мне нужно будет много писать— и Коке, и Зюсси, и 
Пусси, и Нелли. Надо подумать, как упорядочить учет всех поступающих и 
исходящих писем. На начальном этапе придется копировать некоторые из них в 
своей тетради. Сегодня я пишу Коке.
 «Моя дорогая Кока!
 Я надеюсь, что ты получила мое письмо от 20.04.1946 года, посланное через 
господина Хадерманна. Но так как я не уверен в этом твердо, я повторяю 
содержание.
 Я был счастлив, когда получил через г-на Хадерманна твое письмо от 6.02.46 г. 
Нашего сына Эрнста в Нюрнберге я, к сожалению, не встретил, так как 12.02. я 
уже уехал. Но его письмо от 14 февраля тоже получил и вместе с ним — первые и 
единственные ваши фотографии. Начиная с 1943 года от вас не было известий. 
Последние известия о тебе я получил зимой 1943 года от одного родственника в 
Румынии. Забота о вас и мысли о Пуффи, Ахиме и маленькой Александре тревожили 
меня постоянно.
 Мне больно, что я ничем не могу помочь вам. В остальном я живу хорошо и 
надеюсь на встречу, хотя пока она еще не предвидится. Я был бы очень благодарен,
 если бы снова услышал что-либо от тебя, Пусси и маленького Ахима.
 Пожалуйста, напиши господину д-ру Хадерманну, Берлин-Панков 1, Брайтештрассе 
2-а. Я надеюсь, что он не будет иметь ничего против этого. Эрнсту я также 
написал 20.04. в Вирзен.
 Шлю вам всем привет и целую всех вас, особенно тебя. Твой Фриц».
 6 июля 1946 года. Одна из статей сегодняшнего номера газеты «Нахрихтен» 
посвящена знаменательному событию, столь значительному, что я не поленился 
переписать его полностью.
 «О демократической организации немецких военнопленных в СССР.
 1. Разрешить Министерству внутренних дел (тов.Круглову) создать 
демократическую организацию немецких военнопленных под названием 
«Демократический союз немецких военнопленных в СССР», задачами которого должно 
быть:
 •а) объединение антифашистских элементов из числа немецких военнопленных;
 •б) содействие в проведении политико-воспитательной работы среди немецких 
военнопленных.
 2. Создание «Демократического союза немецких военнопленных в СССР» провести 
как внутреннее мероприятие, без опубликования в советской печати.
 3. Газету для немецких военнопленных в СССР «Нахрихтен» считать органом 
«Демократического союза немецких военнопленных в СССР», увеличив тираж ее с 50 
тыс. экз. до 150 тыс. экз. и периодичность издания до 2 раз в неделю.
 4. Министерству внутренних дел разработать практические мероприятия по 
организации и усилению политической работы среди военнопленных и представить на 
рассмотрение ЦК к 20 июля 1946 г.».
 Пока неясно, что из этой затеи выйдет.
 19 июля 1946 года. Сегодня меня попросили письменно ответить на один вопрос.
 Вопрос: Ведь Гитлер был ефрейтором и в стратегических вопросах был несведущ. 
Как же получилось, что ему повиновались?
 Мой ответ: В первую очередь вопрос этот касается моего личного поведения под 
Сталинградом. До 23.11.42 года 6-я армия подчинялась армейской группировке 
Вейхса, а затем армейской группировке Манштейна. Все приказы Гитлера, за редким 
исключением, поступали через верховное командование сухопутных сил в армейскую 
группировку, откуда, частью в неизменном, а частью — в переработанном виде, 
поступали командованию 6-й армии. Поскольку эти приказы были связаны с 
обещанием помощи со стороны Гитлера или подчеркивали, что от нашей выдержки 
зависит исход войны, они в моих глазах получали конкретное подтверждение, 
благодаря тому что они исходили от начальника Генерального штаба сухопутных сил 
(Цейтцлера) и армейской группировки, которой я непосредственно подчинялся, то 
есть от авторитетных специалистов.
 В связи с этим необходимо дать общую характеристику позиции и отношения 
германского генералитета, особенно высших инстанций, к руководству со стороны 
Гитлера. При этом нужно исходить из следующего факта: Гитлер, вопреки опасениям 
руководящего генералитета, смог достичь вначале (в Польше, Норвегии и на 
Западе) некоторых успехов, благодаря чему в последующем ходе войны стал все 
чаще не только принимать решения стратегического характера, но и определять 
детали их осуществления.
 Это объясняется далее стечением следующих обстоятельств.
 Руководящий германский генералитет сам связал себя со всеми последствиями 
политики и войны Гитлера. Большинство генералов, за исключением немногих 
стоявших в оппозиции, доверяли и были преданы Гитлеру, позволяя себе как 
максимум лишь некоторую критику. Отдельные же генералы активно содействовали 
Гитлеру в его политике.
 Такое отношение высших слоев германского генералитета побудило широкие круги 
армии и германского народа довериться полководческим способностям Гитлера. 
Такое слепое доверие Гитлеру со стороны широких слоев народа, в свою очередь, 
влияло на отношение генералов к Гитлеру.
 Повиновение руководящего генералитета военному руководству «ефрейтора» Гитлера 
может быть объяснено поэтому не только обязательным военным подчинением. Оно 
объясняется также кратко описанными выше политическими обстоятельствами.
 27 августа 1946 года. С сегодняшней почтой доставили странное письмо, из 
которого я узнал, что «войны вызываются мужчинами и женщинами, парнями и 
девушками обычного среди народов мира вида. Это — черти. Слово „черт“ означает 
гигантские существа, похожие на мужчин и женщин. Я сам видел несколько молодых 
чертовок. Мне известно, где можно найти несколько чертей. Если вы дадите 
объявление в английской газете „Пипл“, сообщайте по радио, я помогу Вам 
подчинить чертей государственному контролю…».
 Нет необходимости и дальше переписывать этот бред. Скорее всего — это 
последствия войны; далеко не каждый человек смог спокойно ее перенести.
 24 сентября 1946 года. В связи с близким окончанием процесса над главными 
немецкими военными преступниками, меня снова терзают сомнения. Значит, виновен 
каждый, кто участвовал в совещаниях по подготовке войны. И предстоящие процессы 
будут все-таки национальными.
 Самым трудным является один пункт — мне могут сказать: «Вам поручили через 
Гальдера разработать этот план (план „Барбаросса“). Какие вы предприняли шаги 
против этого?» Что я могу ответить на это, ведь мне поручено было составить 
наступательный план…
 Единственное благоприятное для нас — это то, что мы здесь были ведущими среди 
военнопленных. Все-таки что-то делали. Это — некоторый шанс в нашу пользу…


1947

 7 января 1947 года. Сегодня поздно вечером слушал радио из английской зоны 
оккупации. Оно информировало меня о том, что многие из «моих людей» в настоящее 
время занимают ответственные посты на территории советской оккупационной зоны. 
В их числе: майор Бехлер — министр внутренних дел земли Бранденбург, полковник 
Пауль Маркгреф — главный инспектор полиции г.Берлина, капитан Эрнст Хадерганн — 
министр просвещения советской оккупационной зоны, майор Зейтц — комендант 
города Шверина, капитан Форст — комендант города Стральзунда, майор Кагель — 
главный инспектор полиции г.Мекленбурга, поручик Симон — начальник одного из 
отделов земли Мекленбург и так далее. Можно ли верить этому? Ведь я практически 
всех этих людей не знаю или не помню.
 В любом случае, в этом списке не хватает только одного имени — 
генерал-фельдмаршала Паулюса. Дождусь ли я когда-нибудь возвращения на родину?
 19 января 1947 года. Сегодня получил тревожное, но одновременно — и 
оптимистичное письмо от Адама. Он пишет: «…6 января я получил Ваше письмо, 
датированное 30.11.46. Сердечно благодарен Вам за это. Вы не можете поверить, 
как радовался я, когда читал строчки, написанные Вашей рукой. Прошел целый год, 
как мы не виделись и не разговаривали друг с другом. Я охотно и часто думаю о 
времени, когда мы ежедневно были вместе. Особенно же охотно я вспоминаю о 
посещениях Озера. Тогда можно было высказать, по крайней мере, несколько слов.
 Здесь мы живем в совершенно реакционном окружении. Приходится только 
удивляться, что люди с таким узким кругозором могли дойти до чина генерала. 
Основная масса их стоит далеко ниже среднего уровня. Среди них находится много 
старых знакомых, однако я не поддерживаю никаких отношений с ними. Все 
склонились перед террором, который практикуется группой активистов. Этот факт 
не доставляет мне никакого беспокойства, за исключением некоторых отщепенцев, к 
которым относится Штреккер, мы сплочены. Пребывание здесь — это лучшая школа 
для нашей будущей деятельности в Германии. Мы, пятеро, находимся в нашем 
исключительно чистеньком блокгаузе, можем совершенно не соприкасаться с 
реакционной нечистью.
 Кушаем мы также в своем домике, что в целом приняло семейный характер. Кайзер 
и я, вместе с господином фон Зейдлицем, живем в одной комнате, которая 
одновременно является и столовой, а рядом Ленски и Корфес. Мы отлично понимаем 
друг друга, многое изменилось с тех пор, как мы вернулись из Лунево. Другие 
товарищи часто приходят к нам в гости. Здесь я еще не скучал, так как работаю с 
утра до позднего вечера. В качестве отдыха я усердно занимаюсь резьбой по 
дереву. В этой области я многого достиг под художественным руководством Кайзера.

 К Пасхе я позволю себе послать Вам вещественное доказательство своей работы. Я 
знаю, что Вы интересуетесь этим. Однако достаточно уже об этом. Я вижу все в 
розовых красках и верю, что Вы наладите связь со своей семьей и что заботы, 
которые вызывает Ваш сын, теперь устранены. Попрошу передать ему привет от меня.
 У Вашей семьи все тяжелое позади. Да, теперь все уже миновало. Несказанно 
счастливы будут все, когда Вы снова очутитесь в их кругу. И такое время еще 
придет, мы только не должны терять терпение. Само собой разумеется, что все мы 
рассчитываем на плодотворную, созидательную работу на родине. Я надеюсь найти 
себе занятие после нашего возвращения в восточной зоне.
 Моя семья живет хорошо. Налажена самая регулярная связь. Как мне сообщила в 
последнем письме жена, в мае я буду дедушкой. Будем надеяться, что все пройдет 
хорошо. 4дня тому назад я получил свадебную фотографию от моей дочери и зятя. 
Оба не знают никакой нужды. Наша связь со страной, кажется, хорошо налажена. 
Жаль, что я не могу позаботиться о своей жене и дочке. Однако я питаю надежду 
на то, что не за горами тот день, когда я увижу их снова.
 Буду ли я иметь возможность видеть Вас и хотя бы еще раз разговаривать с Вами? 
В кругу товарищей мы часто вспоминаем Вас. Все старые луневцы, в особенности 
Ленски, Хоман и Штесляйны, просили меня передать Вам свои сердечные приветы.
 Я желаю Вам всего хорошего в будущем и передаю Вам также свой сердечный привет.

 Преданный Вам Адам.
 Много благодарен за приветы от Мюллера и Эрвина. Я прошу передать привет им и 
господину Бушенхагену».
 20 января 1947 года. Сегодня получил письмо от генерала Зейдлица. Как все-таки 
мы схожи! И даже наши семьи! Итак, Зейдлиц пишет: «…Примите большую сердечную 
благодарность за Ваши такие дружественные строчки от 30.11., полученные нами 15 
января. Все мы были очень обрадованы Вашей поистине хорошей весточкой, так как 
вот уже целый год, как мы находимся не вместе.
 Письма от Вашей семьи также говорят о полном довольствии.
 Соответственно условиям жизни, в плену мы живем хорошо. Нас пятеро (кроме 
меня: Адам, Кайзер, Корфес, Ленски), живем во вновь выстроенной небольшой 
деревянной даче, рядом со зданием кухни. Создана самая уютная и настоящая 
семейная обстановка (с начала октября), мы очень счастливы, так как оба 
основных корпуса очень, очень тесны. Жизнь здесь создана только для нас.
 Политическое положение здесь остается без каких-либо существенных изменений, 
так как основная масса чересчур стара, а активная политическая работа запрещена,
 исключая только нас и таких, которые хотят идти заодно с нами. В целом, 
приблизительно 15% антифашистов, среди которых 20 генералов, и другая группа — 
группа, с которой надо бороться самым ожесточенным образом, 
озлобленно-вражеская, достаточно сильная группа.
 Из дома я получаю в основном хорошие весточки. Жена и 4 дочери здоровы! 
Старшая учится в Гамбурге в портняжной академии, вторая — в Ганновере, 
техническая медицинская ассистентка-ветеринар Высшей школы. Одна (та, что в 
Гамбурге) может каждую неделю, а другая (Ганновер) — в конце каждой недели 
ездить домой к матери. Обе очень довольны!
 С начала 1944 года моя жена занимает половину дома, а в другой половине — 5 
учениц, которым она сдает ее в аренду, оспаривая тем самым право на 
существование и используя эти средства для обучения своих старших дочерей. Обе 
же дочки помоложе (11—13 лет) продолжают ходить в школу.
 Осенью 1944 года моя жена вместе с моими старшими детьми сидела три месяца в 
Бременской тюрьме, в крайне плохих условиях. Из одной разбомбленной тюрьмы они 
были переведены в другую. Третья дочка, которой в то время исполнилось только 
10 лет, находилась на родине, в Оберсдорфе, там она был схвачена гестапо и 
арестована.
 После тюрьмы в Бремене, до декабря 1944 года, — в Ширлихмюлле. Затем — снова 
Верден, а с апреля 1945 года они нашли покровительство антифашистских сил от 
нацистов.
 Продовольственное положение в Бремене опасное! Два брата моей жены — один брат 
в Бильфельде, в английской зоне (сидел из-за меня также в тюрьме), другой — на 
Бехингверке в Марбурге.
 Теперь только надеемся на конференцию министров иностранных дел 10 марта в 
Москве. Там будет очень трудно.
 Старший из моих братьев переехал с юго-запада и изучает юриспруденцию в 
Гамбурге. Там в основном все в порядке.
 Коротко обо всем. Все знакомые просили передать Вам свои сердечные приветы, 
особенно — Ленски, Корфес, Кайзер.
 Вам от души я желаю дальнейшего благополучия и как можно скорее возвратиться 
на родину! Прошу передать мой сердечный привет Мюллеру и Бушенхагену. Всегда 
преданный Вам Зейдлиц».
 23 марта 1947 года. Я, собственно говоря, от решений Московской конференции 
многого не жду. Я хочу одного: пусть мне предоставят возможность спокойно 
умереть. Ничего другого я не хочу.
 24 марта 1947 года. Надо полагать, что русские сейчас проводят большую 
подготовительную работу в Германии. Многое зависит от русских. Во всяком случае 
— инициатива у них в руках! Мне бы сейчас очень хотелось помочь им тем, чем я 
могу!
 А ведь русские именно сейчас могут спросить меня: какие у меня будут 
предложения для построения новой Германии. Генерал Кобулов может спросить меня 
о моих предложениях. Администрация в Германии может некоторые вопросы решать 
самостоятельно. Мы, со своей стороны, ей можем помочь. Я не настаиваю на этом, 
но было бы хорошо, если бы мне предоставилась такая возможность.
 Я, правда, не могу знать, как сложится дальше моя жизнь, какова будет моя 
судьба, но что бы ни было, я отступать не буду! Я хочу идти только вперед! Я не 
скрываю своего желания вернуться в Германию.
 2 апреля 1947 года. Вчера с нами разговаривал генерал Кобулов: он ничего не 
требовал, а только просил написать заявление. Это большая разница. Я никак не 
мог совсем отказаться от этой работы. Вообще, довольно интересно то 
обстоятельство, что русские используют пленных германских генералов в целях 
международной политики. Да, все же с фельдмаршалом бывшей германской армии они 
не хотят портить отношения!
 А в общем и целом германские генералы проделали в России огромную работу.
 3 апреля 1947 года. Я радуюсь тому, что отношение ко мне со стороны русских 
изменилось: они опять стали меня ценить. Так что я теперь могу просить их 
насчет театра, музея.
 8 июля 1947 года. Начиная с весны этого года чувствую себя не совсем хорошо. 
Виной всему мои старые болезни. Мне сообщили, что вышестоящими инстанциями 
принято решение направить меня на полтора-два месяца на лечение в Крым. Кроме 
того, со мной едут Винценц Мюллер и Вальтер Шрайбер. Замечательно!
 15 августа 1947 года.
 Многоуважаемый г-н подполковник Георгадзе!
 Пользуюсь возможностью передать Вам от себя и от имени двух товарищей 
наилучшие пожелания. Мы чувствуем себя прекрасно в великодушно предоставленной 
нам чудесной вилле и в полной мере наслаждаемся морем и восхитительной 
местностью. Сопровождающие нас лица окружают нас вниманием и заботой.
 Ежедневное купание в море идет мне на пользу, и я надеюсь, что цель нашего 
пребывания здесь будет полностью достигнута.
 Прошу передать г-ну генералу Кобулову искреннюю благодарность и привет от всех 
нас и, в частности, от моего имени.
 Преисполненный признательности — преданный Вам
 д-р Паулюс.
 18 октября 1947 года. Сегодня в «Берлинер фольксблатт» прочел заметку, под 
названием «Управление на расстоянии»: «Нью-Йорк таймс» подает сигнал, и вся 
социал-демократическая печать в Берлине начинает трубить. Темой дня снова 
является старая ложь об «армии Паулюса» в Советском Союзе, насчитывающей будто 
бы 100 000 человек. Командующими ее являются будто бы Паулюс и фон Зейдлиц. 
После заключения мира она должна вступить в Германию. Какова цель этого вздора? 
Почему все три социал-демократические газеты печатают одну и ту же ложь в один 
и тот же день? Делу заключения мира с Германией она не может способствовать. И, 
конечно, ей никто не верит в самих редакциях соц.-дем. газет». Все — абсолютная 
правда!
 30 октября 1947 года. В «Берлинер Цайтунг» опубликована заметка о Зюсси, 
который опровергает слухи обо мне:
 «Дюссельдорф. Эрнст Паулюс, сын генерал-фельдмаршала Паулюса, в среду передал 
руководителю отдела печати в правительстве земли Северный Рейн—Вестфалия письма 
своего отца для опубликования. В них, как заявил Эрнст Паулюс, его отец назвал 
„вздором“ курсирующие в Германии слухи о его деятельности.
 Из них видно далее, что его отец не формирует германской армии в России и не 
возглавляет коммунистическое движение, целью которого является создание нового 
германского правительства».
 Прекрасно, мой мальчик!
 2 ноября 1947 года. Сегодня пробую впервые себя в русском языке. Пишу от имени 
всех товарищей. Итак:
 Многоуважаемый господин генерал!
 По случаю XXX годовщины Великой Октябрьской социалистической революции 
подписанные позволяют себе выразить восхищение и наилучшие поздравления.
 Особенно в этот день мы чувствуем, какой вред и какое горе мы, немцы, 
причинили Вашей родине.
 Мы желаем Советскому Союзу полного успеха в его собственном строительстве и 
его стараниях для постоянного и всеобщего мира — при участии также новой и 
демократической Германии.
 Уважающие Вас
 Фридрих Паулюс,
 Вальтер Шрайбер,
 Винценц Мюллер,
 Арно фон Ленски,
 Вильгельм Адам.
 11 ноября 1947 года.
 Военнопленному Юстусу-Генриху Бирвирту
 Лагерь №147/1
 Дорогой г-н Бирвирт!
 Мне разрешили Вам написать. 6 ноября я получил от Вашей жены, моей племянницы, 
открытку от 11 октября (ответ на мою открытку) после того, как она в последнее 
время уже писала мне, желая обратить на Вас мое внимание. 10 октября, спустя 
три месяца, она снова получила от Вас открытку.
 Вполне понятно, что Гизела с большим нетерпением ждет Вашего возвращения. Так 
как я, как и Вы, являюсь военнопленным, то мне ничего не известно о планах 
репатриации. Но я надеюсь и желаю Вам скорее вернуться домой.
 Я был бы, конечно, очень рад услышать что-нибудь от Вас: как Вы поживаете, чем 
занимаетесь, что думаете Вы о будущем, какие у Вас известия о семье Гизелы, о 
чем я не имею никакого представления в результате войны и моего долгого 
пребывания в плену (скоро уже 5 лет).
 О себе могу сказать, что чувствую себя хорошо и имею удовлетворяющие сведения 
от жены и детей.
 В надежде, что эти строки застанут Вас в добром здравии, шлю Вам наилучшие 
пожелания и приветы уже на 1948 год и желаю Вашего скорейшего возвращения.
 Ваш Фридрих Паулюс.
 12 ноября 1947 года. Сегодня получил письмо от Коки. Она пишет, что живет 
довольно экономно и у нее одна только проблема — дела с почтой не ладятся, 
иногда она месяцами не имеет от меня никаких известий, кроме вздора, который 
пишут в газетах.
 Я рад, что все здоровы и не теряют надежды на то, что в 1948 году мы будем все 
дома.
 28 декабря 1947 года.
 Многоуважаемый господин генерал!
 Позвольте поздравить Вас с Новым годом! Желаем Вам счастья и прежде всего 
наилучшего здоровья.
 Пусть в новом году старания Советского Союза на благо всеобщего мира 
сопровождаются дальнейшими успехами и повлияют на единство демократической 
Германии.
 Одновременно благодарим Вас за Ваше великодушие к нам.
 Уважающие Вас
 Фридрих Паулюс,
 Вильгельм Адам,
 Арно фон Ленски,
 Винценц Мюллер.


1948

 5 января 1948 года. Сегодняшнее письмо от доктора Хадерманна внесло ясность во 
многие вопросы. Оказывается, я переписываюсь с Кокой и Зюсси по следующей 
схеме: они посылают ему письма ко мне, а он бросает их в почтовый ящик в 
Берлине, в советском секторе. Таким образом он обходит американскую цензуру и 
письма доходят вернее и скорее.
 Господин Хадерманн также сообщил, что Кока и Зюсси знают, что все сообщения 
обо мне в западной прессе являются ложью. Зюсси даже выступит по радио в 
северо-восточной Германии.
 Неплохо, если бы исполнилось и пожелание д-ра Хадерманна — в следующем году 
обязательно вернуться домой!
 20 января 1948 года. Совершенно неожиданно получил сегодня письмо от господина 
Бирверта. Он благодарит за письмо и пишет, что работает в рабочей команде, в 
качестве вспомогательного рабочего.
 Согласен с его мнением, что зима в этом году мягкая. Неплохо, что и обычные 
солдаты могут читать книги и газеты.
 3 февраля 1948 года. Сегодня Зюсси сделал заявление по кельнскому радио. Вряд 
ли это остановит весь этот поток лжи. Вступать в полемику с этими господами — 
бесполезная вещь!
 1 апреля 1948 года. Скоро — отъезд Мюллера. Я не могу заснуть. Когда же это 
кончится! Я так или иначе останусь в восточной зоне, жену я вызову к себе, но я 
никогда уже не увижу моих родных. Мои дочь и сын могут делать, что они хотят. Я 
не знаю только одного — на какие средства я буду жить? Моя жена существует 
сейчас на те средства, которые она получает, сдавая комнаты. А что будет потом?
 3 апреля 1948 года. Сегодня долго говорили с Мюллером по поводу моей реп 
атриации, особенно после сделанного 31марта официального отказа в возвращении 
на родину. Чтобы нам никто не мешал, мы разговаривали с ним днем в саду, а в 
ночь с 31.03. на 1.04. с 12ч. до 1.30 — в столовой. Разговоры наши касались 
непосредственно сделанного нам сообщения, а также и других вопросов.
 Я сказал, что по вопросу о травле Советского Союза из-за созданной в нем якобы 
«армии Паулюса» не понимаю, какое отношение это может иметь к возвращению на 
родину. Я склоняюсь до сих пор к такому ответу: «Появление в Германии — лучшее 
доказательство того, что это обвинение ложно».
 Затем снова говорили о требованиях главного американского обвинителя Тейлора. 
Оно меня очень удивило, и, может быть, даже напугало. Но я уверен, что русские 
мне помогут. Какие отношения у меня могут быть с американским правосудием? Ведь 
я никогда не воевал с американцами, даже ни разу не встретился с кем-нибудь из 
американцев.
 Я уверен, что советское правительство отклонит при любых обстоятельствах 
требование американцев о выдаче им меня, даже в качестве эксперта или свидетеля,
 в связи с происходящим в Нюрнберге процессом генералов. Но не будет ли 
советское правительство вынуждено начать против меня следствие, если на него 
окажут нажим американцы? Хотя что означаю я, если речь будет идти о чем-либо 
важном для русской политики.
 9 мая 1948 года. Иногда бывают такие дни, когда на душе становится тяжело. 
Странно, но даже погода иногда действует на меня. Когда подумаешь, для чего, 
собственно, сидишь здесь, можно утешиться лишь надеждой, что в этом году должен 
быть конец. Большой радостью для меня будет день, когда я услышу, что господин 
Мюллер и другие прибыли в Берлин. Тогда, по крайней мере, можно будет поверить, 
что дело началось.
 Когда я вернусь в Германию, я хотел бы занять какой-нибудь пост, чтобы можно 
было жить с женой и чтобы меня могли посещать близкие. Больше у меня нет 
никаких желаний. Наше время уже отошло. Только мне хотелось бы покупать для 
себя то, что я хочу.
 Здесь обо мне заботятся, я получаю все, что надо. Превращаешься в грудного 
младенца. Но мне как раз и не хватает заботы о самом себе, чтобы сам покупал 
или брал для себя то, что надо. Кроме того, у меня нет никакой цели, я ничего 
не знаю о своем будущем.
 Каждый день я вижу только забор и жду, когда приедут русские и скажут, чтобы я 
приготовился. Спрашивать не имеет смысла, да я и не буду спрашивать, так как 
верю, что русские свое обещание, опубликованное в газете, выполнят.
 18 мая 1948 года. Снова меня терзают сомнения. Не может ли получиться так, что 
Советский Союз хотя бы временно ослабит свой интерес к Германии, уделив 
внимание другим, более важным проблемам? Не является ли политика Советского 
Союза в международных вопросах иногда слишком неустойчивой? Советский Союз, 
который менее зависит от заграницы, чем Германия (сырье и продовольствие), 
может более легко проводить политику дальнего прицела. Он может откладывать 
решение вопросов и выжидать, но у нас в Германии нет таких возможностей, нам 
необходимо быстро принимать решения, по крайней мере — в экономических вопросах.

 Как можно будет восстанавливать германскую экономику без больших иностранных 
кредитов? Как совместить их с репарационными платежами, обязательность которых 
он признает? Не являются ли такие кредиты предпосылкой для репараций? Исходя из 
этих соображений, я смотрю пессимистически на будущий уровень жизни немцев и 
считаю, что он не скоро еще повысится. Тем не менее я против плана Маршалла 
ввиду связанных с ним политических последствий.
 Не будут ли русские брать больше репараций из восточной зоны, если она не 
будет получать ничего или очень мало из западных зон?
 Каким образом могут расти и консолидироваться про грессивные силы в западных 
зонах, принимая во внимание нажим со стороны оккупационных властей и внутреннюю 
реакцию? Не будут ли прогрессивные силы подвергаться еще большим 
преследованиям?
 Я ежедневно читаю газеты. Я обращаю особое внимание на то, чтобы научиться 
отражать нападки на Советский Союз и марксизм, которые так часто имеют место в 
радиопередачах из Англии и Западной Германии. Я уже сейчас рассматриваю это как 
практику для будущей защиты своей собственной новой позиции.
 От жизни я имел мало. Не заметил, как прошли 30 лет. После Первой мировой 
войны женился. Я старался достичь приличного положения, целиком посвятив себя 
своей профессии, мало обращая внимания на семью. Я хотел устроить свою жизнь в 
будущем. Но начало хорошей жизни оказалось и ее концом. Подумать только — я не 
был дома с 1939 года!
 19 мая 1948 года. В связи с последними новостями о советско-американских 
отношениях, мне вспоминается знаменитая история, когда Рузвельт послал 
телеграмму Гитлеру. Гитлер ответил в неслыханном тоне — Рузвельта назвал 
паралитиком, его жену — проституткой, а Черчилля — пьяницей. Этот ответ 
передавали по радио.
 Я помню, что даже слушать было стыдно. Ужасно — и это глава государства. 
Напрашивается параллель между поведением Гитлера тогда и поведением американцев 
теперь. Есть над чем подумать.
 28 мая 1948 года. Сегодня я решился на это письмо.
 Господину генерал-лейтенанту Кобулову,
 Москва.
 Глубокоуважаемый господин генерал!
 Ваше великодушие, проявленное по отношению ко мне, придает мне мужества 
обратиться к Вам с просьбой. Поэтому я позволю себе сослаться на Ваш визит 31 
марта и на беседу с господином подполковником Георгадзе 26 мая.
 1. Согласно сделанному мне заявлению и в связи с напряженной международной 
обстановкой, препятствием к моей репатриации является пропаганда против меня в 
западной прессе («Паулюс и его армия»), а также выступление американского 
обвинителя в Нюрнберге, генерала Тейлора.
 По заявлению Тейлора относительно меня я могу сказать следующее:
 Я не участвовал в борьбе ни против англичан, ни против американцев. Они 
высадились в Европе лишь летом 1944 года, то есть через полтора года после того,
 как я попал в плен.
 Моя последняя должность перед началом войны — начальник штаба 16-го а.к. В 
походе против Польши я занимал должность начальника 10-й армии. В походе против 
Франции — начальник штаба 6-й армии. В ОКВ я никогда не работал. В ОКХ был 
оберквартирмейстером Генерального штаба с 3.09.40 г. до 20.01.42 г. Мои 
тогдашние начальники в ОКХ, фельдмаршал фон Браухич и генерал-полковник Гальдер,
 согласно заявлению того же американского обвинителя Тейлора, не привлечены к 
ответственности, так как для этого не было оснований. Таким образом, и в моем 
случае не должно быть никаких для этого оснований.
 Во время войны я занимал единственную должность с командными функциями — пост 
командующего 6-й армией в России, с 20.01.42 г. до 31.01.43 г. Судить об этой 
моей деятельности может только советское правительство. Я не помню, чтобы я, 
будучи на посту командующего 6-й армией, издал какой-либо приказ, 
противоречащий международным правилам ведения войны.
 На теперешнем процессе против ОКВ в Нюрнберге речь идет об ограниченном числе 
лиц, стоящих перед американским военным судом, которые — по сообщениям прессы — 
обвиняются в конкретных нарушениях международных правил ведения войны. А 
большинство бывших командующих немецкими армиями — освобождены из плена.
 Следовательно, с юридической точки зрения мне не приходится бояться объяснения 
перед судом западных держав и относящееся ко мне заявление американского 
обвинителя генерала Тейлора я могу оценивать лишь как политический акт.
 Кампания в западной прессе против меня проводилась в течение почти всего 
последнего года, и она продолжалась, несмотря на противоположные заявления 
пастора Шредера на Западе (он был раньше в Национальном комитете) и моего сына, 
а также вопреки соответствующим заявлениям в прессе восточной зоны. Причины 
газетной кампании тако го рода видны насквозь и ко мне лично не относятся.
 Так как невозможно сказать, когда прекратятся, наконец, эти провокации и 
разрядится политическая атмосфера, во мне, естественно, возникает тревожный 
вопрос: когда вообще появится для меня надежда на репатриацию? Поэтому, 
уважаемый господин генерал, я был бы Вам очень благодарен, если Вы как-нибудь 
при случае разъяснили бы мне этот вопрос.
 2. В дополнение к материалам, которые могут служить обоснованием для суждения 
обо мне, я позволю себе выразить следующие мысли, из которых вытекает мое 
отношение к проблемам моего отечества.
 Впервые я серьезно задумался над политическими вопросами в плену. При более 
глубоком анализе обстоятельств и событий, связанных со Второй мировой войной, я 
стал критически относиться к моим прежним взглядам, оценивая исторические 
события с прогрессивной точки зрения, занимаясь изучением политических и 
экономических вопросов.
 Я уделял при этом особенное внимание сущности и общечеловеческим целям 
Советского Союза, его мирной политики и той ответственности, которую мы, немцы, 
взвалили на себя нападением на Советский Союз. Так же, как эти мои новые 
убеждения побудили меня в свое время выступить за устранение режима Гитлера, 
так и теперь они являются основой занимаемой мной позиции: только создание 
единой, демократической, миролюбивой Германии может обусловить экономическое и 
общественное оздоровление Германии и послужить вкладом в дело умиротворения 
Европы и всего мира.
 Я считаю, что базой для этого является Потсдамское соглашение. Проведенные в 
связи с ним в советской зоне мероприятия (денацификация, демократизация, 
упразднение крупных хозяйственных и банковских монополий, земельная реформа) я 
считаю в принципе правильными и применение этого принципа в западных зонах 
необходимым.
 В настоящее время Германия находится в очень тяжелом положении. Без 
иностранной помощи Германия не в состоянии обеспечить население продовольствием.
 Считаясь с этим обстоятельством, советское правительство в восточной зоне 
оказывает хозяйственную и продовольственную помощь, не связывая это с 
политическими обстоятельствами.
 Иначе обстоит дело со втягиванием Западной Германии в план Маршалла. Бесспорно,
 что Западная Германия особенно нуждается в срочных поставках продовольствия и 
в займе для восстановления хозяйства. Если это будет обеспечено при нормальных 
экономических условиях и при сохранении единства Германии, тогда немецкий народ,
 благодаря трудолюбию и развитости своих интеллектуальных сил, получит 
возможность не только отработать эту помощь, но и в недалеком будущем выплатить 
репарации в разумных размерах.
 Но на Западе дело, кажется, обстоит так, что бедственное состояние хозяйства 
Германии используется в политических целях и к выгоде западного 
монополистического капитала. Выявившиеся в данный момент намерения или 
мероприятия, связанные с разделом Германии, ни к чему хорошему привести не 
могут, так как Западная и Восточная Германия экономически тесно связаны и друг 
от друга зависимы. Только единая Германия жизнеспособна.
 Немецкую экономику нельзя произвольно, путем диктата, раскалывать на части, 
точно так же, как невозможно в XX веке раскалывать старый культурный народ 
против его воли. И поэтому, невзирая на все препятствия, является столь важным 
энергичное выражение демократической воли немецкого народа — единство и 
справедливый мир. Эту волю народа нельзя будет игнорировать в течение долгого 
времени.
 При рассмотрении германской проблемы нельзя обойти вопрос о границах, так как 
это отражается на продовольственном и на хозяйственном положении, а также и на 
политическом развитии Германии. Каждый немец может так же мало одобрять 
урегулирование вопроса о восточных границах, как и отторжение Саарской области, 
но ни в коем случае нельзя допускать, чтобы этот вопрос стал предметом 
шовинистической травли; скорее, надо надеяться на то, что при мирном, 
демократическом развитии Германии и установлении добрых отношений с соседними 
государствами придет время для разумного, мирного и справедливого решения этого 
вопроса, в соответствии с интересами немцев.
 Мое желание после возвращения на родину одно — где бы я ни находился и какой 
бы пост ни занимал, употребить все свои силы на борьбу за единство моего 
отечества, за мирное демократическое строительство и за добрые отношения с 
соседними странами, особенно — с Советским Союзом.
 Демократическая Германия — лучшая гарантия мира в Европе, так как с созданием 
демократической Германии исчезает главная опора империалистического лагеря, без 
которой стремления империалистов не будут иметь никакой надежды на успех.
 31 мая 1948 года. Поездка на отдых дорого стоит. Я бы охотнее остался здесь и, 
если можно, хотел бы получить улучшенное питание. Это было бы для меня приятнее,
 чем ехать куда-то в другое место.
 Здесь есть все удобства; для меня главное — прибавить в весе, как сказал врач. 
Кроме того, я дошел до того, что начинаю бояться и чувствовать себя неуверенно, 
если приходится выходить за пределы нашего забора. Мне кажется, и для русских 
было бы лучше, если бы я остался здесь.
 Конечно, хорошо бы иногда съездить куда-нибудь с подполковником или майором, 
но ни в коем случае не со всем здешним обществом. Я все же полагаю, что к осени 
прояснится вопрос о моем отъезде домой, так что лето можно прожить и здесь.
 8 июня 1948 года. Я уже много раз отмечал, что с советской стороны не 
учитывалось тяжелое положение, в котором находился германский Генеральный штаб. 
Тем самым положение Генерального штаба оценивается недостаточно полно, многих 
распоряжений русские не понимают и делают вывод, что германский Генеральный 
штаб далеко не проявил того, что он осуществлял раньше при планировании и 
проведении крупных операций, чем он создал себе свое имя.
 Специфика войны против Советского Союза заключалась в цели Гитлера, наряду с 
чисто военными операциями, обеспечить и экономические базы, которые ему были 
необходимы для успешного ведения войны; сюда относились, например, Украина, 
Донбасс и Баку. Но Генеральный штаб должен базировать свои операции 
исключительно на одной цели— разбить армии противника.
 Кроме этой — основной — цели невозможно преследовать еще вторую основную цель: 
например, наступать на Москву с целью разбить армии противника, захватить 
столицу и одновременно оккупировать Украину и Донбасс из экономических 
соображений. Таким образом, Генеральному штабу постоянно приходилось направлять 
свою деятельность по двум линиям, и это вело к половинчатости. Этот момент при 
оценке германского Генерального штаба следует учитывать.
 Длительные беседы на эту тему совсем меня не утомили. Я нахожу их интересными 
и поучительными. Я, конечно, могу ответить не на все вопросы, например сколько 
самолетов у нас было в начале и сколько мы взяли у русских или какие были 
потери 6-й армии при наступлении, — этого я не знаю. Но я отметил, что я еще 
вполне способен к умственной деятельности, и надеюсь, что помог выяснению 
многих вопросов.
 Но между тем за 6 часов работы я совершенно выдохся и сегодня уже ничего не 
могу делать. Все эти люди хорошо подготовлены, а я должен все брать из воздуха.
 10 июня 1948 года. Объявлено о сокращении репараций Румынии и Венгрии на 80%. 
Этот факт является признаком умной, дальновидной и «большой» политики 
Советского Союза. Он на деле активно поддерживает страны народной демократии. 
Это совсем иная политика по сравнению с той, которую проводила Франция по 
отношению к Германии в 1918 году.
 Если бы французы проводили такую же умную политику, как СССР по отношению к 
странам народной демократии, то Гитлер никогда не пришел бы к власти, мы 
никогда не стали бы воевать, а я сохранил бы своего сына.
 20 июня 1948 года. Кока пишет, что они дожили до денежной реформы. Царит уж 
асная неразбериха, как в потемках. Говорит, что лучше быть под защитой русских, 
чем попасть здесь в руки этого сброда… Она вновь без денег — все съела 
реформа…1
 22 июня 1948 года. Сегодня я обратился с заявлением на имя советского 
правительства с просьбой рассмотреть вопрос о возможности моего использования в 
восточной зоне оккупации Германии.
 Я заявил, что являюсь сторонником единой демократической Германии и разрешения 
германской проблемы на основе Потсдамских решений.
 Как бы ни была тяжела и чувствительна для каждого немца новая граница на 
Востоке, — этот вопрос ни в коем случае не должен стать предметом 
шовинистической травли. Напротив, необходимо дождаться того момента, когда в 
результате мирного демократического развития Германии и установления хороших 
отношений с соседними государствами назреет время для разумного и отвечающего 
немецким интересам урегулирования вопроса.
 Даст Бог, мы дождемся этого момента.
 27 июня 1948 года. Мы должны считаться с тем, что раскол Германии — это факт; 
отсюда вопрос: в какую зону мы поедем? Для всех нас троих было бы лучше всего 
поехать в восточную зону по двум причинам:
 а) Отвечающие нашему представлению о демократическом строительстве новой 
Германии мероприятия уже проведены в восточной зоне (уничтожение фашизма и 
концернов, земельная реформа).
 б) В восточной зоне мы не будем подвергаться преследованиям или арестам (как, 
например, граф Айнзидель в Висбадене).
 в) Когда я вернусь на родину, я не знаю. Но если бы мне предложили в восточной 
зоне пост, на котором я мог бы помогать восстановлению Германии, я выписал бы 
свою семью из Баден-Бадена в восточную зону.
 Положение тяжелое и серьезное, но это явление временное. Нельзя целиком 
принимать всерьез комментарии западного радио; это только болтовня нескольких 
корреспондентов. Восточная денежная реформа благоприятнее для нас; она подобна 
реформе, проведенной в России. Через год или два это будет совершенно ясно, так 
как германскому народу предоставляется свобода в промышленности и торговле.
 Таким образом мы сможем восстановить восточную часть Германии в короткое время.
 Жизненный уровень немцев на Востоке через два года будет гораздо выше, чем на 
Западе. На Востоке не будет ни одного безработного, а потом, возможно, наступит 
настоящий расцвет. Но именно тогда должен будет наступить настоящий расцвет, 
когда должен будет наступить крах на Западе. Тогда и население Запада заявит о 
своем стремлении к единству.
 4 июля 1948 года. Лондонское радио снова упомянуло об армии Паулюса в СССР. За 
что англичане так меня ненавидят? Я ведь никаких преступлений против них 
никогда не совершал!
 5 июля 1948 года. Денежная реформа… После лондонской конференции мне стало 
ясно, что Америка и другие только делают вид, что они за единство Германии, в 
действительности же они стремятся подчинить Бизонию своему экономическому, 
политическому и военному влиянию.
 Денежная реформа в Бизонии свидетельствует об их намерении расколоть Германию. 
Я верю русским сообщениям, что созданная контрольным советом финансовая 
комиссия уже подготовила основу для общего разрешения вопроса о денежной 
реформе для всей Германии и что эта работа саботируется Америкой и другими 
державами с целью проведения сепаратной реформы в Бизонии. Если бы даже русские 
теперь предложили, что они проведут у себя такую же денежную реформу, как в 
Бизонии, то западные оккупационные державы все равно нашли бы какой-нибудь 
повод, чтобы отклонить это предложение…
 11 июля 1948 года, воскресенье. Сегодня Зюсси снова в центре внимания, и вновь 
в «Берлинер Цайтунг». Держись, мой сын!
 20 июля 1948 года. Обстановка разрядилась; я думаю, что западные и восточные 
державы договорятся между собой. Я многого ожидаю от возможной встречи 
министров иностранных дел четырех держав. Должен же быть найден путь к 
соглашению, нельзя же заставлять страдать берлинцев. Если не будет найден путь 
к соглашению, то это будет иметь очень плохие последствия для западных держав: 
русским надо только продолжать в том же духе и тогда западные державы должны 
будут покинуть Берлин. Невозможно все время снабжать Берлин с «воздуха».
 21 июля 1948 года. Сегодня беседовали со Шлеммером о положении в Берлине. Если 
Соколовский разрешит возобновить подвоз угля, то я думаю, что самое худшее 
осталось позади. Англичане слишком много кричат о Берлине, они хотят, чтобы 
весь мир видел в них спасителей и защитников. Надо понимать подлинные причины 
этого; англичане не хотят уходить из Берлина, они тратят большие средства и 
кричат, что мы, англичане, делаем большое дело, мы не дадим вам умереть с 
голоду…
 Я думаю, что настанет такой день для англичан и для других, когда им придется 
оставить Берлин. Если двухлетний план будет проходить успешно, то в восточной 
зоне положение улучшится и тогда западные державы уйдут оттуда сами.
 4 августа 1948 года. Коммунизм, конечно, распространяется повсюду. Но 
интереснее всего, что он усиливается не только на границах СССР, но и далеко за 
океаном — в Китае, в Индии; среди угнетенных народов также создается мощная 
сила. Нельзя сказать, что это коммунизм, но это идея освобождения.
 Эта сила растет и впоследствии сольется с коммунизмом. Уже теперь выражается 
ему сочувствие. Сила коммунистов в том и состоит, что они это знают. Это 
является результатом соотношения сил. Можно видеть, как год от года одни 
становятся сильнее, а другие слабее, несмотря на террор и гнет со стороны 
реакции (пример — партия Уоллеса). Речь идет об освобождении рабочего класса, 
которому мешает капитал. Поэтому коммунисты стремятся как можно скорее 
развязать новые силы.
 Одни коммунисты многого сделать не могут, но при поддержке Советского Союза 
они могут ставить более серьезные требования. Это можно видеть на примере 
Греции, Италии, Франции. Большую роль играет новая молодежь, которой 
принадлежит будущее.
 6 августа 1948 года. У многих создалось неправильное представление. Говорят, я 
подготовлял план «Барбаросса», но, с другой стороны, меня не считают военным 
преступником.
 У меня нет ничего общего с такими людьми, как Кейтель, Йодль и Гальдер. Я 
работал тогда в Генштабе у Гальдера в оперативном отделе, мне поручали 
выработку планов по материалам, что я и делал, как и другие офицеры, которые 
занимались подвозом и прочими вопросами.
 Потом я был назначен командующим 6-й армией и получал приказы, как раз от 
военных преступников. Скажите, разве я должен был их щадить? Нет, в Нюрнберге я 
сказал правду перед всем миром. Конечно, это кое-кому не понравилось. Как раз 
тем, кто посадил мою семью в концлагерь.
 Я никогда не был близко знаком с Кейтелем и компанией; у Гитлера я был один 
раз. Очень печально, что некоторые из моих товарищей передавали дальше 
преступные приказы. Им пришлось за это поплатиться жизнью.
 На Западе обо мне теперь рассказывают и пишут целые романы: Паулюс создал 
армию в полмиллиона солдат. Но ведь это те солдаты, которые лежат в братской 
могиле.
 Этим хотят очернить русских и меня. А другие хотят свалить с себя вину за 
преступления против человечества. Те, кто так кричит, — это люди, которые хотят 
идти по стопам Гитлера, у них те же интересы, им нужно пушечное мясо для 
будущей войны. Будем надеяться, что их вовремя разоблачат, чтобы они не могли 
еще раз использовать немецкий народ в своих интересах.
 Моя жена написала в письме: эта банда распространяет о тебе всякие небылицы. 
Но мне на это наплевать. Сначала я поеду в восточную зону, а там будет видно.
 На родине еще часто на меня будут нападать, потому что многие не имеют ясного 
представления об этих вещах. Есть генералы и офицеры, которые против меня, 
которые слышали, что Паулюсу хорошо живется. А потом они приезжают на родину и 
заявляют: «Да, да, Паулюс имеет свою ставку под Москвой». В жизни бывают еще 
более дикие вещи. Поэтому я на это не обращаю внимания.
 Русские, конечно, не стали бы меня здесь держать, если бы у меня было 
что-нибудь общее с нюрнбергскими военными преступниками. Будем надеяться, что 
теперь скоро договорятся, я думаю, что это имеет решающее значение для нашего 
положения. Такое состояние, как сейчас, расшатывает нервы. В настоящий момент я 
не хотел бы быть берлинцем. Ужасно, как страдает народ.
 18 августа 1948 года. Сегодня написал Эрнсту, что доволен его деловой заметкой 
в «Берлинер Цайтунг» от 11.07. Очень верная заметка. Посоветовал тем не менее в 
будущем отказываться от всяких интервью. Ведь все равно они вы ворачивают все 
так, как им нужно. Особенно печально, что бывшие товарищи способны на это из-за 
материальных выгод…
 Похоже, что Коку, кажется, также очень угнетает эта травля против меня, пусть 
Зюсси попробует ее успокоить. О будущем пусть она не беспокоится, надо 
потерпеть всего несколько месяцев. Когда я вернусь, мы не будем сидеть на шее у 
своих детей… Что касается меня, то пусть она будет спокойна: я живу с не 
закрытыми глазами и могу хорошо оценить мое и наше положение…
 11 сентября 1948 года. Вечером 11 сентября все ездили смотреть фильм «Летучая 
мышь», который всем очень понравился. Я, как никогда, очень громко и от души 
смеялся и за эти два часа забыл обо всем, в том числе — и обо всех своих 
невзгодах.
 23 сентября 1948 года. Сегодня — мой очередной (58-й) день рождения. 
Приглашены были только единомышленники и друзья, включая Зейдлица. Вечер прошел 
довольно неплохо.
 18 октября 1948 года. Берлинская проблема, если она будет доведена до 
крайности, может иметь серьезные последствия. Западные державы ни перед чем не 
останавливаются, лишь бы удержать в Берлине сильную политическую позицию. 
Воздушный мост они надолго не смогут сохранить. Может быть, вопрос разрешится 
зимой.
 Тот факт, что западные державы передали берлинский вопрос Совету безопасности 
и не соглашаются на созыв конференции министров иностранных дел, показывает, 
что они не очень стремятся договориться. Я отлично понимаю точку зрения русских,
 которые считают, что этот вопрос они должны разрешить сами. Согласно уставу 
ООН, берлинский вопрос должен быть разрешен четырьмя великими державами. 
Русские меньше всех заинтересованы в войне; их сила — это мир.
 ООН, видимо, будет взорвана. Западные державы обеспечили себе абсолютное 
большинство. Они хотят взять реванш за Дунайскую конференцию. Стоит только 
посмотреть на людей, которых избрали в председатели. Зачем Даллес приехал в 
Париж? В том-то и дело, что они не хотят мира; им нужна война, но они не знают, 
как ее начать.
 Самым ярым поджигателем войны является Черчилль. Ему все еще мало. Может быть, 
ему это наконец будет стоить головы. До сих пор ему все удавалось, начиная с 
англо-бурской войны. Но если теперь будет война, то Британская империя 
развалится. Ведь уже теперь идет брожение во всех колониях.
 17 ноября 1948 года. Сегодня берлинские газеты сообщили о побеге генерала 
Шрайбера в западную зону. То, что это случилось, не было для меня такой большой 
неожиданностью. Я только думал, что это опечатка, когда читал в газете, что 
бежал немецкий генерал. Мне это было странно. Я немножко сам подозревал 
профессора, но никогда не думал, что дело примет такой оборот.
 Этот тип всегда давал такие торжественные обещания: «Я никогда не забуду 
русским того, что они для нас делают». Он был историк и бестолковый профессор. 
Я не понимаю. Такая замечательная должность — в восточной зоне главный врач при 
полиции, начальник санитарной службы восточной зоны. Как можно отказаться от 
чего-либо подобного! Кроме того, если он не хотел этого, ему же предлагали 
место профессора в Лейпциге. Он вызывает во мне только жалость.
 29 ноября 1948 года. Я посоветовал сегодня своим генералам остаться только в 
восточной зоне и работать по профессии. Все знают, как на Востоке нужны люди. 
Об этом говорил и Фарстер. Господину Мюллеру тоже дали хорошую работу. Надо 
только пользоваться доверием и иметь рекомендацию от советских органов.
 Мюллеру дали пост тоже не внизу, а наверху. Что касается меня, то мне 
приходилось в качестве командующего армией иметь дело с юристами, врачами, 
техниками, которые были в моем подчинении, и думаю, что мне будет не труднее 
руководить почтовыми, железнодорожными чиновниками, потому что в армии тоже 
были такие специалисты. Если человек способен командовать армией, то он должен 
уметь руководить и учреждением.


1949

 1 января 1949 года. В этом году мне дали понять, что мне нельзя ехать домой 
из-за неблагоприятной политической обстановки. В таком случае можно всю жизнь 
прожить в плену. Как бы мне здесь ни нравилось и хорошо ни жилось, долго 
выдерживать это невозможно. Не думаю, что меня сюда поместили на 1—2 месяца.
 Неправоту западных держав лучше всего можно было бы доказать тем, что меня и 
Зейдлица отпустили бы домой. Таким образом газеты не смогли бы гадать и 
придумывать басни об армии Зейдлица или Паулюса. Наше возвращение — самое 
простое решение вопроса. Ведь положение ухудшилось именно в последнее время.
 Мое пребывание здесь было бы понятно, если бы все солдаты были здесь. Но если 
солдаты уже дома, то я перестаю что-либо понимать. Во всех газетах пишут, что в 
течение ближайших недель и месяцев оставшиеся военнопленные из всех стран 
вернутся домой.
 21 января 1949 года. Больше всего я страдаю от отсутствия радио. Мне постоянно 
чего-то не хватает. Я так привык к нему. Радио забрали как раз в тот момент, 
когда на Западе придумывали самые невероятные вещи про меня. Я не понимаю лишь 
одного: если у нас отобрали радио, значит, нам больше не доверяют. Ничем другим 
этого объяснить нельзя. Может быть, русские боятся за нашу жизнь, что они так 
нам не доверяют.
 Я не могу себе представить, чтобы у них были какие-либо особые планы в 
отношении нас. Я уже все написал, что знал. Я не понимаю, что здесь меня ждет 
еще. Если они от меня хотят еще что-нибудь, они в любое время могут получить 
это.
 10 февраля 1949 года. Американский корреспондент снова задавал вопросы 
генералиссимусу Сталину. Американцы пользуются этим маневром уже третий раз. 
Они просто хотят услышать, что Советский Союз не согласен на их предложения, а 
это им не удается, и они каждый раз попадают в тупик, опозоренные перед всем 
миром...шу Вас переслать прилагаемое письмо господину генералиссимусу Сталину.
 С глубоким уважением Фр.Паулюс.
 Господин генералиссимус!
 Миллионы миролюбивых, прогрессивных людей во всем мире объединяются в эти дни 
с народами Советского Союза, чтобы, в связи с Вашим семидесятилетием, пожелать 
Вам доброго здоровья и дальнейших успехов в Вашей великой работе на пользу мира.

 Разрешите и нам, в прошлом ворвавшимся в слепом послушании в качестве врагов в 
Вашу страну, высказать Вам сегодня наши искренние поздравления, как 
великодушному другу немецкого народа.
 Путь от Сталинграда до этого поздравления был для нас нелегок. Тем более Вы 
можете быть уверены, что и мы после возвращения на родину приложим все наши 
силы, чтобы путем укрепления германо-советской дружбы помочь достижению Вашей 
великой цели — мира для всего человечества.
 Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал бывшей германской армии.
 Рольф Бамлер,
 генерал-лейтенант бывшей германской армии.




  Приложения 



 Приложение 1

 УПРАВЛЕНИЕ НКВД СССР
 ПО ДЕЛАМ О ВОЕННОПЛЕННЫХ
 УЧЕТНОЕ ДЕЛО №
 Дата прибытия в лагерь
 «24» февраля 1943 г.
 ОПРОСНЫЙ ЛИСТ

 Приложение 2

 Паулюс — генерал-фельдмаршал
 лагерь военнопленных 27, СССР
 Военному атташе при германском посольстве
 господину генерал-майору Кречмеру.
 Токио, Япония
 Мой дорогой Кречмер!
 Вы, наверное, узнали о том, что я с моей армией попал в плен. Я прошу извинить 
меня, если я обращаюсь к Вам с нижеследующим списком пожеланий, учитывая 
обстоятельство, что я имею только то, что ношу на себе.
 Могу ли я Вас просить о такой любезности, переслать мне следующее:
 11. Один джемпер с длинными рукавами, цвет по возможности темно-серый. Мой 
рост Вам как будто известен (1,87 м.).
 12. Одну пару длинных носков, величина (длина 11 1/2), цвет по возможности 
темно-серый.
 13. 3 пары носков, размер 11 1/2, средней плотности, цвет — на Ваше усмотрение.

 14. 2 верхние рубашки из японского шелка (цвет натуральный, естественный), 
объем шеи — 38, размер воротничка — 39.
 Особенно — длинные рукава! К этому еще 1 галстук по возможности одинакового 
цвета с рубашками (или же темно-зеленого цвета).
 15. 1 подтяжки для брюк.
 16. 1 блок бумаги для письма + 2 чернильных карандаша.
 Далее, очень желательно:
 17. Шоколад +кекс, 18.Мармелад 19.Кофе + чай
 10. Папиросы + сигары 11.Одеколон 12.Крем для кожи.
 Как Вы, вероятно, помните, в течение многих лет меня беспокоит желудок и кишки.

 Продукты: № 7 и № 8 мне были бы очень ценны с тем, чтобы не обессилеть.
 Если Вам не покажется нескромным, я попросил бы посылать каждый месяц посылку 
с вещами от № 7 до № 12. Если это возможно, мне бы желателен был перевод на 100 
рублей.
 Я предполагаю, что в Вашем распоряжении имеется фонд, из которого Вы могли бы 
покрыть издержки до дальнейших расчетов.
 Пожалуйста, известите меня, каким образом Вы это сделаете.
 Надеюсь, что пересылка вещей, которые я прошу, по пути через японское 
посольство в СССР, возможна для Вас.
 С моей сердечной благодарностью за Ваши дружеские заботы. Остаюсь Вам 
обязанным.
 С наилучшими пожеланиями, Ваш Паулюс

 Приложение 3

 Военнопленные германские офицеры, среди них генерал артиллерии фон Зейдлиц, 
генерал-майор Латтман и генерал-майор Корфес, выразили свою готовность создать 
«Союз германских офицеров», чтобы действовать для заключения мира между 
Германией и Россией, — мира, приемлемого для обеих стран.
 Для достижения этой цели они хотят выступить с воззванием к германскому народу 
и к германской армии, требуя смещения немецкого вождя и правительства Гитлера и 
замены его другим правительством, так как только отстранение «фюрера» делает 
возможным заключение такого мира.
 Каждый немец, а также каждый русский, а главным образом — каждый солдат желает 
мира.
 Мы все надеемся, что в будущем Германия и Россия будут жить в мире и в 
содружестве, и мы уверены, что большое число военнопленных, возвратившись после 
войны в свою страну, будут действовать в пользу этого содружества, но путь 
борьбы, который избрал «Союз германских офицеров», мы резко осуждаем.
 Военнопленный не может знать действительного положения в своей стране, 
несмотря на то, что ему предоставляется вся имеющаяся информация; он не может 
определить, что в пользу, что в ущерб своей стране.
 Военнопленный, призывающий народ и армию против их «фюрера», вносит разложение 
в их ряды и ослабляет силу своего народа в самое тяжелое для него время.
 То, что делают офицеры и генералы, принадлежащие к «Союзу», является 
государственной изменой. Мы глубоко сожалеем, что они пошли по этому пути.
 Мы их больше не считаем нашими товарищами и мы решительно отказываемся от них.
 Хейтц, генерал-полковник Паулюс, генерал-фельдмаршал
 Штреккер, генерал-лейтенант Пфеффер, генерал артиллерии
 Сикст фон Армин, генерал-лейт. Занне, генерал-лейтенант
 Шлеммер, генерал-лейтенант Роденбург, генерал-лейтенант
 Дебуа, генерал-лейтенант Ренольди, генерал-лейтенант
 Фассоль, генерал-майор Магнус, генерал-майор
 Вульц, генерал-майор фон Ленски, генерал-майор
 Лайзер, генерал-майор фон Дреббер, генерал-майор
 Роске, генерал-майор Адам, полковник
 Лагерь №48. 1 сентября 1943 г.

 Приложение 4

 К немецкому народу
 К военнопленным немецким офицерам и солдатам,
 находящимся в СССР
 Под Сталинградом 6-я армия под моим командованием, выполняя приказ Адольфа 
Гитлера, сражалась до последней возможности в надежде, что принося себя в 
жертву, она этим самым даст Верховному командованию возможность закончить войну 
с более благоприятными для Германии результатами.
 Эти надежды не оправдались!
 В связи с событиями последнего времени продолжение войны для Германии 
превратилось в бессмысленное кровопролитие.
 Красная армия наступает широким фронтом и уже достигла границ Восточной 
Пруссии.
 Во Франции англо-американские войска прорвали немецкую оборону и вышли на 
широкий оперативный простор французской территории.
 Ни на Востоке, ни на Западе Германия не располагает резервами, которые могли 
бы восстановить положение.
 Превосходство противника в воздухе и на море настолько подавляюще, что 
положение, вследствие этого, становится еще более безнадежным.
 Война для Германии проиграна.
 В этом положении Германия оказалась, несмотря на героизм своей армии и всего 
народа, по вине государственного и военного руководства Адольфа Гитлера.
 К этому следует добавить, что методы обращения многих доверенных Гитлера с 
населением оккупированных областей вызывают отвращение у каждого настоящего 
солдата и у каждого истинного немца и должны навлечь на нас самые тяжелые 
упреки со стороны всех народов мира.
 Если немецкий народ сам не откажется от подобных злодеяний, то он будет нести 
полную ответственность за все.
 Ввиду этих обстоятельств, я считаю своим долгом заявить всему немецкому народу 
и моим товарищам в плену следующее:
 Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное 
руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему 
народу дальнейшее существование и восстановление мирных, дружеских отношений с 
нашими нынешними противниками.
 Москва, 8 августа 1944 г. Паулюс, генерал-фельдмаршал

 Приложение 5

 Командующему армейской группой «Норд»
 господину генерал-полковнику Шернеру
 Озабоченный будущим нашей родины, я обращаюсь сегодня к Вам. Общее положение 
заставляет признать, что война для Германии проиграна. Дальнейшая борьба Вашей 
армейской группы, отрезанной от основных сил, приведет к бессмысленному 
кровопролитию.
 При данном положении верховное командование Красной Армии предлагает Вам 
условия, согласно которым участие Ваших войск в войне хотя и исключается, но 
они сохраняются как войсковые подразделения для дальнейшего использо вания в 
Германии.
 Я приобрел твердую уверенность в том, что правительство Советского Союза, в 
интересах обоих народов, честно стремится к скорейшему установлению мира и 
последующим дружественным отношениям с Германией, но с теперешним германским 
правительством мира никто не заключит.
 Принесение в жертву Ваших войск нельзя оправдать перед немецким народом.
 Во имя немецкого народа я прошу Вас принять предлагаемые Вам условия и этим 
сохранить войска Вашей группы для Германии.
 Паулюс,
 генерал-фельдмаршал
 15 августа 1944 года

 Приложение 6

 Генерал-фельдмаршал Паулюс.
 26 октября 1944 года
 Немцы!
 В начале августа этого года ход событий побудил меня выступить, нарушив 
молчание, естественное для военнопленного. Я чувствовал, что мой долг по 
отношению к родине и возложенная на меня, как на фельдмаршала, особая 
ответственность, обязывает меня сказать своим товарищам и всему нашему народу, 
что теперь остался только один выход из нашего, кажущегося безвыходным, 
положения —
 РАЗРЫВ С ГИТЛЕРОМ И ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ!
 Сегодня я вторично обращаюсь к своим товарищам и ко всему немецкому народу, 
глубоко возмущенный той бранью, которую в эти дни, в связи с созданием 
«фольксштурма», распространяют по радио по адресу человека, имеющего большие 
заслуги перед нашим народом и отечеством, награжденного «Дубовыми листьями» 
генерала артиллерии Вальтера фон Зейдлица, командовавшего 51-м а.к., входившим 
в состав руководимой мною 6-й армии. Как бывший командующий армией, я перед 
всем миром заявляю: утверждение имперского радио, будто бы генерал фон Зейдлиц 
полтора года назад бросил свои войска на произвол судьбы и перебежал на сторону 
врага, является подлой ложью!
 На самом деле, верный своей присяге и личной храбрости, не раз испытанной в 
двух войнах, генерал фон Зейдлиц до конца выполнял свой долг среди руин 
Сталинграда, и попал в плен почетно, вместе с остатками 6-й армии, после того 
как в течение ряда дней не было ни боеприпасов, ни продовольствия.
 Как я уже заявил в начале августа, 6-я армия сражалась, следуя приказам 
Гитлера и честно веря в то, что своими жертвами она служит Германии. Если бы я 
тогда знал, как нас обманывали, я действовал бы иначе.
 Наглой ложью является и заявление господина Гиммлера, будто обращение с 
немецкими солдатами в русском плену — бесчеловечно, и будто бы их с помощью 
кнута и выстрела в затылок заставляют выступать с пропагандой против 
собственного отечества.
 На самом деле, несмотря на бесчисленные, творимые по указке господина Гиммлера 
как в оккупированных, так и в немецких концлагерях зверства и жестокости по 
отношению к сотням тысяч беззащитных мужчин, женщин и детей всех народов, с 
военнопленными в Советском Союзе обращаются гуманно и корректно.
 Здесь в России любящие свою родину немцы — представители всех сословий — 
объединились в движении «Свободная Германия», чтобы указать нашему народу путь, 
ведущий из всех бед в лучшее будущее, и чтобы доказать миру, что немецкий народ 
не имеет ничего общего с преступлениями Гитлера. Эти люди «Свободной Германии» 
чувствуют, что долг по отношению к своему народу определяет для них именно 
такой образ действий. Одним из первых, принявших это мужественное и трудное 
решение, был генерал фон Зейдлиц. Доверие его товарищей поставило его затем во 
главе основанного вскоре «Союза немецких офицеров». Совершенно добровольно, 
руководимые только горячим желанием помочь своему народу в час его нужды, 
примкнули к этому движению сотни тысяч немецких военнопленных, в том числе 
тысячи немецких офицеров и свыше 30 генералов.
 Господин Гиммлер тоже прекрасно знает, что речь здесь идет не о бесчестных и 
находящихся под нажимом субъектах.
 Такой Гиммлер, лишивший своими действиями наш народ чести и бессмысленно 
толкающий его теперь своим «Фольксштурмом» на прямое самоубийство, не имеет 
права говорить о чести.
 А «Союз немецких офицеров», во главе с генералом фон Зейдлицем, борется в 
рядах великого движения «Свободная Германия» именно за восстановление чести 
немецкого народа, за его свободу и за такой мир, который вернет и нашему народу 
его место среди других наций.
 Паулюс, генерал-фельдмаршал
 Москва, 26.X.44

 Приложение 7

 16 января 1946 года
 Правительству СССР, Москва
 В газете «Известия» от 15 января 1946 года в отчете о процессе финских 
виновников войны опубликованы показания немецкого генерала Бушенхагена об 
участии Финляндии в гитлеровском плане нападения на Россию.
 В интересах необходимого безоговорочного раскрытия всех обстоятельств, 
приведших к нападению Гитлера на Советский Союз, я считаю своим долгом 
дополнить показания генерала Бушенхагена. Эти обстоятельства стали мне известны 
в бытность мою оберквартирмейстером I Генштаба Сухопутных сил с 3.09.1940 г. по 
20.01.1942 г. При этом надо учесть, что подготовительной работой и переговорами 
с Финляндией руководило Главное командование вооруженных сил (ОКВ), которое с 
самого начала имело намерение непосредственно подчинить себе будущий финский 
театр военных действий.
 Во второй половине 1940 года генерал-лейтенант Хейнрикс, начальник Генштаба 
финской армии, с сопровождающим его офицером впервые приехал в Главное 
командование Сухопутных сил (ОКХ) в Цоссен. Это посещение ОКХ было организовано 
ОКВ, явно с целью установить первую личную связь между финским Генштабом и 
Генштабом германской армии. Оно совпало как раз с директивой № 21 ОКВ от 18.12.
1940 г. относительно плана «Барбаросса» (т.е. подготовки нападения на Советский 
Союз). В этой директиве было предусмотрено не только участие Финляндии, но были 
уже определены и первые задачи финской армии при этом нападении на Советский 
Союз.
 Генерал Хейнрикс имел беседу с начальником Генштаба Сухопутных сил, 
генерал-полковником Гальдером, содержания которой я уже не помню.
 Кроме того, генерал Хейнрикс сделал для офицеров Генштаба из ОКХ доклад о 
финско-русской войне зимы 1939/40 года. Значение этого доклада, хотя это прямо 
не было высказано, заключалось, в связи с планом «Барбаросса», как в высокой 
оценке боевой мощи финских войск, так и в оценке Красной армии, как серьезного 
противника, а также в ознакомлении германской армии с незнакомым ей опытом 
зимней войны.
 Во второй половине мая 1941 года начальник финского Генштаба, генерал Хейнрикс,
 во второй раз приехал с сопровождавшим его офицером в ОКХ в Цоссен после 
совещания, которое он имел в Зальцбурге или его окрестностях с ОКВ (Кейтель и 
Йодль). Совещание в ОКХ происходило на квартире начальника Генштаба Гальдера в 
лагере Цоссен. В нем принимали участие финские гости, генерал-полковник Гальдер 
и, кроме меня, еще оберквартирмейстер IV (иностранные армии), генерал-майор 
Мацки, а также начальник Оперативного отдела, полковник Хойзингер.
 Сначала генерал-лейтенант Хейнрикс доложил о планах Финляндии на основе 
договоренности с ОКВ. Центральным вопросом совещания в ОКХ было взаимодействие 
финской армии с армейской группировкой «Норд», которая должна была выступить из 
Восточной Пруссии, для последующего совместного наступления на Ленинград. Для 
этого были предусмотрены определенные сроки, в течение которых должны были быть 
согласованы действия обеих сторон. На первом этапе финская армия должна была 
пойти в наступление со своих пограничных позиций и занять линию примерно на 
полпути между границей и Ленинградом — в тот момент, когда армейская группа 
«Норд» достигает определенной линии в Прибалтике. На втором этапе, когда 
армейская группа «Норд» будет готова напасть на Ленинград, финская армия также 
должна была развить дальнейшее наступление.
 Так как этот план еще не был окончательно в письменном виде зафиксирован в ОКХ,
 то генерал-полковник Гальдер обещал скоро прислать его в Финляндию через 
специально с этой целью командированного офицера.
 Кроме того, отдельным вопросом обсуждалось наступление на Ханко. При этом, 
насколько мне известно, вопрос об участии германских войск в этой операции 
остался открытым.
 Совещание происходило в атмосфере полного согласия.
 Связь между директивой ОКВ № 21 от 18.12.1940 г. и приездами начальника 
финского Генштаба в ОКХ в декабре 1940 и в мае 1941 года показывает, что 
участие Финляндии являлось частью общего гитлеровского плана нападения на 
Советс кую Россию.
 Паулюс,
 генерал-фельдмаршал
 бывших германских вооруженных сил
 16 января 1946 года
 Постскриптум: Так как содержание директивы ОКВ № 21 общеизвестно, вследствие 
его опубликования в газете, то я на нем подробно не останавливался.
 Паулюс

 Приложение 8

 14 февраля 1946 года
 Агентство «Рейтер» о бывшем немецком фельдмаршалефон Паулюсе.
 Лондон, 12 февраля. Как сообщает специальный корреспондент агентства «Рейтер» 
из Нюрнберга, бывший немецкий фельдмаршал Фридрих фон Паулюс, который в течение 
двух дней являлся выдающейся фигурой в нюрнбергском зале суда, все еще является 
«советским военнопленным».
 Но ясно, что благодаря его высокому рангу и связи его имени с величайшим 
триумфом Красной армии, а также благодаря его значительному влиянию, которым 
пользуется его имя среди генералов, ему предоставлена — конечно, в ограниченных 
рамках — значительная степень личной свободы.
 Советские официальные лица и журналисты относятся с явным уважением к фон 
Паулюсу, как к человеку большого политического и военного значения.
 «То, что Паулюс сказал в качестве свидетеля, имеет огромное значение для 
немецкого народа», — говорили, когда он кончил свои свидетельские показания.
 Я наблюдал за фон Паулюсом, пишет корреспондент, в то время, как он с 
судорожно вздрагивающим лицом выходил из зала суда в сопровождении группы 
офицеров советской делегации. Один из них предложил ему папиросу. Затем в 
сопровождении двух американских полицейских вся группа двинулась по коридору, 
смеясь и непринужденно беседуя с фон Паулюсом, по направлению к помещению, где 
находился советский обвинитель.
 Советские представители не указывают, где проживает Паулюс с момента его 
прибытия из Москвы несколько дней тому назад. Однако я полагаю, заявляет 
корреспондент, что условия, в которых он живет, соответствуют примерно условиям 
«домашнего ареста». В России он живет в одном из специальных лагерей для 
офицеров, где ему предоставлены все условия, соответствующие его высокому рангу.
 Паулюс играет на скрипке и занимается живописью, для чего ему предоставлены 
все возможности.
 Паулюс был членом нацистской партии, но не занимал в ней специального поста. 
Неизвестно, являлся ли он все еще членом нацистской партии в момент пленения в 
январе 1943 г. В течение 15 месяцев он отказывался обсуждать политические уроки 
Сталинграда или причины приближавшегося разгрома Германии. Затем он объявил о 
своей готовности присоединиться к заявлениям, с которыми «Союз немецких 
офицеров», образованный другими советскими военнопленными, обращался к своим 
бывшим коллегам. Хотя его имя не стояло на первом месте среди подписавшихся, 
оно было одним из самых значительных имен в прокламации от августа 1944 г., в 
которой Союз призвал генералов отречься от Гитлера.

 Приложение 9

 1 ноября 1947 года. 4-70. Статья в газете «Дер курир».
 Паулюс в России.
 Стройный мужчина, выходящий из машины, очень велик. Приблизительно 1,95 м. 
Загоревшее лицо. Резкие черты лица. Мундир поразительно элегантен и резко 
выделяется на фоне покрытой пылью одежды войсковых командиров, быстро 
собирающихся вокруг него. Постоянное подергивание левой половины лица резко 
противоречит энергичному взгляду. Ни следа усталости в его фигуре, я бы сказал, 
что его лицо дышит неким артистическим вдохновением. Он выслушивает рапорт. 
Пожимает одному офицеру руку и едет дальше. Это был командующий злосчастной 
германской армией, в то время еще быстро наступавшей на востоке. Так я впервые 
увидел Паулюса.
 «С добрым утром, господин фельдмаршал!»
 В студеное январское утро (термометр показывал 35 градусов ниже нуля) я схожу 
с мотоцикла. На блиндаже передо мной висит табличка «Начальник штаба». В эту 
минуту открывается наполовину скрытая под землей, почти занесенная снегом дверь 
и появляется согнувшаяся фигура. Высокий человек одет в теплый солдатский плащ 
без знаков различия. Лицо пепельно-серого цвета, левая его половина 
беспрестанно подергивается. Мое приветствие остается без ответа. Глаза смотрят 
мимо меня. С трудом переставляя ноги в тяжелых валенках, командующий идет по 
снегу. Это было 15 января. Началось русское наступление. В сталинградском 
«котле» дело шло к концу. Так я увидел Паулюса во второй раз.
 Ровно две недели спустя в двери подвала здания НКВД стучится начальник штаба, 
генерал-лейтенант Шмидт. Внутри — генерал-полковник, он еще спит в эту пору. Он 
слышит рапорт: «С добрым утром, господин фельдмаршал, я позволю себе первым 
почтительно поздравить вас с присвоением нового звания». Затем он делает паузу 
и продолжает: «Кроме того, я должен доложить, что русские здесь. С господином 
фельдмаршалом желают разговаривать два офицера».
 Через два часа он сидит против русского командующего Воронова. Медленно 
начинается беседа через переводчиков. Вдруг русский спрашивает: «Почему вы не 
прорвались в первые дни окружения? На юго-востоке у меня был лишь тонкий 
заслон». — «Фюрер приказал удерживать Сталинград!» Победитель пожимает плечами.
 …не на Лубянку.
 Три недели оставались в крестьянских избах неподалеку от русского штаба. Это 
был период ожидания, во время которого не было ни одного допроса. Однажды в эти 
домики заглянуло с полдесятка американцев. Мимо проходила колонна немецких 
военнопленных, ковыляющих, замерзающих и умирающих, бесконечное шествие в 
течение многих дней. Генералы отказывались вступать в разговор. Однажды утром 
Паулюс и еще 21 офицер, взятые в плен вместе с ним, доставляются в русский 
санитарный эшелон. Поезд представляет из себя сюрприз. Каждый генерал получает 
постель с чистым бельем. Подается чай, молоко, шоколад, водка и очень хорошая 
еда. В других вагонах германские офицеры. Но разговаривать с генералами им 
нельзя.
 Поезд идет по направлению к Москве.
 Неподалеку от города находится лагерь № 27. Это определенный спуск к примитиву.
 Бараки и нары. Но это приятнее Лубянки— тюрьмы НКВД в Москве, которая в 
дальнейшем не одного генерала принимала в свои стены и давала им приют на все 
время их допросов. Паулюс вместе со своим адъютантом, полковником Адамом, живет 
в небольшом домике…
 В лагере имеется еще до 500 офицеров и солдат. У Паулюса на погонах все еще 
три звездочки генерал-полковника. Вскоре его адъютант — искусный человек, 
впоследствии прославившийся своей резьбой, — изготовляет из жести американских 
консервных банок парочку скрещенных маршальских жезлов, которые были 
прикреплены к погонам. Банки с консервами «спэм», поставляющиеся в Россию по 
лендлизу, входили в паек.
 Так были соблюдены внешние приличия.
 Ничья за карточным столом.
 После краткого пребывания в другом лагере Паулюс и другие генералы переходят 
во вновь организованный генеральский лагерь. Постепенно исчезают следы 
пережитого в течение последних месяцев — как во внешности, так и в поведении. У 
Паулюса снова самоуверенный и неприступный вид. Он занимает две комнаты. 
Приглашает узкий круг гостей к чаю. Здесь всегда беседуют на одни и те же темы. 
Сперва говорят о Сталинграде, и большей частью сходятся на том, что иначе никто 
бы не мог действовать. Несколько иначе обстоит дело при обсуждении дальнейшего 
хода войны. Здесь мнения расходятся. Все же явной критики по адресу 
гитлеровской стратегии не слышно, резкое замечание — чаще всего со стороны 
генерала Сикста фон Армина — быстро подавляет критику. В таких дискуссиях 
Паулюс всегда высказывается последним и приходит к выводу, что в этой войне 
безус ловно возможна «ничья».
 Лишь постепенно вырисовываются расхождения между верными Гитлеру людьми и 
только внешне лояльной ему группой; в то время критика и сомнения, а также и 
дальнейшие поражения в войне объединяют в одну группу некоторых экстремистов.
 Все же, когда в ноябре 1943 года Зейдлиц с четырьмя другими генералами 
вернулся из Москвы и заявил, что они примкнули к Национальному комитету, это 
произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Затем был создан «Союз немецких 
офицеров». В состав делегации входят еще некоторые офицеры, являющиеся членами 
Национального комитета.
 Дом снова преобразился. В атмосферу солдатского этикета ворвались политические 
выкрики: «неслыханно» и «изменники родины». Зейдлиц чувствует, что обращается к 
глухим, хотя пытается говорить спокойно. В нем чувствовали агитатора. Когда он 
сказал, что нужно объединиться против Гитлера и что дальнейшее продолжение 
войны является преступлением по отношению к немецкому народу, его слова 
потонули в криках и шуме. Все разошлись. В противоположность этим сценам Паулюс 
в ходе всех своих переговоров с Зейдлицем и другими офицерами остается 
спокойным. В заключение всех переговоров он говорит своим несколько усталым 
голосом: «Господа, в первую очередь, я солдат и, как таковой, остаюсь верен 
своей присяге». Делегация уезжает ни с чем.
 Штатское платье.
 Проходят месяцы. Германский фронт отходит все далее на запад. Жизнь в 
генеральском лагере не изменилась. Конечно, прибытие новых пленных оказывает 
известное влияние на настроение. Паулюс все чаще и чаще стоит задумавшись, у 
большой географической карты, на которой ежедневно точно отмечается линия 
фронта на всем Восточном фронте, согласно русским сводкам. Он все реже 
разговаривает с людьми. Только некоторым близким лицам он выражает свой все 
растущий скептицизм.
 Однажды весной 1944 года Паулюса и нескольких других генералов русский 
полковник увозит на виллу, которая расположена под Москвой и раньше служила 
домом отдыха для русских генералов. Там он встречается с двумя генералами, 
взятыми в плен при разгроме немцев на Центральном фронте. Они рисуют ему 
потрясающую картину развала этого фронта. Уютно и с комфортом построенный дом 
расположен у большого озера. Огромный парк не окружен колючей проволокой. 
Часовых и сторожевых башен не видно. Русская девушка накрывает на стол, подавая 
обильные блюда, среди которых есть и водка. Паулюсу шьют элегантный костюм и 
обещают посещение театра в Москве. Эта идиллическая обстановка, ничем не 
напоминающая жизнь военнопленного, становится ареной горячих дебатов и 
длительных переговоров. Часто приезжают Зейдлиц и другие генералы — из 
Национального комитета. Здесь же Паулюс впервые беседует с Вильгельмом Пиком.
 В разгар этих дебатов поступает известие о 20 июля. Это событие оттесняет все 
сомнения на задний план — относительно военной присяги и границы, отделяющей 
солдата от политика. И, наконец, опасения, возникающие у всякого о своих 
близких на родине. В тот день, когда в Берлине был повешен фельдмаршал фон 
Вицлебен, фельдмаршал выпустил воззвание к народу и армии, призывающее к 
устранению Гитлера и немедленному окончанию войны. Одновременно Паулюс заявил о 
своем вступлении в «Союз немецких офицеров».
 Если бы я действовал иначе…
 Вслед за этим Паулюс приходил в дом Национального комитета. Члены и работники 
комитета живут в бывшем доме отдыха московской милиции, расположенном у речки, 
примерно в 40 километрах от Москвы. Парк окружен колючей проволокой, и у ворот 
стоят часовые. Прогулки вне парка могут совершать только в сопровождении 
русских офицеров. Дом производит впечатление казармы. В столовой, в которой 
стоят покрытые белыми скатертями столы для четырех человек, обслуживают 
немецкие вестовые. У первого стола сидит генерал Зейдлиц. Теперь там занимает 
место и Паулюс. Если посмотреть в столовую во время еды, то не сразу поймешь, 
что видишь перед собой военнопленных, потому что каждый постарался придать 
своей военной одежде возможно более штатский вид. Знаки различия, как и во всех 
лагерях, больше не носятся. Обращение по чину уже больше не принято. С середины 
1945 года Паулюс больше не носит знаков различия. Но по отношению к нему 
делается исключение. Ему говорят «господин фельдмаршал».
 В доме издается газета. Здесь же записывается текст выступлений по радио. В 
этой работе Паулюс не принимает участия. И в новом кругу он не сбросил с себя 
обычной сдержанности. Ближе сходится он лишь с немногими. Они принадлежат, 
главным образом, к левому крылу комитета. Правда, раз в неделю он делает 
исключение и играет с находящимся в доме гессенцем в карточную игру «Двойная 
игра».
 Здесь он впервые в плену начинает писать о Сталинграде. Так я видел Паулюса в 
третий раз: он шел рядом со мной по парку, несколько наклонившись вперед, с 
тросточкой в руке. На рейтузах его светлые полосы по бокам, там когда-то были 
красные лампасы. Мы беседовали о Сталинграде, и он меня расспрашивал о 
подробностях, которые должны были быть мне известны по занимавшейся мною тогда 
должности. По окончании разговора он остановился и, рисуя тросточкой крестики в 
песке, сказал очень тихо: «Да, теперь я знаю — мне надо было тогда действовать 
иначе».
 Среди офицеров часто обсуждалось отношение бывшего командующего к своим 
солдатам. Паулюс, несомненно, потерял свой авторитет среди немногих оставшихся 
еще в живых «сталинградцев». Однако Паулюс мог бы теперь без всякого риска 
посетить любой лагерь военнопленных. Другой находящийся в России пленный 
фельдмаршал Шернер — улетевший на самолете к американцам и выданный русским — 
был в лагере встречен камнями, когда его узнали, несмотря на его спортивный 
костюм. Вооруженная автоматами русская охрана, поспешившая к месту действия, с 
трудом предотвратила суд Линча.
 Вскоре Паулюс поехал в Германию на Нюрнбергский процесс. В противовес 
систематически появляющимся в немецкой и иностранной печати слухам, я могу 
только констатировать, что до того момента не был речи об армии Паулюса. И. фон 
П.

 Приложение 10

 6 ноября 1947 года. 4-74. «Дер Курир».
 Дом в Луневе (Национальный комитет «Свободная Германия»).
 12 июля 1943 года колонна шестиместных легковых машин ЗИС двигалась по шоссе, 
ведущему из Москвы в направлении промышленного городка Красногорск. Машины 
остановились перед бараками, за оградой которых помещались немецкие 
военнопленные еще во время Первой мировой войны. Пик, руководитель делегации, 
еще раз проверяет в зале, как проведена подготовка. Рядом с ним Ульбрихт, 
сбривший в эмиграции свою ленинскую бороду.
 «За народ и отечество» — написано на красном полотнище, висящем на левой 
стороне, а напротив — «За немедленный мир», «Против Гитлера и его войны», «За 
независимую, свободную Германию».
 Ульбрихт удовлетворен. Напротив входа висят портреты Ленина и Сталина. 
Медленно собираются немецкие офицеры и солдаты, содержащиеся в лагере.
 В течение этого и следующего дня произносится целый ряд речей и производятся 
голосования, в ходе которых рождается Национальный комитет. Эрих Вайнерт, 
элегантный костюм которого особенно резко бросается в глаза рядом с офицерами, 
одетыми в потрепанную форму, поднимается на трибуну: «Товарищи, я ставлю 
манифест на голосование». Подают праздничный обед. На середину зала выдвигают 
большой рояль. Выступает известная певица.
 Затем артист Большого театра — бас Михайлов — поет русские романсы. Затем на 
чистом немецком языке раздается песня Шуберта «У колодца»… Эффект огромный!
 Антифашистская школа.
 Ее основание имеет свою историю. Уже в 1941 году русские создавали 
антифашистские группы среди рядовых военнопленных, которые проходили 
специальное обучение и образовали так называемый «актив». В феврале 1942 года в 
его среде появились первые офицеры: антифашистская школа была основана в этом 
же 27-м лагере в Красногорске. Основным предметом, изучавшимся в ней, была 
марксистско-ленинская философия. Кроме нее, разъяснялись и другие вопросы: 
техника проведения собраний, большевистская самокритика, Великая Отечественная 
война и т.д.
 Питание там было несколько лучше. Обычно офицеры посещали эту первую высшую 
политическую школу. Некоторые побывали уже в Сталинграде за линией русского 
фронта.
 Когда из приволжских снежных полей тысячами стали прибывать немецкие солдаты, 
антифашисты были распределены по лагерям. Но чисто марксистская работа не имела 
под собой почвы. Было трудно привлечь к ней офицеров. Были еще в силе присяга, 
страх людей с совершенно иными европейскими традициями. Тут 
эмигрантами-коммунистами, особенно Вальтером Ульбрихтом и одним русским 
специалистом, выступавшим под псевдонимом профессор Арнольд, была предложена 
более широкая платформа национальной оппозиции. Надеялись, что она будет иметь 
большой успех.
 В Москву, видимо, поступали сведения о том, что в лагерях союзников имеют 
место подобные же мероприятия. Поэтому неожиданно и несколько поспешно в июне 
было созвано учредительное собрание, в подготовке которого принимали участие 
трое старших офицеров: майор Хоман и инженеры в чине майора Гец и Штесляйн.
 Однако эксперимент удался. Вечером 18 июля в числе других имен, вошедших в 
состав комитета лиц, было уже громкое имя Зейдлица и имена четырех других 
генералов.
 «Дезертиры мне не нужны».
 На Ленинградском шоссе находится дом отдыха Лунево.
 Скромное здание, представляющее собой нечто среднее между отелем и казармой. 
Генералы и высшие офицеры имели отдельные комнаты, остальные имели комнату на 
двоих. Здание охранялось русскими солдатами. На первом этаже помещалась русская 
комендатура, во главе с русским полковником. В состав ее входил офицер по 
политработе.
 Только в конференц-залах имелись репродукторы, но приемников, с помощью 
которых можно было бы поддерживать контакт с внешним миром, не было нигде.
 Три переводчицы были единственными женщинами в этой полусвободной, 
полуподозрительной, однако благосклонно охраняемой мужской республике, которая 
была включена как передаточная станция восстания между Москвой и ослабевшим 
германским фронтом. «Штатские», как их назы вали, то есть Вайнерт, Пливье, 
Аккерман и другие члены комитета — коммунисты, все еще находились в своем бюро 
в Москве. Но они приезжали часто, почти ежедневно.
 Когда происходят собрания, дом напоминает развороченный муравейник.
 Подъезжает «Даккарт», кто-то думает, что приехал с визитом член ЦК. Или входит 
русский генерал. Зейдлиц узнал, что перебежчики, бывшие члены коммунистического 
союза молодежи, приняты в комитет.
 Он стучит кулаком по столу. Через закрытые двери слышен в коридоре 
командирский голос: «Я не сяду за один стол с дезертирами».
 Он садится, однако.
 На второй неделе сентября в Луневе создается организация для приманки широких 
масс немецких офицеров — «Союз немецких офицеров». На этот раз столовая 
несколько меньше украшена красным.
 Национальный комитет расширяется. Зейдлиц разражается словами: «Господа, шаг, 
который я сделал сегодня, имеет прецедент в прусской истории — шаг генерала 
Йорка под Тоурогеном».
 До монархиста?
 Мотивы, которыми руководствовались эти генералы, следует расценивать 
по-разному: воспоминания о дипломатии, о союзе между Пруссией и Россией, 
надежды на сохранение армии и офицерского корпуса после военной катастрофы, 
неприкрытая ненависть к кровавым делам горе-стратега в Германии, ужас плена и 
бездеятельность на чужбине и, наконец, целая школа политических оттенков: от 
настоящих марксистов до монархистов, — все это перемешивалось в этом доме и у 
этих людей, одно с другим.
 С точки зрения «штатских» из Москвы, это был образец политики блока, в котором 
движущий мотор находился на левом фланге. Что касается генералов, то для них 
это был, в конце концов, шанс на реставрацию.
 Что знали они о России? Что знали они о заключенных в лагерях, занимающихся 
добычей торфа, немецких солдатах? Что знали они, наконец, о войне?
 Из Москвы поступали русские газеты и радиокоммюнике иностранных радиостанций, 
но именно только из Москвы.
 С фронта поступали сообщения офицеров и солдат, обслуживавших там, за линией 
фронта, свои микрофоны и репродукторы. Вновь поступившие члены Комитета из 
разгромленных в районе Черкасс и Минска частей часто до этого срока находились 
в изоляции в оперативных лагерях или на Лубянке и были месяцами оторваны от 
внешнего мира.
 Не будучи марксистски настроенным, этот пленный Генштаб германской оппозиции 
имел все же положительное представление о своих бывших противниках.
 Наряду с разрушительной работой войны, продолжавшейся автоматически за линией 
фронта и в лагерях военнопленных, существовала также более спокойная атмосфера, 
и там прислушивались к политическим аргументам.
 И в эти лагеря — а не только через линию фронта и на коротких волнах в 
Германию — проникали обращения по радио, распространившиеся из Лунева. Туда 
поступала также газета «Свободная Германия», с черно-бело-красной каймой, 
печатавшаяся на хорошей бумаге и имевшая формат обыкновенной ежедневной газеты, 
хотя это и делалось лишь для того, чтобы при сбрасывании ее перед линией фронта 
противника ее было хорошо видно и чтобы она не пострадала от погоды.
 Этот дом был, в общем, шикарной газетной редакцией; идеи развивались частично 
самими пленными, частично же зарождались в московском филиале. Кто не 
становится «фронтовым уполномоченным», тот не имел шансов на расширение 
контакта с внешним миром, даже с жизнью в Москве.
 Это был мозговой трест, хотя и за закрытыми ставнями. И.ф.П.

 Приложение 11

 Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал
 бывшей германской армии
 Советскому правительству, г.Москва
 Напряженность общего политического положения, центральной проблемой которого в 
настоящее время является вопрос о Германии, побуждает меня обратиться к 
советскому правительству со следующим заявлением. Прежде чем обосновать этот 
шаг, я считаю необходимым остановиться на развитии моего мировоззрения за 
период моего пребывания в плену.
 Я, Фридрих Паулюс, родился 23.9.1889 г., был генерал-фельдмаршалом немецкой 
армии, последнее время с 20.1.42 г. до 31.1.43г., то есть до дня пленения под 
Сталинградом, командовал 6-й армией.
 Первое время моего пребывания в плену я находился в состоянии сильной 
депрессии в результате того, что я пережил под Сталинградом, и тревоги о том, 
как отразится эта катастрофа на военном положении Германии. По мере возвращения 
физических и духовных сил я начал продумывать пройденный путь. Я думал об 
ошибках, допущенных германским верховным военным командованием и надеялся, что 
оно, наученное горьким опытом Сталинграда, в дальнейшем будет избегать таких 
ошибок и сумеет найти путь к скорейшему окончанию войны. Критика моя 
ограничивалась чисто военными мероприятиями Гитлера и его ближайших военных 
советников. До политической оценки всех связанных с войной обстоятельств и 
собственной ответственности каждого из нас я в то время еще не додумался.
 В 1943 году стало все больше ухудшаться положение Германии на Восточном фронте.
 К тому же и союзники высадились в Италии. В этот период были созданы — в июле 
1943 года Национальный комитет «Свободная Германия», и затем — в ноябре 1943 
года «Союз немецких офицеров», целью которых было, путем свержения Гитлера, 
положить конец войне и тем самым спасти Германию от катастрофы.
 Это намерение военнопленных — находясь в плену, вмешаться путем открытой 
пропаганды в дело ведения войны своей страной— я отклонил, и вот по каким 
причинам:
 1. Ухудшение военного положения не может послужить основанием для того, чтобы 
поколебать единодушие армии и народа. Наоборот, именно в этот момент важно 
сохранение единодушия.
 2. Будучи военнопленным, я не в состоянии охватить взглядом ни политического, 
ни военного положения Германии.
 3. И наконец, я все еще находился под впечатлением легенды об «ударе в спину» 
в 1918 году. Считая, что война не может быть уже выиграна, что главное состоит 
в том, чтобы выйти из войны на более или менее приемлемых условиях, я, как 
солдат, осуждал намерения Национального комитета, вредящие, как мне казалось, 
интересам германского народа.
 В соответствии с этим я и относился к Национальному комитету, не переставая, 
однако, анализировать обстановку и свои убеждения. В конце июля 1944 года я 
имел беседу с руководителями Национального комитета. После поражений в 1943 
году и начале 1944 года на Востоке и продвижения англичан и американцев в 
Италии, безнадежное положение Германии, создавшееся в результате высадки 
союзников во Франции (6 июня 1944 года) и уничтожения Централь ной группы армий 
(конец июня — начало июля 1944 года), стало явным.
 Кроме того, для меня имело решающее значение ознакомление, хотя и ограниченное,
 со зверствами, имевшими прямую или косвенную связь с ведением войны и 
совершенными по отношению к гражданскому населению восточных оккупированных 
районов и русским военнопленным.
 И, наконец, события 20 июля 1944 года доказали, благодаря участию известных 
генералов, что в Германии считают: единственным выходом из войны является 
устранение Гитлера.
 Благодаря этим фактам отпали существенные препятствия и сомнения, которые до 
того момента определяли мое отношение к Национальному комитету. Особенно ясно 
стало для меня положение в Германии и внутри армии после беседы с незадолго до 
этого попавшими в плен генералами из группы армий «Центр». Таким образом, я 
дошел до сознания, что дело уже не в том, чтобы закончить войну на приемлемых 
условиях, а в том, чтобы склонить силы, еще не окончательно связавшие себя с 
фашистским режимом, к прекращению войны, чтобы избежать ужасной заключительной 
катастрофы.
 В результате я 8.8.44 г. опубликовал воззвание, соответствующее тогдашнему 
положению в Германии, и заявил о своем присоединении к движению «Свободная 
Германия».
 На мою долю, как на долю самого старшего по званию офицера, в движении 
«Свободная Германия» выпадали особые задачи, как, например, обращение с 
воззванием о капитуляции к Курляндской группировке (в конце августа 1944 года), 
к немецким войскам в Румынии (в конце сентября 1944 года), выступление против 
Гиммлера в связи с мобилизацией «фольксштурма», что послужило непосредственным 
поводом к заключению моей семьи в концентрационный лагерь, и, наконец, 
составленное мною «Воззвание 50 генералов», явившееся последним предупреждением 
непосредственно перед наступлением русских на Висле и в Восточной Пруссии, 
которое было началом окончательного разгрома.
 Если даже движение «Свободная Германия», в которое я внес этот незначительный 
и запоздалый вклад, не дало таких результатов, каких от него ожидали в 
интересах Германии и всех воюющих стран, все же главные его идеи и принципы 
должны лечь в основу создания новой, единой демократической Германии и ее 
вклада в дело сохранения всеобщего мира.
 В процессе моей вышеописанной деятельности и в последующий период постепенно 
расширялось мое представление об обстоятельствах и событиях Второй мировой 
войны. Это привело меня к пересмотру и критике всего моего прежнего 
мировоззрения, к новому прогрессивному взгляду на историю и заставило меня 
заняться изучением политических и экономических вопросов.
 Я много думал также о сущности и человеколюбивых целях Советского Союза, о его 
политике мира, с одной стороны, и об ответственности, которую мы, немцы, 
возложили на свои плечи, совершив нападение на Советский Союз, — с другой.
 Все эти размышления заставили меня поставить себя в распоряжение советского 
правительства в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе, что, конечно, не 
снимает моей собственной ответственности перед Советским Союзом.
 Это было логическим следствием моего выступления против Гитлера в движении 
«Свободная Германия».
 Это свое участие в раскрытии всей преступной подоплеки войны, начатой Гитлером 
и его ближайшими советниками, отлично знавшими о его намерениях, я считал своим 
общечеловеческим долгом по отношению ко всем народам, которые подверглись 
нашему нападению, особенно к Советскому Союзу, а также — и по отношению к 
немецкому народу. Ибо только тогда, когда немецкий народ признает 
несправедливость захватнической войны, со всеми сопутствующими ей явлениями, 
только тогда он сможет сделать выводы, которые явятся основой для понимания его 
теперешнего положения и пути к лучшему будущему.
 После своего выступления на Нюрнбергском процессе я старался углубить свои 
знания путем изучения политических и экономических вопросов, и, анализируя 
политическую обстановку, внести полную ясность в свои личные взгляды.
 В отношении проблем, касающихся моей родины, я пришел к убеждению, что только 
создание единой, демократической, миролюбивой Германии может послужить основой 
для экономического и социального восстановления Германии и вкладом в дело 
установления мира в Европе.
 Основы для этого создает, по моему мнению, Потсдамское соглашение. Проведенные 
в соответствии с ним мероприятия в советской зоне (денацификация и 
демократизация, роспуск промышленных и финансовых монополий, а также земельная 
реформа) я считаю принципиально правильными и нахожу, что их проведения следует 
требовать и в западных зонах.
 Германия сейчас находится в таком тяжелом положении, что без посторонней 
помощи не может обеспечить население питанием. Советское правительство, 
оказывая экономическую и продовольственную помощь восточной зоне, учитывает это 
положение, но не связывает с ним никаких политических и экономических 
требований.
 Иначе обстоит дело с включением Западной Германии в «план Маршалла». 
Несомненно, Западная Германия нуждается в поставке продовольствия и в займе. 
Если это будет сделано на нормальных экономических условиях, если будет 
сохранено единство Германии, вернее, восстановлено, то только в этом случае 
немецкий народ сможет, благодаря своему трудолюбию и творческим способностям 
своих трудящихся, не только выполнить свои ответные обязательства, но и 
уплатить репарации в приемлемых пределах. Это возможно лишь в том случае, если 
немецким трудящимся снова будет предоставлена основа для достойной человека 
жизни.
 Но на Западе, как видно, злоупотребляют сейчас трудностями Германии в 
политических целях и в целях извлечения выгоды для западного монополистического 
капитала. Проводимые сейчас мероприятия по расколу Германии ни к чему хорошему 
не приведут. Восточная и западная части Германии нуждаются во взаимной 
поддержке, они экономически тесно связаны между собой. Жизнеспособной может 
быть только единая Германия. Нельзя, не рискуя самыми тяжелыми последствиями, 
произвольно, по приказу извне расколоть германскую экономику, как нельзя в 20-м 
столетии расколоть народ со старой культурой против его воли.
 Поэтому так важно, чтобы немецкий народ, несмотря на все существующие 
препятствия, мог твердо выразить свою волю к единству и справедливому миру. 
Пренебрегать этим долгое время мир не сможет.
 Единая демократическая Германия является также лучшей гарантией мира в Европе, 
так как она лишает империалистический лагерь главной базы в Европе, без которой 
империалистические устремления не могут иметь перспектив на успех.
 Раскол Германии дает шовинистическим силам новый толчок. Причем вопрос о 
границах будет использован с особой остротой. Как бы ни было тяжело и 
чувствительно для каждого немца установление новой восточной границы, этот 
вопрос ни в коем случае не должен стать предметом шовинистической травли. 
Напротив, необходимо дождаться, когда в результате мирного демократического 
развития в Германии и установления хороших отношений с соседними государствами 
назреет время для разумного и отвечающего немецким интересам урегулирования 
вопроса.
 Принимая во внимание современную политическую обстановку, нельзя предвидеть, 
когда стремление к единству Германии увенчается успехом. Наряду с неустанной 
борьбой за единство Германии должна развернуться интенсивная работа в восточной 
зоне для того, чтобы, на основе уже созданных демократических институтов, в 
кратчайший срок добиться подъема германской экономики и тем самым возможно 
скорее снова обеспечить трудящимся заслуженный ими жизненный уровень.
 Ввиду такого положения на моей родине, я считаю, что моя работа в восточной 
зоне — независимо от должности — могла бы быть полезной.
 В связи с этим я также хотел бы кратко описать свое семей ное положение. Моей 
жене 59 лет, она живет в Баден-Бадене. Моей дочери 34 года, она вдова и имеет 
6-летнего сына. Она тоже живет в Баден-Бадене и работает конторщицей. Мой сын, 
в возрасте 30 лет, женат и имеет двух детей. Он окончил высшее коммерческое 
училище и работает сейчас на фабрике отопительных приборов, принадлежащей его 
тестю, в Рейнской области. Если я буду жить в восточной зоне, я уверен, что моя 
жена приедет туда и мы будем жить вместе.
 Ввиду изложенного положения вещей, я прошу советское правительство рассмотреть 
вопрос о возможности моего использования в восточной зоне при восстановлении 
Германии.
 Паулюс,
 генерал-фельдмаршал
 бывшей германской армии
 29 июня 1948 года

 Приложение 12

 Советскому правительству
 Возвращаясь из плена, в связи с репатриацией из Советского Союза немецких 
военнопленных, я, прежде чем покинуть Советский Союз, хочу письменно изложить 
те мысли, которые руководят мною, и сказать следующее.
 Как командующий немецкими войсками в роковой для гитлеровской Германии битве 
под Сталинградом, я целиком и полностью осознал все ужасы захватнической войны, 
которые испытали на себе не только советский народ, подвергшийся нападению, но 
и солдаты моей армии.
 Еще до окончания войны, находясь уже в плену, я, кроме того, узнал о тех 
преступлениях против человечества, которые совершались гитлеровским 
руководством как в самой Германии, так и во временно оккупированных ею странах.
 В свете этих фактов я решил принять активное участие в антифашистском движении 
среди военнопленных в Советском Союзе и счел своим долгом 8 августа 1944 года 
обратиться с призывом к немецкому народу свергнуть гитлеровский режим и избрать 
себе новое руководство, которое прекратит войну и установит с нашими 
противниками мирные, дружеские отношения.
 В 1946 году, во время процесса главных немецких военных преступников, я, 
руководствуясь чувством ответственности перед советским народом и немецким 
народом, а также чисто человеческим долгом, выступил в Международном военном 
трибунале в Нюрнберге.
 На этом процессе я выступил, чтобы содействовать раскрытию правды о том, что 
еще осенью 1940 года, в нарушение договора о ненападении и дружбе, заключенного 
между СССР и Германией, велась подготовка войны против Советского Союза по 
авантюристическому плану «Барбаросса».
 Я считал, что только трезвая оценка прошлого может помочь немецкому народу 
найти правильный путь в лучшее будущее.
 На Нюрнбергском процессе я высказывался также о том, что в наш век только 
демократия и уважение суверенных прав народов являются определяющими факторами 
в жизни народов, так как народы, угнетающие других, не могут считать себя 
свободными. Только там, где политику страны определяют широкие народные массы, 
а не кучка людей, пользующихся благами труда других, мирная жизнь гарантирована.

 Об этом должны помнить немцы, особенно сегодня, когда империалистический, 
антидемократический лагерь стремится развязать новую войну.
 Мне, как и другим немецким генералам, с которыми я содержался в плену, а также,
 как мне известно, военнопленным немецким солдатам и офицерам, была дана 
возможность через литературу, прессу, радио, кино и доклады быть в курсе 
международных событий и выработать в себе новое мировоззрение для того, чтобы 
занять свое место в борьбе за мир и демократию.
 Это новое мировоззрение помогло мне понять, что в Германской Демократической 
Республике закладывается фундамент единой демократической Германии, 
обеспечивающей мир немецкому народу, и что только миролюбивая политика 
Советского Союза привела к образованию Германской Демократической Республики.
 Советский Союз оставался и остается до конца верным принципам Потсдамской 
конференции, предусматривающим создание единой демократической Германии, что 
отвечает жизненным интересам немецкого народа. Факты свидетельствуют о том, что 
с окончанием Второй мировой войны Советский Союз в своей политике по отношению 
к Германии отнюдь не руководствовался чувством мести за неисчислимые бедствия, 
причиненные советскому народу затеянной нами войной, а проявлял живой интерес к 
судьбе Германии и всего немецкого народа. Мне также стало ясно, что благодаря 
социалистической системе хозяйства Советскому Союзу чужды присущие 
капиталистическому миру интересы бизнеса и связанная с этим тенденция к лишению 
Германии ее экономической независимости.
 Напротив, Советский Союз заинтересован в восстановлении экономики Германии и 
оказывает, как известно, материальную помощь Германской Демократической 
Республике в восстановлении сельского хозяйства и мирной промышленности.
 Иное отношение к послевоенному устройству Германии мы видим со стороны США и 
Англии. В противовес политике Советского Союза, англо-американские 
правительственные круги с самого начала саботировали решения Потсдамского 
соглашения, что помешало созданию единой, демократической Германии и привело к 
расколу нашей страны.
 С болью в душе за свой народ я должен констатировать, что эта раскольническая 
политика англо-американских монополистов привела к искусственному разделению 
немецкого народа на два лагеря и к тому, что Западная Германия превращена в 
полуколонию, где господствуют люди, которым чужды интересы нашего народа и 
которые стремятся к развязыванию новой войны для осуществления своих 
империалистических планов.
 Для проведения своей экспансионистской политики англо-американские поджигатели 
войны превращают Западную Германию в военный плацдарм и, пользуясь существующей 
там безработицей и нищетой, возникшими в результате колонизаторской политики 
долларовых магнатов, создают из западногерманских немцев наемную армию для 
планируемой войны против Советского Союза.
 Как и в августе 1944 года, когда я в интересах нашей родины призывал немецкий 
народ прекратить войну, так и сегодня я буду считать своим долгом патриота 
призывать своих соотечественников не забывать уроков минувшей войны и не 
служить больше пушечным мясом ради чуждых народу интересов.
 Наученные горьким опытом двух последних войн, мы, немцы, должны стать ярыми 
противниками милитаризма и влиться в ряды борцов за мир.
 Исходя из этого моего твердого убеждения, я присоединяю свой голос к заявлению 
немецкого делегата на стокгольмской сессии постоянного комитета Всемирного 
конгресса сторонников мира о том, что мы хотим мира, свободы, независимости для 
Германии и для всех народов.
 Мы не должны допускать того, чтобы кучка английских и американских финансовых 
и промышленных магнатов, в своем стремлении господствовать над всем миром, 
ввергла человечество в пучину новой войны.
 Я твердо верю, что массовое движение сторонников мира, развернувшееся во всех 
странах, в том числе — и среди прогрессивных немцев Западной Германии, сорвет 
планы поджигателей войны. Гарантом этому служит могущественный Советский Союз, 
возглавляющий лагерь мира.
 Я, как и другие немцы доброй воли, с благодарностью приветствую великодушное 
послание генералиссимуса Сталина от 13 октября 1949 года, адресованное 
правительству Германской Демократической Республики, в котором говорится, что 
дружба наших народов может обеспечить прочный мир в Европе.
 Я, правда, не уполномочен говорить от имени почти двух миллионов немецких 
военнопленных, уже возвратившихся на родину, но все же, основываясь на 
множестве резолюций военнопленных, опубликованных в газете для военнопленных 
«Нахрихтен», и на личном опыте, как возвращающийся из плена п оследним, считаю 
своим непременным долгом выразить благодарность советскому правительству за 
гуманизм, проявленный к военнопленным в лагерях.
 Великодушие советского правительства по отношению к военнопленным 
способствовало тому, что, несмотря на моральную тяжесть, которую испытывают 
люди в любом плену, подавляющее большинство солдат, еще вчера участвовавших в 
ужаснейшей войне, превратились в активных борцов за мир и из врагов стали 
надежными друзьями Советского Союза.
 Я хотел бы также от всего сердца выразить свою благодарность за все то 
поучительное, что я уношу с собой из плена для строительства лучшей, 
прогрессивной, миролюбивой Германии.
 Только единая, независимая, демократическая Германия в состоянии добиться 
дружбы с народами Советского Союза, со странами народной демократии и со всеми 
другими миролюбивыми народами и обеспечить благо немецкому народу.
 На родине я приложу все свои силы, чтобы путем укрепления германо-советской 
дружбы помочь достижению великой цели — м и р а для всего человечества, — 
которую поставила себе советская держава под руководством генералиссимуса 
Сталина.
 Поэтому я просил репатриировать меня не по месту жительства в Западной 
Германии, а в Восточную Германию, чтобы там отдать себя в полное распоряжение 
правительства Германской Демократической Республики.
 Я не хотел бы уехать из Советского Союза, не сказав советским людям, что я 
пришел в их страну в слепом послушании в качестве врага, а теперь уезжаю 
прозревшим человеком, свободным от нацистских пут, и другом этой страны.
 Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал бывшей германской армии
 12 мая 1950 г.

 Приложение 13

 Советскому правительству
 Возвращаясь из плена на родину, в связи с ос вобождением немецких 
военнопленных согласно совместному коммюнике советского правительства и 
правительственной делегации Германской Демократической Республики от 23 августа 
1953 года, я хотел бы, прежде чем я покину Советский Союз, сделать следующее 
заявление.
 Великодушное решение советского правительства от 23 августа с.г. по вопросу о 
военнопленных служит новым доказательством того, что советское правительство в 
своей политике по отношению к Германии не руководствуется чувством мести за те 
бесчисленные страдания, которые мы причинили советскому народу в результате 
развязанной нами войны. Напротив, оно своей мирной политикой, которая вновь 
нашла свое выражение в вышеупомянутом решении, облегчает всему германскому 
народу движение по мирному пути к единству Германии и тем самым к счастливому 
будущему.
 Командуя германскими войсками в битве под Сталинградом, решившей судьбу моей 
родины, я до конца познал все ужасы агрессивной войны, которые испытал не 
только подвергшийся нашему нападению советский народ, но и мои собственные 
солдаты. Мой собственный опыт, а также исход Второй мировой убедили меня в том, 
что судьбу германского народа нельзя строить на базе идеи господства, а только 
лишь на базе длительной дружбы с Советским Союзом и со всеми другими 
миролюбивыми народами. Поэтому мне кажется, что заключенные на Западе военные 
договоры, в основе которых лежит идея господства, не являются подходящим 
средством для мирного восстановления единства Германии и обеспечения мира в 
Европе. Более того, эти договоры только лишь усугубляют опасность, которую 
несет с собой раскол Германии, и затягивают этот раскол. Я убежден в том, что 
единственно реальным путем к достижению мирного воссоединения Германии и мира в 
Европе является соглашение между самими немцами и заключение мирного договора 
на основе советской ноты западным державам по германскому вопросу от 15 августа 
с.г.
 Поэтому я решил по возвращении на родину приложить все свои силы к тому, чтобы 
содействовать достижению священной цели — мирному воссоединению демократической 
Германии и дружбе германского народа с советским народом, а также со всеми 
другими миролюбивыми народами.
 Прежде чем я покину Советский Союз, я хотел бы сказать советским людям, что 
некогда я пришел в их страну в слепом послушании, как враг, теперь же я покидаю 
эту страну, как ее друг.
 24 октября 1953 года Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал быв. германской армии

 Приложение 14

 Наступление немецкой армии летом 1942 годаи битва за Сталинград
 (Краткий обзор и отдельные эпизоды)
 Первые приказы на летнее наступление 1942 года поступили в 6-ю армию через 
южную армейскую группировку в апреле 1942 года. Они касались мероприятий, 
которые необходимо было провести в мае для исправления ситуации южнее Харькова, 
возникшей в результате зимнего наступления русских. При условии выполнения этих 
предварительных мер в приказах разрабатывалось далее первое выступление из 
района между Азовским морем и Курском на прорыв русского фронта для решающей 
битвы. Замысел был таков: разбить русские силы, расположенные по фронту Ростов 
— западнее Оскола— западнее и северо-западнее Воронежа, чтобы тем самым создать 
предпосылки для дальнейших решающих операций на востоке.
 Все подготовительные мероприятия были возложены на южную армейскую группировку.
 Позднее (по установлении срока) эта группировка должна была быть разделена на 
две армейские группировки «А» и «Б».
 Предварительное обсуждение вопроса летнего наступления с Гитлером в Полтаве
 1.VI.42 г. в штаб-квартире южной армейской группировки в Полтаве Гитлер 
устроил совещание, где был обсужден основной замысел летнего наступления. С 
этой целью в тот же день до обеда Гитлер прибыл самолетом из Восточной Пруссии 
в Полтаву и после обеда улетел обратно. Его сопровождали нач-к ОКВ (гл. штаб 
вооруженных сил) фельдмаршал Кейтель, нач-к оперативного отдела ОКХ 
генерал-майор Хойзингер и генерал-квартирмейстер ОКХ генерал-лейтенант Вагнер, 
а также один или два адъютанта Гитлера.
 В совещании участвовали: главнокомандующий южной армейской группировкой 
(впоследствии «Б») фельдмаршал фон Бок, нач-к штаба этой группировки генерал от 
инфантерии фон Зоденштерн; из района действий образовавшейся впоследствии 
армейской группировки «А»: ставший потом нач. штаба этой группировки 
генерал-лейтенант фон Грайфенберг, командующий 1-й танковой армией 
генерал-полковник фон Клейст, командующий 17-й армией генерал-полковник Руоф; 
из района действий образовавшейся впоследствии армейской группировки «Б»: 
командующий 2-й армией генерал-полковник фон Вейхс, командующий 4-й танковой 
армией генерал-полковник Гот, командующий 6-й армией генерал танковых войск 
Паулюс; от авиации: командующий 4-й авиационной армией генерал полковник фон 
Рихтхофен и командир 4-го авиакорпуса генерал авиации Пфлюгбайль, а также 
командир 3-го танкового корпуса генерал от кавалерии фон Маккензен.
 Оперативные директивы — главный предмет совещания — предусматривали в целом, 
соответственно вышеупомянутому замыслу, следующие действия по этапам:
 1) Наступление 1-й танковой армии с ограниченной целью из района юго-восточнее 
Харькова, с задачей достичь Оскол на линии: устье — Купянск. Цель: облегчение 
южного фланга наступления согласно пункту 2.
 2) Достичь Дон от Н.Калитвы до Воронежа. Цель: прикрытие северного фланга 
будущего главного наступления, см. пункт 3.
 Для этого: наступление 6-й армии из района Волчанска и севернее направления 
Новый Оскол, 4-й танковой армии и 2-й армии из района Курска, направление 
Старый Оскол, чтобы после прорыва русского фронта уничтожить силы русских, 
стоящие западнее Дона, охватив их с двух сторон.
 3) Главное наступление 1-й танковой армии и подлежащей переброске из районов 
западнее Воронежа на юг в район южнее Россоши 4-й танковой армии на прорыв 
фронта между Донцом и Доном в направлении Миллерово. Затем, отправив для 
прикрытия отдельные части на восток, основные массы направить на юг (устье 
Донца), чтобы во взаимодействии с 17-й армией и 8-й итальянской армией окружить 
силы русских, стоящие между Ростовом, северо-западнее Старобельска, и Миллерово.

 4) Дальнейшее принятие решений, смотря по ходу предстоящих боев.
 Совещание длилось 2—3 часа. Оно проходило таким образом, что за столом с 
картами, кроме тех, кто сопровождал Гитлера, продолжительное время за седали 
представители армейских группировок и авиации, в то время как командующие армий 
привлекались только для обсуждения действий армейских группировок. Остальные 
стояли в это время в стороне или разговаривали в приемной. Фельдмаршал фон Бок 
говорил о проведении отдельных фаз летнего наступления предусмотренным образом 
(сравн. пункты 1—3). Вместе с генерал-полковниками фон Вейхсом, Готом, фон 
Клейстом и генералом фон Маккензеном я присутствовал у стола с картами при 
обсуждении вышеуказанных пунктов 1 и 2.
 Свое высказывание относительно 6-й армии фельдмаршал фон Бок заключил примерно 
следующими словами: «Значит, 6-я армия по достижении Дона имеет перед собой 
сначала чисто оборонительную задачу. Но при своих приготовлениях она должна 
также настроиться на возможное широкое продвижение на восток». Сам я, так же 
как и другие командующие армиями, при этом не высказывался.
 Затем началось обсуждение 3-й фазы летнего наступления (ср. вышеуказанный 
пункт 3). Докладчиком снова был Бок, так как ему вменялись в обязанность все 
подготовительные мероприятия по будущей армейской группировке «А». Для этой 
цели к столу с картами к Гитлеру попросили генерал-полковников Гота, фон 
Клейста, Руофа. Во время этой части совещания я стоял или в стороне в том же 
помещении, или в смежной комнате, беседуя с г/п фон Вейхсом о взаимодействии 
2-й и 6-й армий. Из этого совещания я слышал поэтому лишь отрывки.
 Из всех высказываний, которые Гитлер сделал на совещании, мне припоминаются 
некоторые, примерно в следующем смысле:
 «Русские силы истощились в боях зимой и весной. При этих обстоятельствах 
необходимо и возможно в этом году привести войну на востоке к решающему исходу. 
Моя основная мысль — занять область Кавказа, возможно основательнее разбить 
русские силы». «Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен прекратить 
войну». «Для защиты фланга продвигающихся на Кавказ сил мы должны в излучине 
Дона продвинуться как можно дальше на восток». «Более крепкие силы союзников, 
румын, итальянцев, венгров, начнут действовать после начала наступления. 
Будущие подкрепления, смотря по положению».
 После этих общих замечаний Гитлер закрыл совещание, указывая, что ему уже пора 
возвращаться. Он наскоро позавтракал в офицерском казино группировки и 
направился затем около 15 часов на аэродром Полтавы, чтобы улететь в Восточную 
Пруссию.
 Проведение операций
 Начало наступления по пункту 1: конец июня 1942 года.
 Начало наступления по пункту 2: начало июля 1942 года.
 Так как русское командование не принимало решающего боя, а планомерно 
отступало, 6-я армия с середины июля была повернута в направлении большой 
излучины Дона, левым флангом вдоль реки. Задача: прикрытие фланга и тыла 
наступления, согласно вышесказанному пункту 3, так же как и дальнейшее 
продвижение этих частей по нижнему течению Дона на юг и юго-восток.
 В то время как 6-я армия во второй половине июля сражалась на линии 
Суровикино—Клетская за донские высоты, из армейской группировки поступил приказ 
на продолжение наступления до Волги у Сталинграда. Задачу прикрытия войск у 
Дона стала выполнять 2-я армия, а с течением времени союзные войска.
 Бои за высоты северо-западнее Калача тянулись до середины августа. Между 20 и 
23 августа 8-м и 1-м армейскими и 14-м танковым корпусами была завоевана 
переправа через Дон у Калача и севернее от него. 14-му танковому корпусу 
удалось, правда, достичь Волги севернее Сталинграда, но 1-й корпус встретил 
упорное сопротивление в предполье Сталинг рада, в то время как 8-й армейский 
корпус стоял на защите фланга восточнее Дона (см. схему).
 Ожидания взять Сталинград внезапным ударом потерпели тем самым окончательно 
крах. Самоотверженное сопротивление русских в боях за высоты западнее Дона 
настолько задержало продвижение 6-й армии, что за это время оказалось возможным 
планомерно организовать оборону Сталинграда.
 Планомерное наступление на Сталинград.
 Штаб 6-й армии с начала сентября в Голубинке на Дону
 Примерно с 28 августа к городу с боями продвигались шаг за шагом 1-й армейский 
корпус с запада и 14-й танковый с севера. Так как Гитлер и ОКВ — как это было 
ясно из многочисленных запросов — стали нетерпеливыми из-за медленного хода 
боев, мне вместе с командующим группировкой «Б» генерал-полковником фон Вейхсом 
было приказано явиться на совещание в главную ставку Гитлера в Виннице.
 Совещание в штаб-квартире в Виннице
 12.IX.1942 г.
 Рано утром 12 сентября я вылетел из Голубинки в Старобельск, где пересел в 
самолет командующего армейской группировкой. Около 12 часов дня мы были на 
аэродроме в Виннице и примерно в 12.30 прибыли машиной в ставку Гитлера, 
находящуюся в лесной роще приблизительно в 3 км севернее города. Тотчас по 
прибытии генерал-полковника фон Вейхса и меня привели в комнату совещаний в 
доме Кейтеля и Йодля. Там как раз заслушивался ежедневный доклад о положении на 
фронтах. Присутствовали: Гитлер, Кейтель, Йодль и несколько адъютантов Гитлера; 
далее нач-к штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер, нач-к 
оперативного отдела ОКХ генерал-майор Хойзингер и генерал-квартирмейстер ОКХ 
генерал-лейтенант Вагнер.
 Сначала генерал-полковник фон Вейхс доложил об общем положении на фронте 
армейской группировки «Б», особо указав на недостаточно обеспеченный вытянутый 
фронт (или фланг) у Дона.
 Вслед за ним я обрисовал положение у Сталинграда (см. схему ниже) и подробно 
доложил о каждой дивизии в отдельности; вследствие затянувшегося наступления 
боеспособность некоторых из них сильно снизилась.
 Гитлер выслушал оба доклада без каких-либо существенных реплик и затем спросил 
меня: «Когда вы будете держать в своих руках город и берег Волги в пределах 
города? Для меня очень важно, чтобы это произошло скоро».
 Мой ответ: «Ввиду только что доложенного состояния наших войск, измученных 
боями, а также русского сопротивления я не могу назвать окончательный срок. 
Напротив, я должен просить подкрепления тремя боеспособными дивизиями».
 Гитлер согласился, что этот вопрос надо изучить. Генерал-полковник Гальдер 
вставил при этом, что в их распоряжении нет ни свежих сил, ни возможности 
перебросить их туда своевременно. Что остается один лишь выход: дать в 
распоряжение 6-й армии соединение 4-й танковой армии, стоящей южнее Сталинграда.
 Но что это в первую очередь является делом армейской группировки «Б».
 Гитлер закрыл совещание примерно следующими словами: «Русские на грани 
истощения своих сил. Сопротивление Сталинграда следует оценивать лишь как 
местного значения. К ответным действиям широкого стратегического характера, 
которые могли бы быть для нас опасными, они больше не способны. Кроме того, 
северный фланг на Дону получит значительное подкрепление со стороны войск 
союзников. При этих обстоятельствах я не вижу серьезной опасности для северного 
фронта. В остальном надо заботиться о том, чтобы скорее взять город в свои руки,
 а не допускать его превращения во всепожирающий фокус на длительное время».
 Совещание в Виннице имело цель нажать на 6-ю армию, чтобы она скорее взяла 
Сталинград. Во время совещания при высказываниях Гитлера Кейтель часто 
услужливо кивал головой. Йодль и другие участники совещания воздержались от 
каких-либо высказываний.
 Результатом совещания в Виннице было предоставление трех дивизий 4-й танковой 
армии в распоряжение 6-й армии при одновременном удлинении фронта на юг 
настолько, что теперь весь Сталинград вплоть до южных выступов города находился 
в районе действий 6-й армии.
 Посещение 6-й армии главнокомандующим армейской
 группировкой «Б» генерал-полковником фон Вейхсом
 в конце сентября 1942 года
 В связи с вопросами, обсужденными в Виннице 12 сентября 1942 года, 6-ю армию 
посетил в конце сентября главнокомандующий армейской группировкой «Б» 
генерал-полковник фон Вейхс.
 Цель посещения: проверить условия и по требованию Гитлера скорее занять районы 
Сталинграда, находящиеся все еще в руках русских.
 Генерал-полковник фон Вейхс вместе с сопровождающим офицером около 8 часов 
утра приземлился на аэродроме в 3 км западнее Голубинки. Там он был встречен 
мною, нач-м штаба 6-й армии генерал-майором Шмидтом и адъютантом, полковником 
Адамом, а также комендантом аэродрома (майор авиации). У самолета стоял летный 
караул (1 унтер-офицер, 5 солдат). Отсюда генерал-полковник фон Вейхс и я с 
двумя офицерами для поручений полетели на 2 самолетах «Хорьх» в Гумрак к 
командному пункту 1-го арм. кор пуса.
 От командного пункта дальнейшая поездка на вездеходе к передовому 
наблюдательному пункту 6-й армии на высоте у цементного завода, примерно в 3 км 
южнее Городище. Отсюда открывался вид на центральную и северную часть 
Сталинграда.
 Генерал фон Зейдлиц объяснял у стереотрубы тактическую обстановку, то есть 
расположение собственных и русских передовых линий и распределение нашего и 
русского огня при наступлении на тракторный завод, которое длилось уже 
несколько дней.
 Вслед за этим я лично разговаривал с генерал-полковником фон Вейхсом в 
блиндаже. После подробного изложения исключительно тяжелых условий борьбы в 
городе при все более упорном сопротивлении русских и наших ежедневных потерях, 
все более снижающих боеспособность войск, я сказал в заключение примерно 
следующее: «К этому прибавляется веский фактор, что на пороге стоит зима. 
Прежде всего надо предусмотрительно подумать об обеспечении обмундированием, 
запасами и материалом всякого рода для строительства позиций, чтобы зима нас 
снова катастрофическим образом не застала врасплох, как в прошлом году. Но 
положение со снабжением такое напряженное, что мы теперь не получаем даже 
ежедневной обычной нормы, не говоря уже о дополнительной. И становится тем 
более необходимым, чтобы мы до наступления зимы заняли твердые и постоянные 
позиции и смогли бы выделить достаточно сильные резервы. Но особенно тревожным 
для меня является положение на моем глубоком фланге. Фронт, длиной в несколько 
сот км вдоль Дона, просто сам напрашивается на наступление русских, чтобы 
отрезать Сталинград, а может быть, и с более далекой целью. Поэтому теперь надо 
предоставить в распоряжении армии все, что может усилить ее, чтобы мы здесь у 
Сталинграда быстро справились и затем имели бы резервы для каждого необходимого 
случая».
 Генерал-полковник фон Вейхс ответил примерно так: «Все это мне ясно. На это я 
указываю людям выше — почти каждый день. Но предоставьте теперь эту заботу мне. 
Для вас важно сконцентрировать свое внимание на Сталинграде и взять город 
возможно скорее. Сколько я смогу при этом помочь, я помогу».
 Продолжение наступления на Сталинград
 Под постоянным, настойчивым напором со стороны ОКВ атаки, пожирающие все силы, 
продолжались, причем боеспособность воевавших в Сталинграде дивизий снизилась 
до боеспособности полков. В середине сентября заняли южную часть города, в 
октябре — северную часть и достигли берега Волги. Средняя часть города с 
берегом Волги осталась в руках русских. Так же и отдельные бои от дома к дому, 
продолжавшиеся до середины ноября, не приносили больше существенных результатов 
из-за упорного сопротивления русских и постоянных контратак. Наряду с этим с 
конца августа до конца октября постоянно продолжались нападения на северный 
фронт армии между Волгой и Доном, чем сковывались стоящие там силы (14-й 
танковый и 8-й арм. корпус) и частично вовлекались в бои.
 Признаки предстоящего наступления русских
 Но самым существенным в этой ситуации было то, что примерно с середины октября,
 судя по результатам наблюдений на земле и в воздухе, русские готовились к 
наступлению как северо-восточнее Сталинграда на левый фланг армии (2-й арм. 
корпус) у Клетской и на примыкающую с запада 3-ю румынскую армию, а также южнее 
Сталинграда на 4-ю танковую армию. Было очевидно, что ведется подготовка к 
окружению 6-й армии.
 Командование 6-й армии, в соответствии с мнением командиров корпусов, 
постоянно посылало донесения и свои предложения и в штаб армейской группировки 
«Б»:
 а) о вышеуказанных приготовлениях русских к наступлению;
 б) о целесообразности прекращения бесперспективных пожирающих все силы боев за 
оставшуюся часть Сталинграда и в связи с этим;
 в) о невозможности подготовить резервы для отражения ожидаемого наступления 
русских.
 Командование армейской группировки «Б», разделявшее мнение командования 6-й 
армии, ничего, однако, предпринять не могло и пересылало следующие приказы и 
заключения ОКВ:
 а) что ОКВ, в свете известного общего мнения о состоянии русских сил, не верит 
в опасность для Донского фронта в виде наступления русских;
 б) что 6-я армия сама должна обеспечить себя резервами; что в остальном для 
Донского фронта союзников достаточно стоящих там резервов (в том числе 48-й 
танковый корпус с 22-й танковой дивизией и 1-я румынская танковая дивизия за 
фронтом 3-й румынской армии);
 в) что в этом положении необходимо довести до конца наступление на оставшуюся 
часть Сталинграда, чтобы устранить этот фокус;
 г) что в районах стратегического развертывания русских будет действовать в 
широком масштабе авиация.
 Боевая численность войск
 При сложившемся положении снижение боеспособности дивизий принимало все более 
серьезный характер. Эту картину можно наглядно представить, вспомнив одну из 
бесед об этом между командующим армией и IIа (дела начсостава). Примерно в 
конце октября или начале ноября IIа доложил командующему в штабе армии в 
Голубинке следующее:
 Полковник Адам: «В связи с тяжелыми боями в Сталинграде боевая численность 
пехоты действующих там 6 дивизий сократилась на 30%. 5 саперных батальонов, 
приданные нам во 2-й половине октября и введенные в бой в качестве штурмовых 
батальонов, почти полностью разбиты. На пополнение из выздоравливающих по 
сообщению из ОКХ пока рассчитывать нельзя. Как должны боевые части при такой 
маленькой численности выстоять зиму?»
 Ответ командующего: «Приготовьте мне, независимо от текущей сводки, обзор 
состояния личного состава армии для доклада в ОКХ. Соответствующую 
препроводительную я напишу сам. Кроме того, отныне при каждом важном вопросе 
ведения борьбы будет чаще, чем до сих пор, указываться на безутешное положение 
с численностью войск».
 6-я армия состояла из 3 танковых полков, 14-й, 16-й и 24-й таковых дивизий с 
200 танками в целом, которые в любой момент можно было послать в бой. Но 
стрелки и артиллерия этой танковой дивизии были заняты в боях. В середине 
ноября в расположении армии был лишь небольшой резерв пехоты.
 К этому времени в качестве резерва армии юго-восточнее Клетская за левым 
флангом (11-й арм. корпус) стояло смешанное соединение, равное по численности 
полку, затем танковый полк и противотанковый дивизион 14-й танковой дивизии (со 
штабом дивизии).
 Начало крупного наступления русских
 19 ноября 1942 года началось крупное наступление русских: на 3-ю румынскую 
армию (слева от 6-й), фронт которой был прорван в тот же день; 20 ноября был 
прорван также фронт 4-й танковой армии, стоящей справа от 6-й.
 В противоположность упомянутому выше мнению ОКВ, масштабы русского наступления 
соответствовали оценке со стороны командования 6-й армии и армейской 
группировки «Б», о которой они давно говорили.
 Основные меры командования 6-й армии
 с 19 до 21 ноября 1942 г. для отражения наступления
 1) Утром 19.XI приказ 16-му танковому корпусу с 16-й и 24-й танковыми 
дивизиями — поскольку они не заняты на фронте — быть на западном берегу Дона 
для контратаки против русских, продвигающихся из района Клетская на юг;
 2) передать участок фронта 14-го танкового корпуса в ведение 1-го арм. корпуса 
(ср. схем. стр 8);
 3) прекратить атаки в районе города и отвести войска 1-го и 8-го арм. корпуса 
в качестве резервов в распоряжение командования армии;
 4) занять предмостное укрепление на западном берегу Дона западнее Калача 
силами всех тыловых частей (школа подготовки офицеров, саперная школа);
 5) немедленно эвакуировать за Чир раненых и тыловые службы и части, в которых 
нет необходимости;
 6) секретная директива командирам корпусов: подготовить отступление корпусов 
на западный берег Дона. Раненых и материальную часть взять с собой. Замысел — 
создать на Дону новый фронт и контратаковать противника с возможно большими 
силами. Разработка директивы лишь в оперативных отд елах штабов корпуса. 
Избегать всякого рода беспокойства в войсках. О времени исполнения будет 
приказано особо.
 Внешнее положение, возникшее в эти дни в районе действия армии, 
характеризовалось следующим:
 а) фронт армии не был атакован,
 б) отвод войск с фронта и перегруппировка сил согласно приказу развивались 
планомерно,
 в) тыловые части армии (численностью примерно в 80 000 человек) находились по 
обе стороны Дона на западе в пределах линии Нижне-Чирская — Суровикино — южнее 
Клетской. Части этих тыловых войск были заняты на обороне мест своего 
расквартирования, но не смогли оказать продолжительного сопротивления 
вследствие небольшой численности боевой силы. Основная масса, временно 
эшелонированная, отступила согласно приказу на южный берег Чира и расположилась 
по обе стороны Суровикино для обороны,
 г) штаб армии вмести с 1-м эшелоном (оперативной группой штаба) 19 ноября 
находился в Голубинке на Дону. Эшелон обер-квартирмейстера — в деревне, 2 км 
южнее Калача.
 В связи с дальнейшими событиями и очевидностью факта, что принятые контрмеры 
недостаточны для приос тановления русского наступления, а также продвижение 
русских в направлении Калача, пришлось перебросить 20 ноября пополудни 
оперативную группу штаба 6-й армии и эшелон обер-квартирмейстера в 
Нижне-Чирскую, предусмотренную в качестве зимней стоянки штаба. Поэтому там уже 
были подготовлены линии связи с фронтом и тылом. Остальная часть штаба 
последовала туда 21 ноября.
 Еще 19 ноября по телефону я лично получал от главнокомандующего армейской 
группировкой «Б» г/п фон Вейхса следующий приказ ОКВ: «6-й армии во что бы то 
ни стало оставаться на теперешних позициях и держать Сталинград. Контрмеры 
предприняты». Я снова высказал Вейхсу мнение, которое он разделял и о котором 
говорилось в высших инстанциях, что необходимо, не теряя ни одного дня, 
оттянуть армию на Дон.
 Обсуждения положения с командиром 14-го танкового корпуса генералом танковых 
войск Хюбе
 в Голубинке 20 ноября.
 20 ноября в Голубинку прибыл штаб 14-го танкового корпуса, под командование 
которого были переданы имевшиеся резервы армии, частично находившиеся уже в 
боях.
 На обсуждении, кроме меня, присутствовали также: генерал танковых войск Хюбе 
со своим начальником штаба полковником Тунертом и начальник штаба 6-й армии 
генерал-майор Шмидт.
 Генерал Шмидт доложил о положении на фронте и сказал при этом примерно 
следующее: «Результатом только что доложенных отдельных донесений является то, 
что русские, очевидно, собираются окружить 6-ю армию двусторонним охватом с 
северо-запада и юго-востока в общем направлении р-на Калач. На фронте армии, 
пока еще не атакованном и подготовленном к обороне, не многое может произойти. 
Поэтому здесь мы должны вытянуть последнее. Ясно, что оба крупных прорыва 
русских в районах 3-й румынской и 4-й танковой армий окончательно могут быть 
остановлены лишь с помощью резервов высшего командования. Поэтому мы должны 
бороться, чтобы выиграть время».
 Генерал Паулюс: «Поэтому задача 14-го танкового корпуса, немедленно связавшись 
с 11-м арм. корпусом и в тесном взаимодействии с ним, взять высоты по обе 
стороны Суханова».
 Генерал Хюбе: «14-й танковый корпус, здесь слышится больше, чем есть на самом 
деле. В действительности же отсутствуют почти все стрелки и большая часть 
артиллерии. Они мне нужны обязательно».
 Генерал Паулюс: «О выделении этих частей с фронта и их переброске уже 
распорядились. Но ждать в таком положении мы не можем. Я позабочусь о том, 
чтобы 11-й арм. корпус поддержал вас артиллерией и пехотой. Еще раз: время не 
терять».
 В результате всего было выиграно время, что позволило впоследствии переправить 
11-й арм. корпус через Дон снова на восток.
 Развитие событий до 21 ноября 1942 года
 20 ноября наступление русских на левый фланг армии западнее Дона с помощью 
резервов было временно остановлено. В этот день поступили сведения о сильных 
атаках русских в районе 4-й танковой армии и слухи о прорвавшихся там силах 
русских танковых частей.
 В состоявшихся в связи с этим телефонных разговорах между главнокомандующим 
армейской группировкой «Б» и мною снова выявилось единство взглядов в оценке 
положения. Вейхс указал на то, что (по приказу ОКВ) в арм. группировке 
контрмеры принимались (подробнее о них не говорил), — но еще не оказали своего 
действия. В целом его директива была такова: «6-й армии, значит, удерживать 
свои теперешние позиции».
 21 ноября, утром, проволочная связь с армейской группировкой «Б» была прервана.
 До полудня, кроме срочных донесений, поступили также следующие важные 
донесения, разъясняющие серьезность положения:
 1) От 11-го арм. корпуса (генерал от инфантерии Штреккер) о положении западнее 
Дона:
 «Положение на левом фланге (корпуса), уже отодвинутом назад, весьма 
сомнительное. Русские все больше заходят с запада, чтобы охватить нас с двух 
сторон. Пущены в ход последние резервы корпуса. Танковые дивизии, примыкающие с 
юга, едва ли смогут держаться продолжительное время против превосходящих сил 
русских. Каково положение далее на западе, неизвестно. С командованием соседей 
слева (румыны) связи больше нет. Русские постоянно переправляют все больше 
частей через Дон».
 2) О положении в районе 4-й танковой армии:
 а) От 1-го арм. корпуса (генерал артиллерии фон Зейдлиц): «По непроверенным 
сведениям, у соседа справа прорвавшиеся танки уже пересекли дорогу 
Сталинград—Котельниково. Есть предположение, что и южнее русские прорвались 
широким фронтом в р-не 4-й танковой армии».
 б) От оберквартирмейстера 6-й армии: «Части тыловых войск 4-й танковой армии с 
прошлой ночи отступают на западный берег Дона. Остальные части заняли тыловую 
линию охранения с северным флангом примерно в 30 км юго-восточнее Калача».
 в) Радиограмма от 4-й танковой армии: «Положение на фронте армии неясно. 
Русские, по-видимому, с прорвавшимися танковыми частями продвигаются на 
юго-запад в направлении Котельниково, а также на северо-запад. Штаб армии, 
ввиду надвигающихся русских танков, переносится в район Цибенко».
 Под этим впечатлением я вылетел 21 ноября около 13.00 на двух самолетах 
«Хорьх» из Голубинки в Нижне-Чирскую вместе с нач. штаба, генерал-майором 
Шмидтом и двумя офицерами для поручений, после того как последние части 
оперативной группы штаба были отправлены туда еще в первой половине дня.
 При посадке в самолет с северо-запада доносился шум боя, происходивший 
примерно в 4—5 км.
 Штаб 6-й армии в Нижне-Чирской 21/22 ноября 1942 года
 Уже из самолета и при посадке в Нижне-Чирской я увидел оживленное 
толчкообразное движение колонн и особенно эвакуацию раненых.
 По прибытии на место расквартирования наряду с другими донесениями, 
подтверждавшими охарактеризованное выше положение, я получил еще одно, что со 
штабом 4-й танковой армии невозможно установить даже радиосвязь.
 Вслед за этим у меня состоялся телефонный разговор с главнокомандующим 
армейской группировкой «Б», генерал-полковником фон Вейхсом, в котором я заявил 
примерно следующее: «Высказанные вчера опасения относительно грозящего 6-й 
армии окружения подтвердились дальнейшим развитием событий». Затем я кратко 
передал содержание поступивших в штаб 6-й армии донесений (ср. стр. 18—20) и 
продолжал: «Поэтому я прошу оттянуть 6-ю армию в южную часть большой излучины 
Дона и на Чир. Тем самым можно одновременно освободить силы, чтобы восстановить 
связь с соседями и снова образовать сплошной фронт. Каким образом и в какой 
мере это будет проведено, зависит от развития ситуации. С принятием решения 
надо спешить, так как 1-му арм. корпусу необходимо три дня для развертывания 
движения.
 Отступление армии, как это теперь уже можно видеть, возможно лишь с боями, так 
как оба фронта должны пробивать себе дорогу».
 Вейхс ответил: «Я того же мнения и выскажу его в ставке. Но до принятия 
решения 6-я армия должна удерживать старые позиции».
 Около 20.00 по телефону и телеграфом поступил следующий примерно приказ от 
армейской группировки «Б»:
 «По приказу фюрера (передан через ОКХ, нач. штаба генерал Цейтцлер) 6-й армии 
при всех обстоятельствах удерживать Сталинград и фронт на Волге. Е сли в случае 
разрыва флангов необходимо будет восстановить фронт армии, осуществлять это, не 
оставляя Сталинград. Командный пункт армии перевести в район Калача. 4-й корпус 
4-й танковой армии (3 нем., 1 румынская дивизия) подчиняется 6-й армии. 
Контрмеры в целом принимаются. Дальнейший приказ последует».
 Вышестоящее решение Гитлера было передано по телефону командирам корпусов с 
примерно следующим добавлением с моей стороны:
 «Переданные сегодня приказом соображения и подготовительные мероприятия по 
отступлению корпуса за Дон и Чир все-таки проводить, чтобы в данном случае не 
терять времени. Я буду действовать и дальше в этом направлении. То, что 
отклоняют сегодня, может быть, поймут завтра». Затем последовало дополнительное 
распоряжение 1-му арм. корпусу подготовить в р-не Гумрака (примерно в 400 м от 
командного пункта 1-го арм. корпуса) освободившееся место расквартирования 
штаба 295-й п. дивизии (блиндажи) для уменьшенной оперативной группы штаба 6-й 
армии.
 Поздно вечером 21 ноября состоялся еще один телефонный разговор с 
главнокомандующим армейской группировкой «Б». Подтвердив поступление 
вышеупомянутого приказа, я изложил примерно следующее:
 «Между тем ситуация еще больше ухудшалась. Русские танки находятся уже на 
высотах северо-западнее Калача. Сомнительно, возможно ли вообще образование 
оборонительного кольца, согласно приказу. Передвижение частей может начаться 22 
ноября. Но прежде всего я не знаю, какими силами должен быть заполнен прорыв 
между правым и левым флангами армии. Сумеет ли уйти 11-й арм. корпус, это еще 
вопрос. С переданным в мое ведение 4-м арм. корпу сом связи у меня еще нет. Для 
строительства оборонительных позиций на новой линии фронта ничего не 
приготовлено. В степной области между Волгой и Доном нет строительных 
материалов, воды, топлива и т.д. Сам я вместе с оперативной группой штаба армии 
вылетаю завтра в Гумрак, так как единственное сухопутное сообщение через Калач 
стоит под вопросом. Я возобновляю свою просьбу об отступлении армии, которое 
теперь еще возможно, пусть даже с тяжелыми боями в перспективе. Предложение в 
письменном виде с обоснованием будет послано».
 Генерал-полковник Вейхс ответил: «Буду действовать и дальше в духе вашей 
оценки положения, которую я разделяю. Но прежде всего — вы должны выполнить 
полученный приказ».
 Встреча с командующим 4-й танковой армиейв Нижне-Чирской утром 22 ноября 1942 
г.
 22 ноября, утром, около 7.00 остановился проездом в Нижне-Чирской командующий 
4-й танковой армией генерал-полковник Гот с начальником штаба этой армии 
полковником Фангором, а также с частями штаба. Он появился у меня с бросающимся 
в глаза напускным спокойствием и сказал примерно следующее: «Штаб 4-й танковой 
армии по приказу из армейской группировки отзывается для строительства новой 
линии фронта в тылу и для встречи отступающих частей 4-й танковой армии. Что 
после перехода 4-го танкового корпуса под командование 6-й армии остается еще 
от (в остальном исключительно румынских) сил моей армии, я не знаю. Подробности 
о положении 4-го арм. корпуса мне также неизвестны. Я со своим штабом, как и 
штаб 4-го корпуса, с трудом ушел от русских танков. Вчера вечером они (танки) 
находились в районе южнее Цыбенко». После того как я кратко объяснил положение 
6-й армии, он простился со мной в подавленном настроении примерно со следующими 
словами: «Мы больше, пожалуй, не увидимся».
 22 ноября утром, поступили, кроме других, еще следующие донесения:
 а) от 11-го арм. корпуса: русские все перебрасывают свои силы через Дон в р-не 
и западнее Клетской. Атаки русских против левого фланга корпуса являются, 
очевидно, лишь прикрытием фланга главных частей, заходящих все дальше на запад. 
Кроме танков, продвигается на юго-восток также и сильная пехота. 14-й танковый 
корпус в настоящее время обороняется в р-не Суханова от атак русских».
 б) от 1-го арм. корпуса: «Связь со штабом 4-го арм. корпуса (генерал саперных 
войск Йенеке) в р-не севернее Цыбенко установлена».
 в) от начальника донского предмостного укрепления: «С северо-запада на Калач 
прорвались русские танки».
 Телефонный разговор с главнокомандующим армейской
 группировкой «Б» в полдень 22 ноября
 Сначала я доложил в целом о вышеуказанных сообщениях, затем сказал: «Таким 
образом, нам непосредственно предстоит окружение 6-й армии. Поэтому я повторяю 
свое предложение пробиться на запад, хотя бы из причин снабжения. Я не могу 
представить, как можно армию численностью свыше 200 000 человек продолжительное 
время снабжать с воздуха. Даже в спокойные времена, когда нет крупного сражения,
 это потребовало бы 500—600 „Ю-52“ ежедневно, не учитывая противодействия 
русской авиации и зенитной артиллерии.
 Сам я вылетаю сейчас с начальником штаба на новый командный пункт армии в 
Гумраке. Оставшаяся часть оперативной группы последует туда вечером».
 Ответ генерал-полковника фон Вейхса:
 «Нам тоже известно о вашем опасном положении. Я продолжаю действовать в духе 
6-й армии. Всего хорошего!»
 Между 13.00 и 14.00 я прибыл в Гумрак (из Н.Чирской) на самолете «Хорьх» с 
начальником штаба и двумя офицерами для поручений.
 Летели на высоте 800 м. Уже в районе восточнее Калача можно было наблюдать 
сражение. Остальная часть оперативной группы штаба прибыла с наступлением 
темноты на двух самолетах «Ю-52».
 Командный пункт штаба 6-й армии в Гумракес 22 ноября пополудни
 С полудня 22.XI по 25.XI:
 а) окружение 6-й армии;
 б) предложения штаба 6-й армии прорваться через кольцо отклонены.
 Расположение командного пункта 6-й армии — см. чертеж.
 В целом имелось около 7—8 блиндажей, в которых расположились примерно 20 
офицеров и 40 солдат. Один блиндаж для телефонной связи. Автомашины и полевая 
кухня были врыты в землю, снабжены сходнями и прикрыты навесом. Радиостанция 
находилась в стороне — 1 км к северо-западу, занимала 2 блиндажа. Она 
поддерживала связь со штабом армейской группировки и с ОКХ. Со штабами корпусов 
имелась телефонная связь.
 Мои первые мероприятия по прибытии в Гумрак были направлены на то, чтобы 
образовать сплошной кольцевой фронт восточнее Дона согласно приказу ОКВ от 21.
XI, переданному через армейскую группировку. С этой целью штаб армии дал 
следующие приказы:
 а) 11-му арм. корпусу отступать с боями через Дон на занятие линии левого 
фланга 8-го корпуса сначала вдоль Дона, затем, повернув назад, до р-на в 10 км 
северо-восточнее Калача.
 в) Штабу 14-го танкового корпуса — присоединиться к 11-му арм. корпусу до р-на 
западнее Басаргино, там примкнуть к 4-му арм. корпусу.
 На основании предварительных приказов охраняющие части стояли на названной 
линии с 22 ноября пополудни. Общая продолжительность этих продвижений 
рассчитывалась на 5—6 дней. Части продвигаются планомерно.
 Положение 22 ноября вечером
 Независимо от выполнения спущенных сверху приказов, предложения о прорыве из 
кольца в западном направлении снова были повторены по радио и письменно 
(отсылались самолетом). Также и подготовительные мероприятия штабов корпусов 
проводились таким образом, чтобы не задерживать начала прорыва.
 22 ноября, в то время как я в блиндаже нач. штаба составлял новое предложение 
(радиограмму) прорыва вместе с генералом Шмидтом, пришел фон Зейдлиц. Он принял 
участие в разговоре. Его высказывания достигли высшей точки в следующих 
(примерно) взволнованных словах: «Это же безумие оставаться здесь! Ведь тут мы 
погибнем! Мы должны как можно скорее выйти из котла».
 Повторное предложение штаба 6-й армии, суммируя и подчеркивая все прошлые 
предложения, гласило примерно следующее: «Дальнейшее сопротивление, как 
приказано, в окружении невозможно. Слишком мало сил. Больше чем половина фронта 
не имеет заготовленных позиций. Прежде всего, нет леса для блиндажей. И все это 
перед началом русской зимы. Снабжение, пока имелась сухопутная связь, уже было 
недостаточным. Снабжение с воздуха еще более недостаточно.
 Поэтому, из-за зимних условий борьбы, которые люди выдержать не могут, и из-за 
недостаточного снабжения с воздуха, зависящего от метеорологических условий, 
дальше в котле удержаться невозможно. Я еще раз и убедительно прошу дать 
немедленное разрешение на прорыв».
 Такое же предложение было послано 23 ноября письменно, в подробном изложении, 
с точным подсчетом всего необходимого, через одного офицера — самолетом в 
армейскую группировку «Б» и в армейскую группировку «Дон» (фельдмаршал фон 
Манштейн), которой 6-я армия стала подчиняться с 24 ноября. Все командиры 
корпусов были осведомлены об этом предложении. Они разделяли мнение штаба армии.

 В течении 23 ноября 6-ю армию можно рассматривать как окруженную. Поздно 
вечером 23 ноября из ОКХ через армейскую группировку фон Вейхса поступило 
решение Гитлера в качестве ответа на мое предложение прорваться из котла (от 21.
XI). Помимо того что окружение под Сталинг радом было вдруг неожиданно названо 
«крепостью», в приказе содержались следующие пункты:
 а) точное установление линии фронта по карте 1:100 000 с задачей удержать эту 
«крепость» во всех случаях;
 б) указание на предусмотренное в начале декабря наступление с целью освободить 
6-ю армию из окружения силами новых частей под командованием 4-й танковой 
армии;
 в) обещание снабжать с воздуха в достаточной степени.
 24 ноября командир 1-го арм. корпуса генерал артиллерии фон Зейдлиц в связи с 
разговором 22 ноября (см. стр.) представил докладную записку. В ней, кроме 
краткой характеристики тактического положения и состояния войск, излагалась 
преимущественно вся серьезность положения со снабжением армии. Докладная 
записка достигла своего апогея в предложении самовольно, вопреки приказам 
сверху, прорваться из окружения, «неся ответственность только перед немецким 
народом». Я согласился с деловой характеристикой положения. Принимая во 
внимание стратегические последствия своевольных действий (Кавказский фронт), я 
решил представить эту докладную записку в армейскую группировку фон Манштейна 
как новую попытку, в духе моих прежних предложений, добиться разрешения на 
прорыв. Эта докладная записка с вышеуказанным добавлением с моей стороны была 
отослана с курьером на самолете в армейскую группировку «Дон» (фон Манштейн) 25 
ноября.
 Еще до того как докладная записка Зейдлица достигла армейской группировки, 25 
ноября на рассвете ко мне поступило сообщение, что на радиостанциях принимают 
приказ из ОКХ. Ввиду исключительной напряженности, ожидая разрешения на прорыв, 
просьба о котором несколько раз и настойчиво повторялась, я сам отправился на 
радиостанцию, расположенную на расстоянии 1 км, и присутствовал при расшифровке 
радиограммы. Приказ ОКХ гласил примерно так: «Восточный и северный участок 
фронта 6-й армии вплоть до железной дороги южнее полустанка, южнее Котлубани, 
передать под единоначальное командование генерала артиллерии фон Зейдлица, 
командира 1-го арм. корпуса, который за удержание этого фронта несет 
непосредственную ответственность перед фюрером».
 Радиограмму с этим приказом, который я должен был воспринять как недоверие к 
моей персоне, я лично передал генералу фон Зейдлицу на его близко расположенном 
командном пункте. На мой вопрос, как он относится теперь к идее прорыва вопреки 
приказу свыше, он ответил мне, что при этих обстоятельствах (т.е. при его 
непосредственной ответственности перед Гитлером) ему не остается ничего другого,
 как придерживаться приказа.
 Все последующее время было занято перегруппировкой сил, переустройством линии 
обороны, организацией снабжения с воздуха в условии окружения (эвакуация и 
пополнение), а также подготовкой к наступлению 4-й танковой армии для 
освобождения 6-й армии.
 После перегруппировки сил выявилась следующая картина состава войск: общее 
число состоящих на довольствии в момент начала наступления — 300 000 человек 
круглым счетом. В окружении в конце ноября на довольствии стояло 220 000 
(округленно*). Боевое снаряжение войск в окружении: около 3200 орудий, включая 
противотанковые пушки и гранатометы, 200 танков.
 80 000 человек разницы составляли тыловые службы и части, а также 
эвакуированные части армии за пределами окружения.
 Снабжение с воздуха
 Для этого были предоставлены аэродром Питомник и два небольших запасных 
аэродрома под Гумраком. План ОКВ по снабжению с воздуха не учитывал ни 
метеорологических условий зимы, ни изменения ситуации, которое вызывало 
постоянное перемещение базы воздушного снабжения все дальше на запад. Отсюда 
результат, что многие дни совсем ничего не получали, а в другие, вместо 
ежедневного минимума в 600 тонн, прибывало самое большое 140 тонн, но чаще лишь 
80—100 тонн.
 С потерей Гумрака (24.I.43 г.) снабжение с воздуха вообще прекратилось, если 
не считать, что иногда сбрасывали в минимальном количестве самое необходимое.
 Наступление 4-й танковой армии(главнокомандующий генерал-полковник Гот)из р-на 
юго-западнее Котельниково для освобождения 6-й армии
 Обмен мнениями, письменно и по радио, между 6-й армией и армейской 
группировкой «Дон» (фельдмаршал фон Манштейн) относительно наступления 4-й 
танковой армии можно резюмировать в двух совещаниях, состоявшихся в командном 
пункте штаба армии в Гумраке. Для этого в окружение прилетели нач. штаба арм. 
группировки «Дон», генерал-майор Шульц (27.XI.42 г.) и нач. оперативного отдела 
штаба группировки полковник Буссе (30.XI.42 г.).
 Оба совещания состоялись в блиндаже нач. штаба 6-й армии генерал-майора Шмидта 
и касались одних и тех же вопросов. Оба, как Шульц, так и Буссе, изложили 
намерения верховного командования следующим образом:
 «6-я армия должна удержать Сталинград во что бы то ни стало. Перед 4-й 
танковой армией (8—9 дивизий) поставлена задача, выступив из районов 
юго-западнее Котельниково и южнее Нижне-Чирской, установить связь с 6-й армией 
и отвоевать первоначальную линию фронта 4-й танковой армии. В качестве первой 
помощи по снабжению 6-й армии 4-я танковая армия поведет с собой конвой на 
машинах с грузом в 3000 тонн».
 Мой ответ: «Я остаюсь на своей точке зрения, известной в арм. группировке, что 
этот план не представляет собой решение проблемы Сталинграда.
 1) 4-я танковая армия не так сильна, чтобы наверняка прорвать кольцо вокруг 
Сталинграда, если 6-я армия не начнет одновременно с этим прорываться на юг.
 2) Если Гот не достигнет этой цели, положение 6-й армии еще более ухудшится, 
так как тогда и последние резервы будут связаны. Тем самым последняя 
возможность на прорыв 6-й армии исчезнет.
 3) Так же, если Гот, выступив один, не достигнет своей цели, пропадет всякая 
надежда улучшить коренным образом серьезное положение со снабжением 6-й армии. 
В таком случае возможность дальнейшего сопротивления уже из-за одних причин 
снабжения (не говоря о людских силах) резко ограничивается.
 4) Кроме того, стабилизация положения на прорванном Донском фронте еще ни в 
коей мере не предвидится, так что ко всему даже при удаче наступления Гота и 
4-я танковая армия окажется перед угрозой быть отрезанной.
 Поэтому мое предложение имеет в виду единственное верное решение: выйти из 
ловушки Сталинграда. Для этого 4-я танковая армия должна наступать на 
северо-восток, 6-я армия на юго-запад, чтобы встретиться на господствующей 
возвышенности в 60 км юго-западнее Сталинграда. Оба наступления должны быть 
согласованы по времени.
 Тогда 6-я армия окажется действительно спасенной, а командование получит 
резервы для строительства новой линии фронта».
 Генерал Шульц, как и полковник Буссе, соглашаясь со мной, заявили, что и 
фельдмаршал фон Манштейн разделяет мнение 6-й армии.
 Мой ответ на это: «В таком случае, я дам распоряжение относительно прорыва 6-й 
армии, чтобы пробиться навстречу Готу».
 Оба представителя арм. группировки заявили мне, что об этом пока речи нет. Что 
сейчас в силе приказ фюрера удерживать Сталинград. Что мероприятия по 
подготовке к прорыву можно будет провести лишь после того, как поступит 
согласие сверху.
 Для непосредственных переговоров между штабом 6-й армии и арм. группировкой 
«Дон» в начале декабря была установлена прямая беспроволочная связь. Она 
существовала до начала января.
 4-я танковая армия выступила 8 декабря и достигла вышеупомянутую, имеющую 
большое значение, возвышенность в 60 км юго-западнее Сталинграда, но уже в 
начале 2-й половины декабря была отброшена на Котельниково. Разрешения 
выступить ей навстречу 6-я армия не получила. Та ким образом, рухнула всякая 
возможность освобождения из котла.
 Еще больше ухудшилось также и положение на Донском фронте в декабре вследствие 
прорыва русских по фронту и в глубину в р-не 8-й итальянской армии.
 Миссия генерала танковых войск Хюбе
 В 20-х числах декабря в Восточную Пруссию, в штаб-квартиру Гитлера, по его 
приказу был вызван генерал танковых войск Хюбе для доклада о Сталинграде. Около 
6 января 1943 года Хюбе возвратился самолетом в Сталинград. В моем блиндаже под 
Гумраком, в присутствии нач. штаба армии генерала Шмидта он изложил следующее: 
«Относительно Сталинграда фюрер полон уверенности. Теперь перед 6-й армией 
стоит историческая задача держать Сталинград до последнего, даже если к концу 
фронт окажется в черте города.
 6-я армия должна сковывать крупные силы русских и выиграть время, чтобы дать 
возможность перестроить южный участок Восточного фронта, занятый прежде 
союзниками.
 До середины февраля будут подготовлены для мощного контрудара значительные 
свежие силы, а также войска оттянутой армейской группировки «Кавказ». Тогда 
теперешний кризис повернется в сторону победы».
 Затем Хюбе подробно сообщил о своих личных наблюдениях: о перевозке большого 
количества войск по железным дорогам и о продвижении танковых соединений в 
восточной Украине. И что, кроме этого, находятся в пути, напр., дивизия 
«Великая Германия», танковая дивизия СС «Лейбштандарт» и др. Я просил Хюбе, 
чтобы он информировал командиров корпусов о своей миссии.
 Предложение русских капитулировать от 8.I.43 г.
 8 января 1943 года русское командование, сбросив листовки с предложением 
капитулировать, послало своих парламентеров на различные участки фронта. По 
приказу штаба армии, на основании общего приказа фюрера, запрещающего идти на 
капитуляцию, парламентеры не были приняты. В вопросе отклонения возможности 
капитулировать было полное согласие между мною и командирами корпусов, с каждым 
из которых я говорил по телефону.
 10 января началось крупное наступление русских на окруженную армию с запада и 
с юга. 24 января был потерян последний аэродром в Гумраке. С 25 января фронт 
был ограничен чертой города. Штаб армии находился с 25 января в Сталинграде в 
подвальном помещении универмага.
 В 20-х числах января еще раз указывая на катастрофические, невыносимые условия,
 я послал радиограмму в арм. группировку «Дон» и ОКХ с просьбой предоставить 
мне свободу действий в смысле прекращения борьбы.
 На это пришла через ОКХ следующая радиограмма: «Капитуляция исключена. 6-я 
армия выполняет свою историческую задачу тем, что благодаря ее упорному 
сопротивлению до последнего становится возможным образование нового фронта и 
оттягивание арм. группировки с Кавказа». Подпись: «Адольф Гитлер».
 Дословный текст этой радиограммы был отправлен в штабы корпусов.
 В следующей радиограмме ОКХ было приказано:
 «В случае, если армия окажется расщепленной на части, последним самостоятельно 
вести борьбу до последнего. Установить радиосвязь не только с арм. группировкой,
 но и непосредственно с ОКХ».
 Последние бои с 25 по 31 января, некоторые до 2.II.43 г.
 25 января 1943 года генералы фон Зейдлиц и Пфеффер посетили меня на командном 
пункте армии в помещении универмага. Вследствие сокращения численности войск и 
реорганизации порядка подчинения они остались без командной власти. Оба 
многословно говорили о положении в частях — истощение, недостаток 
продовольствия, перевязочного материала и медикаментов, боеприпасов — и 
заключили свои слова вопросом: какой смысл бороться дальше и не следует ли 
положить этому конец?
 Я ответил: «Страдания армии беспокоят меня не меньше, чем вас. Но нам не 
только ОКВ и ОКХ, а также и фон Манштейн ежедневно повторяет, что важен каждый 
день, выдержанный вами, чтобы выиграть время для создания нового фронта. Значит,
 теперь речь идет о том, чтобы мы своим упорством предотвратили крушение 
восточного фронта, из-за которого и другие сильные части войска разделили бы 
нашу участь. Поэтому весь дальнейший ход войны решающим образом зависит от 
нашего поведения под Сталинградом».
 27 января наступлением русских окруженная армия была поделена на две части, 
южную (южная часть и центр города) и северную (северная часть города). 
Последняя находилась под командованием генерала от инфантерии Штреккера. Часть 
русских войск с боями все дальше проникала в город. Наше сопротивление 
ограничилось теперь обороной отдельных кварталов. Возможности единого 
руководства уже не имелось. 30 января вечером мною, нач. штаба генералом 
Шмидтом и командиром 71-й дивизии, генералом Роске, обсуждался вопрос обороны 
кварталов, соседних универмагу. На 31 января оборона казалась обеспеченной. 
Поздней ночью после совещания, сильно переутомленный, я прилег в шинели, не 
расстегиваясь, немного отдохнуть в своем подвальном помещении. Рано утром 31 
января, около 6—7 часов, ко мне пришли нач. штаба генерал Шмидт и генерал Роске.
 Шмидт положил передо мной радиограмму из ОКХ, содержание которой гласило: 
«Фюрер произвел Вас в чин фельдмаршала». Подпись: нач. штаба сухопутных войск 
Цейтцлер. Генерал Шмидт добавил: «Кстати, русские стоят непосредственно перед 
универмагом». Генерал Роске доложил, что резервов, которыми он располагал еще 
вчера вечером, больше не имеется. Поэтому он просил разрешения прекратить 
борьбу на всех оставшихся участках южного района. Я дал свое согласие на это. 
Генерал Роске и Шмидт удалились затем для переговоров с русскими офицерами. 
Примерно два часа спустя нач. штаба 64-й русской армии увез меня вместе с 
офицерами штаба нашей армии на машинах.
 Примечание: Все вышестоящие сведения — среди них некоторые приказы и разговоры,
 изложенные в прямой речи — даны лишь по памяти.
 Они представляют собой историческое по содержанию ядро тогдашних событий. В 
подробностях, особенно относительно времени, места и указанных второстепенных 
лиц возможны неточности.
 Чертежи составлены без карт и могут служить лишь для ориентации.
 Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал бывшей немецкой армии.

 Приложение 15

 28 октября 1945 года.
 Собственноручные показания военнопленногополковника Генерального штаба 
германской армиифон Пецольда.
 Впервые о лагере в Алексеевке я услышал в лагере № 27 (Красногорск, около 
Москвы) в последние дни февраля 1943 года от генерала НКВД Мельникова: от него 
я узнал, до глубины потрясенный, что в Алексеевке от голода и холода по вине 
немцев умерло свыше 2000 русских военнопленных.
 Я предоставил себя в полное распоряжение генерала Мельникова, чтобы 
содействовать в вопросе установления виновников преступления в лагере в 
Алексеевке. Мое предложение об организации комиссии под председательством 
генерала фон Зейдлица для следствия, было отклонено. В течение нескольких 
месяцев я сидел в заключении в Лубянской тюрьме (Москва) вместе с временно 
исполняющим обязанности квартирмейстера 6-й армии, подполковником фон Куновским 
и комендантом Алексеевки, подполковником Керпертом. Все мои наблюдения по 
вопросу их виновности я сообщил и давал показания на допросах. Сейчас, после 
двух с половиной лет, я, конечно, могу вспомнить лишь о существенном и 
последующее мое изложение не полностью совпадает с подробными сообщениями лета 
1943 года.
 I. Сущность дела: 205-й пересыльный лагерь военнопленных (комендант — 
подполковник Керперт) с лета 1942 года непосредственно подчинялся командованию 
управления 6-й армии. Задачей этого лагеря был сбор всех поступивших в 
соединения 6-й армии военнопленных и отправка их в тыловую область. По данным 
коменданта, старого и очень ограниченного, но заслужившего доверие австрийского 
подполковника Керперта, с лета 1942 года до момента окружения города 
Сталинграда через пересыльный лагерь прошло около 60 000 военнопленных. По его 
изложению, как я предполагаю, 205-й лагерь все это время снабжался по нормам и 
отправка военнопленных функционировала нормально. Заразных болезней никогда не 
было, смертельных случаев среди военнопленных было немного. Подполковник 
Керперт мог о некоторых из них дать показания. Когда 6-я армия была окружена во 
время русского наступления 19 ноября 1942 года, пересыльный лагерь, 
вместимостью около 500 военнопленных, находился в сооруженных землянках — 
бункерах, резерв продуктов питания для этого количества людей находился в 
Алексеевке (западнее Сталинграда). Через несколько дней, когда кольцо вокруг 
Сталинграда было замкнуто Красной армией, командование 6-й армии приказало, 
чтобы все корпуса и дивизии окруженной армии передали всех русских 
военнопленных, находящихся в районах их действий, 205-му пересыльному лагерю. 
Комендант лагеря, подполковник Керперт, отправился в штаб армии с протестом: 
его лагерь может вместить только 500 человек, продуктов питания, рассчитанных 
на это же количество людей, хватит только на несколько дней.
 Большего количества военнопленных лагерь вместить был не в состоянии, а также 
не мог обеспечить их продуктами питания. Об этом протесте коменданта было 
доложено временно исполнявшему обязанности квартирмейстера, подполковнику фон 
Куновскому, начальнику штаба армии, генералу Шмидту или первому офицеру 
Генерального штаба, полковнику Эльхленцу, но они настояли на исполнении приказа.
 Коменданта лагеря заверили, что главное командование армии даст материалы для 
сооружения землянок и уве личит количество продуктов питания для добавочного 
числа военнопленных. Здесь я должен сослаться на обстоятельство, которое 
позднее имело особенные последствия. Штаб 6-й армии находился до окружения, до 
конца боев воинских частей, в дуге р. Дон. После окружения он, в большей своей 
части, из котла западнее ст.Чумрак, улетел на самолетах. Остался только 
оберквартирмейстер 6-й армии, генерал-майор Окснер, который должен был 
руководить доставкой снабжения для окруженной армии воздушным транспортом. Мне 
рассказывал представитель штаба армии, что непосредственной причиной были 
натянутые отношения между начальником штаба, генералом Шмидтом, и 
оберквартирмейстером, генерал-майором Окснером.
 Генерал Шмидт не хотел иметь последнего поблизости. Таким образом, обеспечение 
220—240 тысяч человек окруженной сталинградской группировки было возложено на 
молодого подполковника фон Куновского, который был недозрелым, чтобы решать 
такие важные задачи. Следствием этого была полная неудача снабжения 6-й армии и 
вместе с ней лагеря военнопленных в Алексеевке. За это ответственность несет в 
полной мере главнокомандующий армией Паулюс и начальник штаба Шмидт.
 По приказу 6-й армии все военнопленные, находившиеся в районах действий 
корпусов и дивизий, были переданы 205-му лагерю военнопленных в Алексеевке. Это 
было в конце ноября—начале декабря 1942 года. Лагерь должен был разместить и 
снабдить 3000 человек. Армия должна была предоставить все нужное для лагеря, 
увеличить помещения и снабдить военнопленных продуктами питания. Помещений для 
военнопленных не хватало, небольшой запас продуктов питания подходил к концу, и 
снабжению военнопленных угрожала катастрофа. Среди военнопленных в середине 
декабря начались первые смертные случае от ослабления (обессиливания). 
Комендант утверждал, что он ежедневно сообщал по телефону, через офицера по 
снабжению, рапортами и сообщениями в отдел квартирмейстера Генштаба армии о 
нарастающем голоде военнопленных, просил помощи, но от армии, кроме обещаний, 
он для военнопленных не получил ни грамма хлеба, а в лагерь поступали все новые 
и новые военнопленные. Единственное, что могло доставляться для пропитания 
военнопленных, — это зерно и лошадиное мясо, которое комендант и его офицеры по 
снабжению получали с трудом от расположенных поблизости дивизий и воинских 
частей. Все рапорта, направленные в армию, оставались напрасными, наоборот, в 
конце декабря или в начале января армия еще раз дала указание лагерю о 
предоставлении помещения для незначительного количества военнопленных и, 
следовательно, их количество было в 7 раз больше того, какое могло поместиться 
здесь вообще. Так наступило ужаснейшее. Смертность все время увеличивалось, 
лагерь имел ужасный вид. Наконец, в январе 1943 года подполковник Керперт еще 
раз обратился с докладом к армии, в котором он уже просил отпустить 
военнопленных или же дать им возможность бежать, но так и не получил ответа. 
Когда в конце января 1943 года Красная армия освободила лагерь, то было 
установлено, что 2200 несчастных людей (округленно 60% от 3500 военнопленных) 
погибло здесь от голода, ослабления и холода.
 Виновники, чтобы списать это со своего счета, ссылаются, наверное, на ужасную 
суматоху и неописуемую нужду, которая царила также и среди немецких войск. В 
течение 70 дней окружения от голода, ослабления и холода ежедневно умирал 
батальон людей, это значит — 700—1000 человек. Суд, наверное, примет к сведению 
ситуацию, в которой было совершено преступление в Алексеевке, и, может быть, 
учтет это как смягчающее обстоятельство. Здесь речь о собственной немецкой 
чести, от которой требовалась такая безумная жертва. Об этом можно было бы 
разводить дискуссии, если бы ответственные руководители приняли на себя 
подобные жертвы, но они предпочли, за небольшим исключением, когда их пехотинцы 
погибали в нужде, спасти свою жизнь в плену. Там, в Алексеевке, дело шло о 
беззащитных военнопленных, которые доверяли немецкой армии, которые при любых 
обстоятельствах должны были быть спасены от катастрофы, в какую попала 6-я 
армия. Голодные порции 6-й армии изо дня в день становились все меньше и меньше,
 а военнопленные Алексеевки от ответственного армейского командования вообще 
ничего не получали. За это преступление нет никакого оправдания.
 II. Вопрос вины: Ответственность за преступление в Алексеевке несут те, кто 
его допустил: комендант лагеря, подполковник Керперт, который был ответственным 
за снабжение сталинградского «котла», временно исполняющий обязанности 
квартирмейстера 6-й армии, подполковник фон Куновский, начальник Генштаба 6-й 
армии, генерал-лейтенант Шмидт, и главнокомандующий 6-й армией, 
генерал-фельдмаршал Паулюс.
 По моим впечатлениям, которые мне пришлось получить в результате разговоров с 
этими четырьмя людьми, часть вины можно уточнить следующим образом: комендант, 
подполковник Керперт по своим показаниям, которые я считаю правильными, сделал 
все, чтобы своевременно указать армии на последствия, которые должны были 
возникнуть от перегруженности 205-го пересыльного лагеря. В то время как армия 
вела бои, обещанные мероприятия по обеспечению военнопленных отсутствовали, но 
Керперт и в это время не опускал лагерь из внимания и все настоятельнее сообщал 
командованию армии (9-го отдела квартирмейстера) о все нарастающем голоде и 
безнадежно просил продукты питания и строительный материал. Комендант лагеря 
сам, через своего офицера по снабжению, мог выпрашивать для военнопленных зерно 
и лошадиное мясо в прилегающих штабах и частях, что было нелегко, потому что 
все страдали от голода. Однако он сам лично не сделал одного — не заявил 
главнокомандующему армией Паулюсу или начальнику штаба Шмидту и вместе с тем не 
потребовал тотчас же приостановления преступного бедственного состояния 
военнопленных. Во время беседы со мной он говорил, что он тогда верил, что все 
будет сделано, чтобы предотвратить такое положение военнопленных, но что он все 
же чувствует свою вину, потому, что он бросил свои попытки. Объективно, для 
этого должно быть установлено, что подполковник Керперт — старый и очень 
ограниченный и подчиняющийся офицер, воспитанный в узких условиях австрийской 
армии, приуроченный к схематическому, трусливому отношению к полученным 
приказам.
 Он сам лично был не в состоянии найти выход — ультимативный шаг к 
главнокомандующему армией. По моему мнению, его вина является меньшей, чем 
других виновников.
 Временно исполнявший обязанности квартирмейстера 6-й армии, подполковник фон 
Куновский, по моему мнению, в своих показаниях не является человеком, 
заслуживающим внимания, как подполковник Керперт. Его основная задача во время 
сталинградского «котла» была распределить правильно доставленное на самолете 
снаряжение и продукты питания по войскам и службам. 205-й пересыльный лагерь 
перед окружением обслуживался другим офицером штаба квартирмейстера армии, 
который теперь находится вне «котла». 205-й пересыльный лагерь непосредственно 
подчинялся командованию армии. За снабжение всех служб армии и за снабжение 
военнопленных был ответственен временно исполняющий обязанности квартирмейстера 
— полковник фон Куновский, утверждавший мне, что он ничего не знал о голодном 
состоянии в лагере, также ему было не ясно, что военнопленные больше страдали 
от голода, чем все остальные в окружении. Также мало он знал, что военнопленные 
пересыльного лагеря № 205 в течение всего окружения от армии не получали 
никакого снабжения. Как это могло случиться, он не мог объяснить, он хотел 
сказать, что все это было преднамеренным приказом армии.
 Эти утверждения заслуживают доверия лишь только потому, что подполковник фон 
Куновский тут же после пленения, в своем обращении, которое было опубликовано в 
«Правде», изобразил, негодуя, обстоятельства дел в Алексеевке и требовал 
строжайшего наказания виновников. Это было невероятным, что он сделал, когда от 
него самого зависит установление ясности. Это значит, что он сам был главным 
преступником, то за наказание кого же он призывал? С другой стороны, без 
сомнения, становится ясным, что главное армейское управление и особенно его 
квартирмейстер — подполковник фон Куновский — знал о существовании 205-го 
лагеря военнопленных. Основания:
 1. Тут же после окружения главное управление 6-й армии приказало всех 
военнопленных сдать в лагерь.
 2. Комендант лагеря, подполковник Керперт, главному командованию возразил 
против этого приказа, но армия настояла на приказе, пообещав предоставить 
помощь.
 3. Комендант постоянно и настойчиво по телефону, письменно и через 
подчиненного офицера указывал на возрастающую нужду военнопленных.
 4. Личный состав лагеря военнопленных сам получал очень ничтожные порции 
продуктов питания. Так как разделение их строго контролировалось, 
квартирмейстер должен был задаться вопросом: как так в лагере воен нопленных ни 
один военнопленный не получит снабжения.
 5. В конце декабря — начале января 1942/43 г. предоставлено было 500 
военнопленных со стороны главного управления армии в лагерь Алексеевка.
 6. Около 10 января 1943 г. я находился у квартирмейстера штаба главного 
управления 6-й армии подполковника Куновского. Подполковник Куновский дал мне 
перевести одну бумажку, которая была написана на русском языке. Это было 
заявление — просьба от русских военнопленных, которые просили кушать, они 
страдали от голода. Я перевел бумажку и в резком тоне требовал помощи: 
«Военнопленных не можем мы вмешивать в нашу катастрофу». Если я тогда ничего не 
знал, что происходило в лагере военнопленных, а именно в лагере Алексеевка, то 
об этом должно было знать командование 6-армии. Возможно, было то, что 
письменные рапорта и заявления о помощи от коменданта лагеря не попали в руки 
отдела квартирмейстера командования 6-й армии. Они, по всей вероятности, все 
время адресовались «группе 2» штаба квартирмейстера командования 6-й армии, 
которая до окружения занималась обработкой дел пересыльного лагеря № 205. Эта 
группа в «котел» не попала, поэтому возможно, что адресованные рапорта из 
окружения были вывезены и не попали в руки подполковника фон Куновского, но 
комендант сообщал сам лично и через офицеров, и эти сообщения должно было 
получить командование 6-й армии. Несмотря на то что армия ничего не предприняла 
по снабжению военнопленных, остается, по меньшей мере, преступление в виде 
отказа, за которое несет основную часть вины фон Куновский.
 11 или 12 января подполковник фон Куновский доложил начальнику штаба, 
генерал-лейтенанту Шмидту, о голоде в лагере военнопленных № 205. Последний 
решил, что так как снабжение «котла» воздушным путем стало уже безнадежным, то 
военнопленные должны быть переведены в район, который в ближайшие дни будет 
сдан русским (поблизости от Дубининского аэродрома). Так как это мероприятие 
доказывало русскому командованию предстоящее крушение 6-й армии, а также 
действовало тревожно на немецкие войска, в приказе, который диктовал генерал 
Шмидт подполковнику Куновскому, было сказано, что военнопленные будут 
переведены на Дубнинский аэродром, так как они должны быть выведены из «котла». 
Этот изданный 12 января приказ, повлекший за собой передачу военнопленных 
Красной армии, был направлен корпусам и дивизиям, но не пересыльному лагерю 
№205. Основания для этого были неясными, но все равно приказание не могло быть 
выполнено: во-первых, большая часть военнопленных не была в состоянии проделать 
этот марш (очень многие там уже умерли), во-вторых, 12 января началось русское 
наступление, которое все перевернуло и окончательно уничтожило «котел».
 Одинаковую ответственность за смерть свыше 2000 военнопленных несут 
подполковник фон Куновский, командующий армией генерал лейтенант Шмидт, как и 
главнокомандующий генерал-фельдмаршал Паулюс. Они формально и фактически 
ответственны за все, что происходило в пределах армии. Появившееся позднее 
утверждение генерал-лейтенанта Шмидта о том, что он ничего не знал о наличии 
лагеря, не убедительно: двукратный подвоз военнопленных в лагерь № 205 есть 
чисто тактическое мероприятие, оно могло быть подписано только командованием. 
Следовательно, он должен знать о лагере и наблюдать за снабжением военнопленных.
 Что генерал-фельдмаршал Паулюс, как он меня часто уверял, ничего не знал о 
лагере в Алексеевке — это правдоподобно, в «котле» так много было 
сконцентрировано в полном беспорядке собственных и посторонних войсковых частей,
 что это не могло быть неожиданным, но это ни в чем не изменяет его 
принципиальной ответственности. Что оба — Шмидт и Паулюс — несут за это 
ответственность, что слишком молодой и совершенно не доросший до своих задач 
офицер Куновский был поставлен руководить снабжением окруженной сталинградской 
группировки, вследствие этого не справлялся с работой — я уже упоминал.
 Я выражаюсь кратко: по-моему впечатлению, речь идет не о намеренном 
преступлении в Алексеевке, а о преступном бездействии. Часть вины за это падает,
 если анализировать точно, 15% — на коменданта лагеря, подполковника Керперта, 
по 30% — на исполнявшего должность армейского квартирмейстера фон Куновского и 
командующего армией генерал-лейтенанта Шмидта, 25% — на главнокомандующего 
армией генерал-фельдмаршала Паулюса.
 В заключение я еще раз должен указать на то, что, согласно приказу, мной 
описаны мои впечатления об Алексеевке постольку, поскольку это все мне известно 
по моим знаниям и совести, но я все же не очевидец и образ «котла» дал, 
основываясь на разговорах, имевших место с участниками 2,5 года тому назад.
 Фон Пецольд,
 подполковник Генерального штаба

 Приложение 16

 17 января 1951 года.
 По поводу газетных сообщений о ремилитаризации Западной Германии.
 О генерале от инфантерии бывшей германской армии Хойзингере.
 1. Предварительные замечания.
 а) До осени 1940 года я следил за продвижением генерала Хойзингера на 
расстоянии, а с осени 1940 года по январь 1942 года я работал вместе с ним в 
Генеральном штабе армии (ОКХ).
 б) В настоящее время Хойзингеру должно быть около 55 лет.
 в) Для того чтобы были понятны употребляемые в последующем изложении названия 
«Войсковое управление» и «Подготовка помощников командиров», я коротко поясняю:
 По Версальскому договору, Германии было запрещено иметь Генеральный штаб и 
военную академию.
 Функции Генерального штаба в рейхсвере выполняло «Войсковое управление 
министерства рейхсвера». Вместо обучения в военной академии существовала 
совершенно равноценная «подготовка помощников командиров».
 Продолжительность этой подготовки (3 года), учебный материал и препо 
давательский состав были те же, что и в военной академии.
 Разница была только в дислокации учебных курсов. Учеба по трехлетней программе,
 в зависимости от обстоятельств, проводилась: в первые два года — по месту 
дислокации командования военного округа, а на третий год — при учебном отделе 
Войскового управления министерства рейхсвера.
 2. Служебная деятельность генерала Хойзингера.
 Хойзингер был произведен в офицеры во время Первой мировой войны. По окончании 
ее он, в чине лейтенанта, а затем — старшего лейтенанта, служил в 15-м пехотном 
полку рейхсвера (дислоцировался в Касселе).
 В конце 1920 г. он лучшим из выпуска закончил курс подготовки помощников 
командиров, следствием чего было то, что приблизительно в 1930 г. он был 
назначен в 1-й отдел Войскового управления министерства рейхсвера (впоследствии 
носивший название Оперативного отдела Генерального штаба армии).
 В этом отделе он прослужил, имея первоначально звание капитана, а в последнее 
время — генерала от инфантерии, до 20.7.44 г. с небольшим перерывом для 
строевой службы, относящимся к предвоенному периоду.
 Осенью 1940 г., будучи полковником, он назначается начальником Оперативного 
отдела Генерального штаба армии.
 В качестве начальника оперативного отдела он принимает участие в разработке 
плана «Барбаросса».
 Осенью 1941 г. ему было присвоено звание генерал-майора. Он был будто бы ранен,
 как мне рассказывали, при покушении на Гитлера 20.7.44 г., вследствие чего до 
конца войны уже не возвращался к службе.
 3. Оценка генерала Хойзингера.
 Еще во время «подготовки помощников командиров» он приобрел себе славу 
«тактического и оперативного ума», которую удерживал за собой и в последующие 
годы.
 В то время, когда я его знал (см.п.1), он представлял собой человека умного, 
трезвого в суждениях и обладающего необычайной работоспособностью.
 Он умел целесообразно расставить по рабочим местам офицеров Генерального штаба,
 принадлежавших к его отделу. Организация работы была у него образцовая. 
Впустую у него ничего не делалось.
 В служебных делах он был энергичен, держался же скромно. Он не придавал 
значения внешним знакам одобрения. Дело у него стояло на первом плане, и все, 
что, по его мнению, не имело отношения к делу, отодвигалось им в сторону.
 Если принимались решения, которые шли вразрез с его предложением, он выполнял 
их, верный чувству долга.
 Несмотря на то что во время войны он не занимал никаких командных постов на 
фронте, он всегда был самым точным образом осведомлен о войсках, об их 
состоянии и настроении. Ему были известны боевые способности и возможности 
войсковых частей. Если в этом отношении верховное немецкое командование на 
практике часто допускало ошибки, то это происходило потому, что выходило за 
пределы полномочий Хойзингера.
 Для выполнения задач начальника Генерального штаба армии, на пост которого, 
судя по сообщениям печати, предполагается назначить Хойзингера, последний 
подготовлен во всех отношениях, как в оперативном, так и в 
организационно-техническом.
 Паулюс,
 фельдмаршал быв. германской армии

 Приложение 17

 17 января 1951 года. По поводу газетных сообщений о ремилитаризации Западной 
Германии.
 О генерал-лейтенанте быв. германской армии д-ре Шпейде ле.
 1) Предварительные замечания.
 а) С генерал-лейтенантом др-м Шпейделем по службе сталкиваться мне не пришлось,
 но я был лично знаком с ним и следил за его продвижением издали.
 б) Генерал-лейтенанту Шпейделю должно быть сейчас около 50—52 лет.
 в) Для того чтобы были понятны употребляемые ниже термины: «Войсковое 
управление» и «Подготовка помощников командиров», коротко поясняю:
 По Версальскому договору, Германии было запрещено иметь Генеральный штаб и 
военную академию. Функции Генерального штаба в рейхсвере выполняло «Войсковое 
управление министерства рейхсвера».
 Вместо обучения в военной академии существовала равноценная «подготовка 
помощников командиров». Продолжительность этой подготовки (3 года), учебный 
материал и преподавательские силы были те же, что и в военной академии. Разница 
была только в дислокации учебных курсов.
 Учеба по трехлетней программе, в зависимости от обстоятельств, проводилась: 
первые 2 года — по месту дислокации командования военного округа, а на третий 
год — при учебном отделе Войскового управления министерства рейхсвера.
 2) Служебная деятельность генерал-лейтенанта Шпейделя.
 Шпейдель вышел из рядов 13-го пехотного полка рейхсвера (дислоцировался в 
Людигсбурге, пров. Вюртемберг).
 Приблизительно в начале 1930 г. он, в чине ст. лейтенанта, закончив 
«подготовку помощников командиров» и получив звание капитана, был назначен в 
3-й отдел Войскового управления министерства рейхсвера (позднее носивший 
название «Отдела иностранных армий» Генерального штаба армии), в «группу 
Франции».
 Во второй половине 1930 г. он стал (в чине капитана-майора) помощником 
немецкого военного атташе в Париже (генерал артиллерии Куленталь).
 С лета 1940 г. он (в чине подполковника — полковника) являлся начальником 
штаба главнокомандующего во Франции (Париж).
 Главнокомандующими были в то время генералы от инфантерии Штюльпнагели 
(двоюродные братья), сменившие один другого.
 Весной 1942 г. Шпейдель был назначен (будучи полковником) начальником Главного 
штаба 5-го армейского корпуса на Востоке.
 В 1943—1944 гг. Шпейдель, имея звание генерал-майора, был начальником Главного 
штаба 8-й армии на Востоке.
 В 1944 г. Шпейдель, в чине генерал-лейтенанта, стал начальником Главного штаба 
армейской группы фельдмаршала Роммеля на Западе.
 3. Оценка генерал-лейтенанта Шпейделя.
 Шпейдель, еще в бытность свою молодым офицером 13-го пехотного полка, считался 
очень усердным человеком. В то время он получил ученую степень доктора 
философии. Он владеет французским языком.
 Он успешно закончил «подготовку помощников командиров» и уже тогда причислялся 
к группе молодых офицеров, которым предсказывали хорошую военную карьеру.
 Он имел репутацию человека умного, живого, старательного и целеустремленного, 
умел быть ловким и любезным в обращении с людьми и считался подходящим 
человеком для общения с офицерами иностранных армий. Следствием этого было 
также и его назначение к военному атташе, а позднее — к главнокомандующему в 
Париже.
 Он, должно быть, хорошо соответствовал и требованиям руководства военными 
операциями во время войны, о чем свидетельствуют его назначения на пост 
начальника Главного штаба армии, а затем — армейской группировки. Перед войной 
в области теоретической оперативной работы он особенно не выделялся.
 Вся его служебная деятельность показывает, что он до конца войны использовался 
на штабной работе и не занимал высокого поста военачальника, облеченного 
командирской властью и несущего главную ответственность. Для этого он не 
подходил еще и по сроку службы.
 Если он, судя по газетным сообщениям, намечается на проведение ремилитаризации 
Западной Германии, на пост главнокомандующего армией, это можно объяснить тем 
обстоятельством, что после Второй мировой войны выбор подходящих людей 
ограничивается различными причинами и соображениями.
 В случае если он займет упомянутый пост, он (я предполагаю это, основываясь на 
своем прежнем знакомстве с ним) хорошо будет ладить и следовать советам 
опытного Хойзингера, намечаемого, судя по тем же источникам, на пост начальника 
Генерального штаба.
 Паулюс,
 фельдмаршал быв. германской армии

 Приложение 18

 23 февраля 1951 года. Из газеты «За прочный мир, за народную демократию» от 23.
2.51 г. «Второму Сталинграду не быть!»
 «Газеты „Нойес Дойчланд“ и „Фрайес фольк“ опубликовали письма бывших солдат, 
офицеров и генералов немецкой армии, сражавшихся под Сталинградом. В этих 
письмах решительно осуждается ремилитаризация Германии, проводимая по указке 
англо-американских поджигателей войны. Бывший генерал-майор немецкой армии 
Мартин Латтманн в своем письме „О чести немецкого солдата“ отвечает на слова 
генерала Эйзенхауэра, недавно заявившего, что „в последней войне честь 
немецкого солдата не была задета“.
 Латтманн констатирует, что, когда он сражался под Сталинградом, ни в одном из 
приказов по немецким войскам не говорилось о любви к отечеству и чести 
немецкого солдата. Всегда твердили одно: Гитлер приказал!
 «Нет, — пишет Латтманн, — для нас, немецких солдат, не было честью напасть по 
приказу Гитлера на Советский Союз и сражаться в Сталинграде! Для нас было 
честью бороться за свободу, независимость и счастье своего народа и жить в 
дружбе со всеми миролюбивыми народами!»
 Под заголовком «Великий урок» пишет бывший гене рал-майор немецкой армии Арно 
фон Ленски:
 «Мы, оставшиеся в живых под Сталинградом, побывав в плену, узнали, что народы 
Советского Союза весь свой труд посвящают только мирному строительству, и мы 
должны признать, что и мы, благодаря лишь их примеру, стали людьми, 
научившимися любить мир. Это обязывает нас. Мы должны приложить все свои усилия,
 чтобы сохранить и укрепить мир… Пусть наш народ поймет на этот раз уроки, 
полученные под Сталинградом».

 Приложение 19

 5 июня 1951 года. Фридрих Паулюс.
 Тема: сообщения прессы о ремилитаризации Западной Германии.
 В связи с нашей беседой 29.5.51 г. пересылаю Вам 5 газетных сообщений по 
следующим вопросам: 1) Гудериан, 2) «Брудершафт», 3) Бек-Бройхзиттер, а именно:
 Приложение 1 — о последних газетных сообщениях по поводу Гудериана («Теглихе 
рундшау» от 27.5.51);
 Приложение 2 — о возникновении «Братства» («Теглихе рундшау» от 18.5.51);
 Приложение 3 — о целях, организации и задачах «Братства» («Теглихе рундшау» от 
9.08.50);
 Приложение 4 — о Бек-Бройхзиттере, как об одном из руководящих лиц «Братства» 
(«Нойес Дойчланд» от 4.8.50);
 Приложение 5 — о позиции Бек-Бройхзиттера по отношению к плану ремилитаризации 
Аденауэра («Теглихе рундшау» от 12.11.50).
 Фридрих Паулюс
 Приложение № 1. О генерале Гудериане.
 Сообщение о том, что Гудериан намечается американцами на пост будущего 
командующего западногерманской армией, хорошо согласуется с моими 
высказываниями от 17.5.51 г. по поводу генерал-лейтенанта Ганса Шпейделя. Тогда 
я писал, что выбор Шпейделя на руководящий пост продиктован, очевидно, 
необходимостью.
 Если Гудериан теперь намечается на пост главнокомандующего, то Шпейдель, во 
время войны не занимавший компрометировавших его перед лицом Запада постов, а 
после войны выступивший с получившей благоприятные отзывы в западной прессе 
(Лондонское радио) книгой или брошюрой о фельдмаршале Роммеле, — это человек, 
выдвинутый для переговоров с западными союзниками, в то время как Гудериан, 
пока, до определенного времени, остается на заднем плане.
 Фридрих Паулюс
 Приложение № 2. О возникновении организации «Брудершафт» (План Гиммлера—Йодля).

 В газете «Теглихе рундшау», в номере от 18 мая 1950 года было опубликовано 
сообщение о выступлении на пресс-конференции Информационной службы майора 
Бруккера, который разоблачал осуществляемое в западных зонах, под руководством 
американцев, восстановление частей СС и фашистской армии по плану, 
составленному еще на случай оккупации Германии Гиммлером и детально 
разработанному в конце 1944 года Йодлем.
 Эта статья показывает, где надо искать корни «Братства». Возникновение ее — 
часть общего плана по армии и частям СС.
 Приложение № 3. О целях, задачах и организации «Брудершафт» («Братство») 
(«Теглихе рундшау» от 9.8.50г.).
 Нужно добавить следующее. Основными задачами «Братства» являются теперь:
 — персональный охват по созданию кадров офицеров, унтер-офицеров и рядовых для 
будущей пехоты, авиации и флота;
 — дальнейшая пропаганда идей ремилитаризации.
 Различное понимание видов ремилитаризации и постановки цели — не меняет сути 
дела.
 Фридрих Паулюс
 Приложение № 4 («Нойес Дойчланд» от 4.08.50 г.). О Бек-Бройх-зиттере.
 Бек-Бройхзиттер — одна из самый выдающихся личностей «Братства». По известным 
ранее данным, он имел чин подполковника.
 Илья Эренбург, в своей речи на первом заседании Совета мира в Берлине, назвал 
его в числе эсэсовцев (см. журнал «Советская литература» за 1951 г., № 4, стр. 
11, внизу (на немецком языке).
 Служил ли он в пехоте или в войсках СС, можно предполагать судя по тому, 
является ли танковый корпус «Великая Германия», где он был начальником отдела 
1-а, пехотной частью или частью СС.
 К вышеизложенному: вполне возможно, что он подписал Стокгольмское воззвание 
(протест против атомной бомбы), но не выступая, наряду с этим, против 
ремилитаризации Зап. Германии и вообще против войны. Возможен следующий ход 
мыслей: «Атомные бомбы, применяемые обеими сторонами, сразу же превратят 
Германию в сплошные развалины. Без атомной бомбы можно скорее рискнуть начать 
войну». Нельзя смотреть сквозь пальцы на то, что на Западе есть реакционные 
круги, которые сомневаются в хваленом «атомном превосходстве» американцев.
 Фридрих Паулюс
 Приложение № 5 («Теглихе рундшау» от 12.09.50). Об отношении Бек-Бройхзиттера 
к ремилитаристским планам Аденауэра.
 Эта статья совершенно ясна читателю, остается только откровенный вопрос — что, 
собственно говоря, хочет Бек-Бройхзиттер.
 Предполагаемую позицию Б.Б. по вопросу ремилитаризации можно, по-моему, 
охарактеризовать следующим образом:
 «Он хочет создать немецкую национальную армию в возможно больших размерах, 
соответственно, западногерманским потенциалом, под немецким командованием или 
безо всякого. Он, вероятно, согласен отдать эту армию в подчинение 
„Североатлантическому главному командованию“ (Эйзенхауэру), но он не желает, 
чтобы существовали маленькие немецкие соединения (10—15 дивизий), которые были 
бы приданы армиям других североатлантических контингентов. Он определяет их как 
смертников.
 Поэтому он отвергает планы Аденауэра, как совершенно непригодные. Он, конечно, 
рассчитывает на американскую и др. помощь в больших размерах и хочет получить 
гарантию этого. Точка зрения д-ра Шумахера (СПГ) совпадает с указанной. Эта 
статья проливает свет на противоречия в западном лагере, где причем не 
учитывается воля немецкого народа.
 Фр. Паулюс

 Приложение 20

 Фридрих Паулюс.
 Тема: ремилитаризация Зап.Германии
 Событие: Северо-западное германское радио коротко сообщило 13.07.51 г., во 
время передачи вечерних «Известий», следующее (по смыслу): «На 
пресс-конференции в Бонне д-р Шумахер (СПД) высказал недовольство по поводу 
назначения генерала Матцки на пост начальника союзной пограничной полиции». 
Причина недовольства не указывалась.
 Генерал Матцки был в последнее время генерал-лейтенантом или генералом от 
инфантерии. Теперь ему должно быть 50 лет.
 Деятельность: обычная карьера офицера Генерального штаба. Сначала (имея звание 
ст.лейтенанта—капитана) он в течение 3 лет учился в военной академии; это 
относится к периоду 1925—1930гг.
 Затем — работа в отделе «Иностранные армии» (Т-3), в Министерстве рейхсвера (в 
звании капитана—майора). Временами — служба в частях в качестве командира роты 
(в звании капитана) и командира батальона (в звании майора).
 Приблизительно в 1937—1940 гг. он был, имея звание полковника, военным атташе 
в Токио (Япония).
 Приблизительно с 1 декабря, в чине генерал-майора, он был 
«оберквартирмейстером-4» (сокращенно — OQUIV) в Генеральном штабе армии (ОКХ). 
В то же время я сам был «оберквартирмейстером-1).
 Должность «оберквартирмейстера-4» он занимал еще в январе 1943 года. 
Использовался ли он после этого в каком-либо другом месте, я не знаю.
 Деятельность во время Второй мировой войны.
 На посту «оберквартирмейстера-4» он имел в подчинении:
 1. Отдел «Иностранные армии Востока».
 2. Отдел «Иностранные армии Запада».
 3. Отдел атташе.
 При этом им выполнялись следующие задачи:
 А) Составление данных и постоянное наблюдение за состоянием вражеских армий. 
Основанием для этого ему служили:
 а) сообщения из частей (Сообщения — 1), б) результаты разведки, которые он 
получал из ОКВ.
 Б) Составление обзоров о военно-политическом положении. Основания для них он 
получал: а) из сообщений военных атташе; б) из сообщений ОКВ.
 Оценка:
 Матцки считался человеком умным и способным. Работал он честно и прилежно. В 
области оперативной заметным образом он не выдвигался. Основной центр тяжести 
во время его военной деятельности приходился на кабинетную работу.
 Во время Второй мировой войны, насколько мне известно (до января 1943 го да), 
Матцки войсковым командиром не был.
 Ф.Паулюс

 Приложение 21

 Заместителю народного комиссара внутренних дел СССР
 комиссару государственной безопасности 3-го ранга
 тов. Абакумову
 Согласно Вашему распоряжению в помещения, занимаемые пленными немецкими 
генералами, были помещены оперативные работники.
 К Паулюсу, Шмидту — оперуполномоченный КРО — мл. лейтенант госбезопасности 
Тарабрин, хорошо знающий немецкий язык, и уполномоченный Нестеров.
 Тарабрину дано задание, не обнаруживая знания немецкого языка, фиксировать все 
разговоры пленных между собой, оформляя это в виде дневника (прилагается).
 Настроение пленных — подавленное.
 У группы других генералов (Даниэль, Дреббер и др.) внешне настроение более 
бодрое, однако Дреббер в беседе с инструктором 7-го Отдела ПУРККА — Пиком 
заявил, что «некоторые генералы думают о возможности са моубийства».
 Обо всем вышеизложенном информированы представитель Ставки маршал артиллерии 
Воронов и член Военного совета генерал-майор Телегин.
 По указанию тов. Воронова у пленных изъяты все режущие-колющие предметы.
 Приложение: дневник.
 Зам. начальника Особого отдела НКВД Донского фронта
 майор государственной безопасности Казакевич
 31 января 1943 года. Получил приказание разместиться вместе с военнопленными 
немецкими генералами. Знания немецкого языка не показывать.
 В 21 ч. 20 м. в качестве представителя штаба фронта прибыл к месту назначения 
— в одну из хат с.Заварыгина…
 «Будет ли ужин» — была первая услышанная мною фраза на немецком языке, когда я 
вошел в дом, в котором размещались взятые в плен 31 января 1943 г. командующий 
6-й германской армией— генерал-фельдмаршал Паулюс, его начальник штаба — 
генерал-лейтенант Шмидт и адъютант — полковник Адам.
 Фразу насчет ужина сказал Шмидт. В дальнейшем он все время проявлял 
беспокойство о своих вещах и, тщательно заворачивая в бумажки, прятал в карман 
недокуренные сигары.
 Паулюс — высокого роста, примерно 190 см, худой, с впалыми щеками, горбатым 
носом и тонкими губами. Левый глаз у него все время дергается.
 Прибывший со мной комендант штаба — полковник Якимович, через переводчика 
разведотдела Безыменского, вежливо предложил им отдать имеющиеся карманные ножи,
 бритвы и другие режущие предметы.
 Ни слова не говоря, Паулюс спокойно вынул из кармана два перочинных ножа и 
положил на стол.
 Переводчик выжидательно посмотрел на Шмидта. Тот вначале побледнел, потом 
краска ему бросилась в лицо, он вынул из кармана маленький белый перочинный 
ножик, бросил его на стол и тут же начал кричать визгливым, неприятным голосом: 
«Не думаете ли вы, что мы — простые солдаты? Перед вами фельдмаршал, он требует 
к себе другого отношения. Безобразие! Нам были поставлены другие условия, мы 
здесь гости генерал-полковника Рокоссовского и маршала Воронова».
 «Успокойтесь, Шмидт, — сказал Паулюс, — значит, такой порядок».
 «Все равно, что значит порядок, когда имеют дело с фельдмаршалом». И, схватив 
со стола свой ножик, он опять сунул его в карман.
 Через несколько минут, после телефонного разговора Якимовича с Малининым, 
инцидент был исчерпан, ножи им вернули.
 Принесли ужин. Все сели за стол. В течение примерно 15 минут стояла тишина, 
прерываемая отдельными фразами — «передайте вилку, еще стакан чая» и т.д.
 Закурили сигары. «А ужин был вовсе не плох», — отметил Паулюс. «В России 
вообще неплохо готовят», — ответил Шмидт.
 Через некоторое время Паулюса вызвали к командованию. «Вы пойдете один, — 
спросил Шмидт. — А я?»
 «Меня вызвали одного», — спокойно ответил Паулюс.
 «Я спать не буду, пока он не вернется», — заявил Адам, закурил новую сигару и 
лег в сапогах на кровать. Его примеру последовал Шмидт.
 Примерно через час Паулюс вернулся.
 «Ну, как маршал?» — спросил Шмидт.
 «Маршал как маршал».
 «О чем говорили?»
 «Предложили приказать сдаться оставшимся, я отказался».
 «И что же дальше?»
 «Я попросил за наших раненых солдат. Мне ответили: „Ваши врачи бежали, а 
теперь мы должны заботиться о ваших раненых“.
 Через некоторое время Паулюс заметил: «А вы помните этого из НКВД с тремя 
отличиями, который сопровождал нас? Какие у него страшные глаза!»
 Адам ответил: «Страшно, как все в НКВД».
 На этом разговор кончился. Началась процедура укладывания спать.
 Ординарца Паулюса еще не привели. Он раскрыл сам приготовленную постель, 
положил сверху два своих одеяла, разделся и лег.
 Шмидт разворошил свою кровать, с карманным фонариком тщательно осмотрел 
простыни (они были новые, совершенно чистые), брезгливо поморщился, закрыл 
одеяло, сказал: «Начинается удовольствие», — накрыл постель своим одеялом, лег 
на него, накрылся другим и резким тоном сказал: «Погасите свет». Понимающих 
язык в комнате не было, никто не обратил внимания. Тогда он сел в кровати и 
жестами начал объяснять, что ему хотелось. Лампу обернули газетной бумагой.
 «Интересно, до какого часа нам можно будет завтра спать?» — спросил Паулюс.
 «Я буду спать, пока меня не разбудят», — ответил Шмидт.
 Ночь прошла спокойно, если не считать того, что Шмидт несколько раз громко 
говорил: «Не трясите кровать». Кровать никто не тряс — ему снились кошмары.
 1 февраля 1943 года. Утро. Начали бриться. Шмидт долго смотрелся в зеркало и 
категорически заявил: «Холодно, я оставляю бороду».
 «Это ваше дело, Шмидт», — заметил Паулюс.
 Находившийся в соседней комнате полковник Адам процедил сквозь зубы: 
«Очередная оригинальность».
 После завтрака вспомнили вчерашний обед у командующего 64-й армией.
 «Вы обратили внимание, какая была изумительная водка?» — сказал Паулюс.
 Долгое время все молчали. Бойцы принесли ст.лейтенанту газету «Красная армия» 
с выпуском «В последний час». Оживление. Интересуются — указаны ли фамилии. 
Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листе бумаги писали свои 
фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Обратили 
внимание на количество танков. «Цифра неверная, у нас было не больше 150», — 
заметил Паулюс. «Возможно, они считают и русские», — ответил Адам. «Все равно 
столько не было». Некоторое время молчали.
 «А он, кажется, застрелился», — сказал Шмидт (речь шла о ком-то из генералов).
 Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в пол: «Неизвестно, что лучше, не 
ошибка ли — плен?»
 Паулюс: «Это мы еще посмотрим».
 Шмидт: «Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой — 
выше головы не прыгнешь».
 Адам: «Дома сочтут, что мы пропали».
 Паулюс: «На войне — как на войне» (по-французски).
 Опять стали смотреть цифры. Обратили внимание на общее количество находившихся 
в окружении. Паулюс сказал: «Возможно, ведь мы ничего не знали». Шмидт пытается 
мне объяснить — рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит: «Много обозов, 
других частей, сами не знали точно сколько».
 В течение получаса молчат, курят сигары.
 Шмидт: «А в Германии возможен кризис военного руководства?»
 Никто не отвечает.
 Шмидт: «До середины марта они, вероятно, будут наступать».
 Паулюс: «Пожалуй, и дольше».
 Шмидт: «Остановятся ли на прежних границах?»
 Паулюс: «Да, все это войдет в военную историю как блестящий пример 
оперативного искусства противника».
 За обедом беспрерывно хвалили каждое подаваемое блюдо. Особенно усердствовал 
Адам, который ел больше всех. Паулюс оставил половину и отдал ординарцу.
 После обеда ординарец пытается объяснить Нестерову, чтобы ему вернули 
перочинный нож, оставшийся у их штабного врача. Паулюс обращается ко мне, 
дополняя немецкие слова жестами: «Нож — память от фельдмаршала Рейхенау, у 
которого Хайн был ординарцем до того, как перейти ко мне. Он был с 
фельдмаршалом до его последних минут». Разговор опять прервался. Пленные легли 
спать.
 Ужин. Среди прочих блюд, поданных на стол, — кофейное печенье.
 Шмидт: «Хорошее печенье, наверно, французское?»
 Адам: «Очень хорошее, по-моему, голландское».
 Надевают очки, внимательно рассматривают печенье.
 Адам удивленно: «Смотрите, русское».
 Паулюс: «Прекратите хотя бы рассматривать. Некрасиво».
 Шмидт: «Обратите внимание, каждый раз новые официантки».
 Адам: «И хорошенькие девушки».
 Весь остаток вечера молча курили. Ординарец приготовил постели, и легли спать. 
Шмидт ночью не кричал.
 2 февраля 1943 года. Утро.
 Адам достает бритвенный прибор: «Бриться будем каждый день, вид должен быть 
приличный».
 Паулюс: «Совершенно верно. Я буду бриться после вас».
 После завтрака курят сигары. Паулюс смотрит в окно.
 «Обратите внимание, заглядывают русские солдаты, интересуются — как выглядит 
германский фельдмаршал, а он отличается от других пленных только знаками 
различия».
 Шмидт: «Заметили, какая здесь охрана? Много народу, но чувствуешь себя не как 
в тюрьме. А вот я помню, когда при штабе фельдмаршала Буша были пленные русские 
генералы, в комнате с ними никого не было, посты стояли на улице и входить к 
ним имел право только полковник».
 Паулюс: «А так лучше. Хорошо, что не ощущается тюрьма, но все-таки тюрьма».
 Настроение у всех трех несколько подавленное. Говорят мало, много курят, 
думают. Адам вынимал фотографии жены и детей, смотрел вместе с Паулюсом.
 К Паулюсу Шмидт и Адам относятся с уважением, особенно Адам.
 Шмидт — замкнут и эгоистичен. Старается даже не курить своих сигар, а брать 
чужие.
 Днем зашел в другой домик, где находятся генералы Даниэль, Дреббер, Вульц и 
другие.
 Совершенно другая обстановка и настроение. Много смеются, Даниэль рассказывает 
анекдот. Скрыть здесь знание немецкого языка не удалось, так как там оказался 
подполковник, с которым я разговаривал раньше.
 Начали расспрашивать — каково положение, кто еще в плену и т.д. Узнали, что 
Паулюс тоже здесь. Радостно заулыбались. Фамилия Шмидта вызвала громкий смех, 
особенно усердствовал Даниэль.
 «Шмидт в плену, ха, ха, ха», — говорил он примерно в течение пяти минут.
 В углу с мрачным видом сидел румынский генерал Дмитриу. Наконец он поднял 
голову и на ломаном немецком языке спросил: «В плену Попеску?» Видно, это для 
него наиболее волнующий вопрос.
 Побыв там еще несколько минут, я вернулся обратно в дом Паулюса.
 Все трое лежали на кроватях. Адам учил русский язык, повторяя вслух записанные 
у него на бумажке слова.
 3 февраля 1943 года.
 Сегодня в 11 часов утра опять у Паулюса, Шмидта и Адама.
 Когда я вошел, они еще спали. Паулюс проснулся, кивнул головой. Проснулся 
Шмидт.
 Шмидт: «Доброе утро, что видели во сне?»
 Паулюс: «Какие могут быть сны у пленного фель дмаршала? Адам, вы уже начали 
бриться? Оставьте мне горячей воды».
 Начинается процедура утреннего умывания, бритья и проч. Затем завтрак и 
обычные сигары.
 Вчера Паулюса вызывали на допрос, он все еще под его впечатлением.
 Паулюс: «Странные люди. Пленного солдата спрашивают об оперативных вопросах».
 Шмидт: «Бесполезная вещь. Никто из нас говорить не будет. Это не 1918 год, 
когда кричали, что Германия — это одно, правительство — это другое, а армия — 
третье. Этой ошибки мы теперь не допустим».
 Паулюс: «Вполне согласен с вами, Шмидт».
 Опять долгое время молчат. Шмидт ложится на постель. Засыпает. Его примеру 
следует Паулюс. Адам вынимает блокнот с записанными русскими словами, 
прочитывает, что-то шепчет. Затем также ложится спать.
 Внезапно приезжает машина Якимовича. Генералам предлагают ехать в баню. Паулюс 
и Адам с радостью соглашаются. Шмидт (он боится простудиться), после некоторого 
колебания, также. Решающее воздействие оказало заявление Паулюса, что русские 
бани— очень хорошие и в них всегда тепло.
 Все четверо уехали в баню. Генералы и Адам на легковой машине. Хайн сзади на 
полуторке. С ними поехали и представители штабной охраны.
 Примерно через полтора часа все они возвратились. Впечатление прекрасное. 
Обмениваются оживленными мнениями о качестве и преимуществах русской бани перед 
другими. Ждут обеда с тем, чтобы после него сразу лечь спать.
 В это время к дому подъезжают несколько легковых машин. Входит начальник РО, 
генерал-майор Виноградов с переводчицей, через которую передает Паулюсу, что он 
увидит сейчас всех своих генералов, находящихся у нас в плену.
 Пока переводчица объясняется, мне удается выяснить у Виноградова, что 
предполагается киносъемка для хроники всего «пленного генералитета».
 Несмотря на некоторое неудовольствие, вызванное перспективой выхода на мороз 
после бани, все поспешно одеваются. Предстоит встреча с другими генералами! О 
съемке им ничего не известно. Но уже около дома ждут операторы. Шмидт и Паулюс 
выходят. Снимаются первые кадры.
 Паулюс: «Все это уже лишнее».
 Шмидт: «Не лишнее, а просто безобразие» (отворачивается от объективов).
 Садятся в машины, едут к соседнему дому, где находятся другие генералы. 
Одновременно с другой стороны подъезжают на нескольких машинах остальные — 
генерал-полковник Гейц и др.
 Встреча. Операторы лихорадочно снимают. Паулюс по очереди жмет руки всем своим 
генералам, перебрасывается несколькими фразами: «Здравствуйте, друзья мои, 
больше бодрости и достоинства».
 Съемка продолжается. Генералы разбились на группы, оживленно разговаривают. 
Разговор вертится главным образом по вопросам — кто здесь и кого нет.
 Центральная группа — Паулюс, Гейц, Шмидт. Внимание операторов устремлено туда. 
Паулюс спокоен. Смотрит в объектив. Шмидт нервничает, старается отвернуться. 
Когда наиболее активный оператор подошел к нему почти вплотную, он, едко 
улыбнувшись, закрыл объектив рукой.
 Остальные генералы почти не реагируют на съемку. Но некоторые как будто 
нарочно стараются попасть на пленку, и особенно рядом с Паулюсом.
 Между всеми беспрерывно ходит какой-то полковник и повторяет одну и ту же 
фразу: «Ничего, ничего! Не надо нервничать. Главное — что все живы». Внимания 
на него никто не обращает.
 Съемка заканчивается. Начинается разъезд. Паулюс, Шмидт и Адам возвращаются 
домой.
 Шмидт: «Ничего себе удовольствие, после бани наверняка простудился. Специально 
все сделано, чтобы мы заболели».
 Паулюс: «Еще хуже эта съемка! Позор! Маршал (Воронов), наверно, ничего не 
знает! Так унижать достоинство! Но ничего не поделаешь — плен».
 Шмидт: «Я и немецких журналистов не перевариваю, а тут еще русские. 
Отвратительно!»
 Разговор прерван появившимся обедом. Едят, хвалят кухню. Настроение 
поднимается. После обеда спят почти до ужина. Ужин опять хвалят. Закуривают. 
Молча следят за кольцами дыма.
 В комнате рядом раздается звон разбиваемой посуды. Хайн разбил сахарницу.
 Паулюс: «Это Хайн. Вот медвежонок!»
 Шмидт: «Все валится из рук. Интересно, как он удерживал руль. Хайн! Руль вы 
никогда не теряли?»
 Хайн: «Нет, генерал-лейтенант. Тогда у меня было другое настроение».
 Шмидт: «Настроение — настроением, посуда — посудой, тем более чужая».
 Паулюс: «Он был любимцем фельдмаршала Рейхенау. Тот умер у него на руках».
 Шмидт: «Кстати, каковы обстоятельства его смерти?»
 Паулюс: «От сердечного удара после охоты и завтрака с ним. Хайн, расскажите 
подробно».
 Хайн: «В этот день мы с фельдмаршалом ездили на охоту. У него было прекрасное 
настроение и чувствовал он себя хорошо. Сел завтракать. Я подал кофе. В этот 
момент у него начался сердечный припадок. Штабной врач заявил, что надо 
немедленно везти его в Лейпциг к какому-то профессору. Быстро организовали 
самолет. Полетели: фельдмаршал, я, врач и пилот. Курс на Львов.
 Фельдмаршалу становилось все хуже и хуже. Через час полета он скончался в 
самолете.
 В дальнейшем нам вообще сопутствовала неудача. Над львовским аэродромом летчик 
уже пошел на посадку, однако опять взлетел. Мы сделали еще 2 круга над 
аэродромом. Сажая самолет второй раз, он почему-то, пренебрегая основными 
правилами, зашел на посадку по ветру. В результате мы врезались в одно из 
аэродромных зданий. Целым из этой операции выбрался один я».
 Опять наступает почти часовое молчание. Курят, думают. Паулюс поднимает голову.

 Паулюс: «Интересно, какие известия?»
 Адам: «Наверно, дальнейшее продвижение русских. Сейчас они могут это делать».
 Шмидт: «А что дальше? Все этот же больной вопрос! По-моему, эта война 
окончится еще более внезапно, чем она началась, и конец ее будет не военный, а 
политический. Ясно, что мы не можем победить Россию, а она нас».
 Паулюс: «Но политика не наше дело. Мы — солдаты. Маршал вчера спрашивает: 
почему мы без боеприпасов, продовольствия оказывали сопротивление в безнадежном 
положении. Я ему ответил — приказ! Каково бы ни было положение, приказ остается 
приказом. Мы — солдаты. Дисциплина, приказ, повиновение — основа армии. Он 
согласился со мной. И вообще смешно, как будто в моей воле было что-либо 
изменить.
 Кстати, маршал оставляет прекрасное впечатление. Культурный, образованный 
человек. Прекрасно знает обстановку. У Шлеферера он интересовался 29-м полком, 
из которого никто не попал в плен. Запоминает даже такие мелочи».
 Шмидт: «Да, у фортуны всегда две стороны».
 Паулюс: «И хорошо то, что нельзя предугадать свою судьбу. Если бы я знал, что 
буду фельдмаршалом, а затем в плену! В театре по поводу такой пьесы я сказал бы 
— ерунда!»
 Начинают укладываться спать.
 4 февраля 1943 года.
 Утро. Паулюс и Шмидт еще лежат в постелях. Входит Адам. Он уже побрился, 
привел себя в полный порядок. Протягивает левую руку, говорит: «Хайль!»
 Паулюс: «Если вспомнить римское приветствие, то это значит, что вы, Адам, 
ничего не имеете против меня. У вас нет оружия».
 Адам и Шмидт смеются.
 Шмидт: «По-латыни это звучит — моритури тэ салутант (идущие на смерть 
приветствуют тебя)».
 Паулюс: «Совсем как мы».
 Вынимает папиросу, закуривает.
 Шмидт: «Не курите до еды, вредно».
 Паулюс: «Ничего, плен еще вреднее».
 Шмидт: «Надо набраться терпения».
 Встают. Утренний туалет. Завтрак.
 Приезжает майор Озерянский из РО за Шмидтом. Его вызывают на допрос.
 Шмидт: «Наконец заинтересовались и мной» (он был несколько уязвлен, что его не 
вызывали раньше).
 Шмидт уезжает. Паулюс и Адам ложатся. Курят, потом спят. Затем ждут обеда. 
Через пару часов возвращается Шмидт.
 Шмидт: «Все то же — почему сопротивлялись, не соглашались на капитуляцию и т.д.
 Говорить было очень трудно — плохая переводчица. Не понимала меня. Так 
переводила вопросы, что и я не понимал ее.
 И, наконец, вопрос: моя оценка оперативного искусства русских и нас. Я, 
конечно, отвечать отказался, заявив, что это вопрос, который может повредить 
моей родине. Любой разговор на эту тему после войны».
 Паулюс: «Верно, я ответил так же».
 Шмидт: «Вообще все это уже надоело. Как они не могут понять, что ни один 
германский офицер не пойдет против своей родины».
 Паулюс: «Просто нетактично ставить перед нами, солдатами, такие вопросы. 
Сейчас на них никто отвечать не будет».
 Шмидт: «И всегда эти штучки пропаганды — не против родины, а для нее, против 
правительства и т.д. Я уже как-то заметил, что это только верблюды 1918 года 
разделяли правительство и народ».
 Паулюс: «Пропаганда остается пропагандой! Даже курса нет объективного».
 Шмидт: «А возможно ли вообще объективное толкование истории? Конечно, нет. 
Взять хотя бы вопрос о начале войны. Кто начал? Кто виноват? Почему? Кто может 
на это ответить?
 Адам: «Только архивы через много лет».
 Паулюс: «Солдаты были и останутся солдатами. Они воюют, выполняя свой долг, не 
думая о причинах, верные присяге. А начало и конец войны — это дело политиков, 
которым положение на фронте подсказывает те или иные ре шения».
 Далее разговор переходит на историю Греции, Рима и т.д. Говорят о живописи и 
археологии. Адам рассказывает о своем участии в экспедициях по раскопкам. Шмидт,
 говоря о живописи, авторитетно заявляет, что германская является первой в мире 
и лучшим художником Германии является… Рембрандт (?!), якобы потому, что 
Нидерланды, Голландия и Фландрия — «старые» германские провинции.
 Так продолжается до ужина, после которого ложатся спать.
 5 февраля 1943 года.
 Утром 5 февраля я получаю распоряжение вернуться обратно в отдел, в связи с 
передислокацией. Пребывание с генералами окончено.
 Тарабрин
 ЦА ФСБ РФ, ф.14, оп.5, д.173, л.178—180. Подлинник.

 Приложение 22

 Письмо заместителя наркома обороны СССР Л.Мехлисанаркому ВД Л. Берия,
 с приложением копии письма Д.Мануильского
 о положении в лагере для военнопленных.
 28 августа 1941 г.
 НКВД — тов. Б Е Р И Я
 В письме на мое имя тов. Мануильский сообщает о некоторых беспорядках в лагере 
военнопленных, находящемся южнее Рязани.
 Посылаю Вам копию этого письма.
 Заместитель народного комиссара
 оброны Союза ССР
 армейский комиссар 1-го ранга Л.Мехлис
 Заместителю народного комиссара обороны
 тов. Л.З.Мехлису
 По поручению Секретариата ЦК ВКП(б) в один из лагерей военнопленных, 
находящийся южнее Рязани, была послана группа товарищей для выяснения 
настроения военнопленных. В числе этой группы были и три работника учреждения, 
в котором я работаю. То, что сообщили они мне, я считаю необходимым довести до 
Вашего сведения.
 Среди военнопленных своей наглостью выделяются немецкие военнопленные, 
особенно их фашистская часть. Если румынские военнопленные, в большинстве своем 
по социальному положению бедняки-крестьяне, быстро поддаются обработке, то 
немецкие военнопленные держатся обособленно, ведут себя по отношению к румынам 
как «высшая раса» и в подавляющем большинстве случаев отвечают нагло на вопросы 
наших людей, расхваливая свои фашистские порядки. Среди немецких военнопленных, 
видимо, продолжает работать ячейка фашистской организации из офицеров, 
фельдфебелей и других матерых врагов, в прошлом членов гитлеровской партии, 
терроризирующая рядовых солдат и распространяющая самые подлые слухи. Так, 
фашистские воротилы уверяют солдат, что «германская армия находится у ворот 
Ленинграда», что «Москва окружена» и что скоро Гитлер освободит военнопленных. 
Дело доходит до того, что солдат, изъявивших желание написать заявление против 
Гитлера, на другой день не могли найти в лагере, так как старосты, в 
большинстве случаев фельдфебели и члены фашистской организации, скрывают таких 
солдат и саботируют распоряжения нашей лагерной администрации. Совершенно 
ненормальным является такое положение, когда рядовая солдатская масса смешана в 
одном помещении с офицерами, с бандитами из штурмовых отрядов, подвергаясь 
обработке со стороны последних. Жизнь военнопленных организована таким образом, 
что на местах «старост» оказываются прежние фашистские начальники, привлекающие 
нашу лагерную администрацию тем, что они «молодцевато» на поверках строят 
военнопленных и внешне выказывают образец военной дисциплины. А на деле 
получается то, что при этой системе вместо разложения гитлеровской дисциплины 
происходит ее укрепление и сохраняется вся та гитлеровская система 
чинопочитания, которая мешает освобождению солдат из-под влияния офицеров, 
фельдфебелей и прочей фашистской иерархии.
 Необходимо также обратить внимание на то, что в лагере нет дифференцированного 
подхода к военнопленным, не выясняется их социальное положение, не всегда 
изучаются захваченные у них фотографии, документы, могущие пролить свет на 
политическую физиономию военнопленного.
 Режим, господствующий в лагерях для военнопленных, гуманный и мягкий. Но если 
такой режим допустим в отношении румынских и венгерских солдат, инстинктивно 
ненавидящих немецких фашистов, и рядовых немецких солдат, обманутых фашистами, 
то он недопустим в отношении фашистских бандитов, продолжающих в лагере вести 
себя так, как будто бы они были у себя дома. Нужно учесть, что эта порода 
фашистского отребья понимает только разговор силы и гуманное отношение к ним 
рассматривает как проявление слабости с нашей стороны.
 Исходя из вышеизложенного, я считал бы целесообразным:
 а) выделить в лагерях от остальной массы военнопленных фашистских офицеров, 
фельдфебелей, летчиков, громивших наши города и селения, членов штурмовых 
отрядов и гитлеровской партии и поставить их в такое положение, в каком 
находятся антифашисты в концентрационных лагерях в Германии;
 б) в отношении немецких военнопленных, упорно защищающих свои фашистские 
порядки и свою злодейскую войну против СССР, отказываться от проявления 
излишней гуманности и обращаться с ними, как они этого заслуживают, ставя их в 
более тяжелое положение, чем других военнопленных;
 в) на посты лагерных и барачных старост назначать тех рядовых солдат, которые 
проявили антифашистские настроения и доказали их на деле;
 г) всякую попытку враждебной СССР агитации пресекать суровыми мерами военного 
времени в соответствии с советскими законами.
 Д.Мануильский
 15 августа 1941 г.
 ЦА ФСБ России, ф.3, оп.8, д.189, л.561 (подлинник), 562—564 (копия).

 Приложение 23

 Телефонограмма № 24-49 от 9.1.43 г. 20.00
 П Р И К А З!
 (объявить до роты включительно)
 Последнее время русские предпринимают неоднократные попытки войти в соглашение 
с армейским командованием или нижестоящими подразделениями.
 Что они хотят — ясно.
 Различными обещаниями и заверениями сломить нашу волю к сопротивлению.
 Все мы знаем, что нас ждет, если армия сложит оружие.
 Большинству из нас грозит неминуемая смерть или от вражеской пули, или от 
голода и страданий в кошмарном сибирском плену.
 Ясно одно — кто сдастся в плен, своих близких уже никогда не увидит.
 Для нас остается — бороться до последнего патрона, несмотря на холод и голод.
 Все предложения отклонены, а парламентеры прогнаны огнем.
 И мы будем твердо продолжать начатое дело, пока им руководят.
 Паулюс