целях давления на меня.
 На собрании выступили с докладами о необходимости борьбы за скорейший мир в 
интересах Германии (полковник Штейдле и генерал Зейдлиц).
 Потом солдаты избрали из своей среды делегацию из пяти человек, которой было 
поручено довести до моего сведения информацию о настроениях солдат и принять 
руководящее участие в борьбе за «Новую Германию».
 Я принял «делегацию» в присутствии полковника Адама и генерала Роденбурга и, 
решив воздержаться от резких высказываний, занял в беседе с ними примирительную 
позицию. Я не отвергал целей, изложенных в манифесте немецкого Национального 
комитета, но ставил под вопрос пути к этим целям. Я подчеркивал, что над этим 
вопросом много думаю и к окончательному решению еще не пришел. Кроме того, я 
боюсь, что резкое выступление может привести к разложению немецкой армии и к 
междоусобной войне.
 И потом, как они не понимают, что в случае согласия с их требованиями я, таким 
образом, подниму руку на сыновей, которые находятся на фронте.
 На прощание «делегаты» подчеркнули, что они будут добиваться своей цели в 
контакте с другими примкнувшими к движению генералами, если я в ближайшее время 
не приму положительного решения. На это я им ответил просто: «Очень тяжело».
 15 сентября 1943 года. Если бы на моем месте здесь был генерал фон Рейхенау, 
то он давно решился бы на этот шаг. Только я не знаю, смогу ли я помочь этим 
немецкому народу.
 24 сентября 1943 года. Чувствую себя здесь плохо. Я нахожусь в одном доме с 
генералами, которые стоят на других позициях, но я чувствую, что они от меня 
ожидают решения. Я человек иного склада, чем генералы, эти проблемы очень 
серьезны.
 Трезво рассуждая, я не могу еще решиться, так как расцениваю общее положение 
несколько иначе, чем генералы. Поэтому складывается обстановка, которая 
является для меня неприятной: ко мне обращаются, мне задают вопросы, а я 
вынужден почти постоянно отмалчиваться.
 Они, наверное, полагают, что я человек ограниченный, что я солдат в простом 
смысле этого слова. Я боюсь, что хорошие отношения ко мне некоторых генералов 
могут явиться актом снисхождения. И я, и генералы, находящиеся в Войково, часто 
обсуждали все вопросы, которые сейчас стали актуальными. Зря думают, что мы 
такие люди, которые хотят отсиживаться здесь до конца.
 Все проблемы, которые подвигли генерала фон Зейдлица и других на этот путь, мы 
все время здесь, в плену, обсуждаем. Эти проблемы меня особенно глубоко 
тревожат, не меньше, чем генерала фон Зейдлица и остальных, но я убежден, что 
еще не настал час моего окончательного решения.
 Я не вижу, чтобы положение германской армии было катастрофическим, и именно 
это обусловливает позицию как генералов из лагеря, так и мою собственную. Не 
странно ли мое положение? Все видят, что генералы во главе с фон Зейдлицем и 
генералы из лагеря питают ко мне доверие. Несмотря на то что фон Зейдлиц и 
другие генералы отошли от меня, они приходят ко мне и обсуждают открыто все 
проблемы движения.
 Откровенно говоря, общение с генералами фон Зейдлицем и Латтманом меня 
интересует, хотя создалось очень странное, необычное «сожительство».
 25 сентября 1943 года. Полная неизвестность по существу действительного 
положения в Германии, о настроениях немецкой армии и населения.
 Представляю себе, что среди солдат действующей армии я бросил лозунг 
прекращения войны. Одни солдаты пойдут в плен, другие начнут требовать 
отступления, третьи будут против первых двух — в результате возникнет 
междоусобная война. Где гарантия, что Красная армия не будет бить тех, других и 
третьих и я, вместо спасения армии, полностью ее не уничтожу?
 Меня интересует также, как будет действовать Красная армия и будет ли она 
наступать в глубь Германии, если наша армия отойдет на старую границу, а на 
Западе откроется второй фронт.
 27 сентября 1943 года. Сегодня генерал фон Зейдлиц рассказал о выступлении 
Геббельса, который призывает немецкий народ к спокойствию и выдержке, так как 
правительство ищет пути для выхода из создавшегося тяжелого положения. 
Сказанное фон Зейдлицем мне импонировало. «Вот видите, — сказал он, — я говорил,
 что правительство само найдет уже пути для развязки этого положения».
 Сегодня днем мне передали немецкий перевод выступлений Рузвельта и Черчилля. 
Вечером, за ужином, мы начали разговор об этих выступлениях, и я задал всем 
вопросы: «Как мы и другие страны истолковываем слова Рузвельта об уничтожении 
прусского милитаризма? Неужели Рузвельт и Черчилль подразумевают под этим 
понятием уничтожение генералов, которые являются носителями прусского 
милитаризма? Растолкуйте мне, что такое прусский милитаризм». Каждая армия, в 
том числе — и Красная, воспитывается в духе победы над врагом.
 28 cентября 1943 года. После завтрака я гулял один, а фон Зейдлиц, Ван Гоовен 
и Тренкман были вместе. Через некоторое время фон Зейдлиц подошел ко мне.
 И снова мы вернулись к обсуждению выступлений Рузвельта и Черчилля. Генерал 
фон Зейдлиц взволнованно, в повышенном тоне, обратился ко мне: «Что вы 
прикидываетесь, это свинство надо выжечь, уничтожить (прусский милитаризм). Я 
скоро выступлю перед миром и докажу, какие грязные люди наши фюреры. Я сам 
очевидец и свидетель грязных спекуляций Геринга: он тащит миллионы марок в свой 
карман за счет государства. Я собираю теперь материалы от всех офицеров, 
которые были в окружении этих мерзавцев — Гитлера, Геринга и прочих.
 Немецкий народ должен знать все. Кто смеет называть нас изменниками? Только 
трусы. Я считаю святой обязанностью выступить перед германским народом и 
сказать ему правду, назвать этих мерзавцев и освободить народ от этой дряни. Вы,