администрацией объекта.
 Кроме того, я и генералы постановили отказаться от этой роскошной жизни, 
которую они здесь ведут. Генералы в лагере № 48 живут гораздо проще — они могут 
потом упрекать нас, что одновременно с изменением своей позиции я изменил и 
свой скромный образ жизни.
 Генерал Лейзер сегодня передаст составленное им меню, которое не отличается от 
меню для генералов в лагере № 48. Я попросил господина полковника, чтобы в 
будущем придерживались этих норм.
 Вечером 10 августа генерал Лейзер зачитал составленное им меню:
 1. Завтрак — хлеб, масло, чай или кофе.
 2. Обед из 3 блюд — первое, второе, третье.
 3. В 5 часов вечера — чай или кофе, кекс.
 4. Ужин — каша, чай.
 Что касается спиртных напитков, то не нужно их ставить на стол каждому; кто 
хочет пить, может сам открыть шкаф (который стоит в столовой) и выпить рюмку.
 Далее генерал Лейзер мне сказал, что генерал Штреккер очень переживает, он не 
мог еще примириться с новым положением в связи с изменением моей позиции, 
выраженной в заявлении.
 Вечером того же дня я получил папку с бумагой — для подготовки заявления, 
которое нужно обязательно написать от руки. Первый важный документ всегда 
пишется от руки— это уже такое архивное правило.
 11 августа 1944 года. В 7 часов вечера я поехал с господином полковником в 
Москву, в санчасть НКВД (стоматологическая клиника). В автомашине я сказал, что 
меня занимает теперь вопрос, как включаться в активную работу, чтобы помочь 
своей стране.
 Господин полковник ответил, что окруженная группировка в Прибалтике — это 
большой объект для активной помощи и я должен найти способ и слова к этим 
обреченным солдатам и офицерам, чтобы их спасти.
 В этот же день я пригласил генерала Зейдлица на воскресенье к себе. С 
Зейдлицем должны приехать господа Пик и Вайнерт. Я хочу обсудить вместе с ними 
все вопросы моего сотрудничества в Национальном комитете, а также воззвание к 
окруженной Северной группировке.
 Теперь я также жду с нетерпением результатов поездки генерала фон Армина в 
лагерь № 48, в Суздаль. Кроме того, я хотел бы еще встретиться с полковником 
фон Бело, чтобы узнать, согласен ли он работать вместе с нами.
 Прием в стоматологической клинике и работа врача произвели на меня очень 
хорошее впечатление. В Германии редко можно найти такое прекрасное техническое 
оборудование.
 12 августа 1944 года. Я сегодня гулял с генералом Лейзером. Он мне рассказал, 
что результаты поездки генерала фон Армина в лагерь № 48 — плохие. Только 
генералы Роске и Дреббер согласились с моей новой позицией. Они хотели ехать в 
Москву, остальные генералы не отказались совсем, но и не решились на этот шаг.
 Лейзер объяснил это тем, что они все ненавидят «Союз немецких офицеров» и 
поэтому сдерживаются, но все они против Гитлера. Он, Лейзер, об этом знает.
 Затем он меня спросил, что произошло с генералом Роденбургом. Я ответил, что 
Роденбург потерял свою честь генерала, занимался темными делами — заговором и 
бегством. После того как он вернулся из Войково, он начал преступную 
деятельность, наверное, по приказу некоторых войсковых генералов. Это 
двурушничество было быстро установлено, и мы, по ходатайству «Союза немецких 
офицеров», его послали в Суздаль, вместо того чтобы его судить.
 Генерал Лейзер сказал: «Да, Роденбург склонен к авантюризму». Тут я сказал, 
обращаясь к подошедшему гос подину полковнику: «Ну, что вы скажете о 
результатах поездки генерала фон Армина? Я очень удивлен, почему полковник 
Шильдкнехт отказался ехать ко мне — он был бы здесь очень полезным».
 Господин полковник ответил, что для него совершенно ясно, что люди в лагере № 
48 не смогли так скоро пересмотреть свою позицию.
 Генерал фон Армин должен был несколько дней там побывать и обстоятельно с ними 
побеседовать. Я уверен в том, что генералы и полковники скоро напишут письмо с 
известием о том, что они меня поддерживают.
 Кроме того, я хотел бы послать генерала Штреккера в лагерь № 48. Ему, 
Штреккеру, наверное удастся переубедить генералов и Шильдкнехта.
 Позднее генерал Штреккер согласился поехать на некоторое время в лагерь № 48, 
чтобы там уговаривать остальных генералов.
 Уж если я решился на этот шаг, невзирая на мою семью, то я хочу довести дело 
до конца, я хочу объединить всех генералов и включиться в активную работу. У 
генералов из Войково такие же тормоза, какие были и у меня, а именно — 
уверенность в том, что:
 1. Работа «Союза немецких офицеров» ведется на разложение армии;
 2. Наши семьи, которые, без сомнения, попадут под террор Гитлера.
 Но все-таки надо решаться. Я поинтересовался, почему не доставляют нам 
информацию (сводки германского командования и радиоперехваты).
 Господин полковник ответил, что на следующей неделе мы их получим точно; что 
на этот счет уже дано указание, но это будет начиная с понедельника.
 13 августа 1944 года, воскресенье. Сегодня вечером я спросил господина 
полковника: «Для принятия участия в активной работе обязательно ли быть членом 
„Союза немецких офицеров“?»
 Я спросил об этом потому, что некоторые генералы не питают симпатии к 
«Офицерскому союзу», но хотят работать под руководством Национального комитета. 
Например, генералы Зикст фон Армин и Штреккер говорят, что нельзя же считать 
«Офицерский союз» принудительной профсоюзной организацией.