ковости Афганистана и его племенного уклада.
    Но попытки прямого перенесения нашего опыта, естественно, имели место. Это 
относится в какой-то мере и к области разведывательной и контрразведывательной 
работы. В конце концов, понимание национальных особенностей страны — это одно, 
а конкретный личный опыт каждого советника — это совсем другое. Изобретать 
что-то совершенно новое на базе своего опыта — дело чрезвычайно сложное.
    В Москве началась целая эпоха совещаний и заседаний по Афганистану, начиная 
от комиссии ЦК КПСС до ведомственных и межведомственных...
    Довольно часто для решения внешнеполитических вопросов, связанных с 
Афганистаном и нашим военным присутствием там, собирались дипломаты, военные и 
разведчики. Чаще всего эти встречи имели место в МИД СССР, у первого 
заместителя министра Георгия Марковича Корниенко. Обычно там присутствовали С.
ФАхромеев, В.И.Варенников, а от Комитета госбезопасности или я, или Я.П.Медяник.

    Понятно, что афганские дела систематически обсуждались в рамках 
ответственности КГБ и у Ю.В.Андропова.
359
    Были совещания у других министров, и в том числе у военного министра Д.Ф.
Устинова. Последний проводил совещания неторопливо, с чаепитиями и 
всевозможными отвлечениями от главной темы. Иногда разговор принимал характер, 
далекий от повестки дня. Однажды, во время такого затянувшегося отступления от 
темы, я стал развлекать себя тем, что начал подсчитывать количество и качество 
орденских планок у наших военачальников, и обнаружил удивительную гармонию в 
системе награждения. У Ахромеева было на один орден больше, чем у Варенникова; 
у Соколова на один орден больше, чем у Ахромеева, а у Устинова на два больше, 
чем у Соколова.
    Видно, в аппарате ЦК КПСС какие-то специальные люди зорко следили за тем, 
чтобы не было никаких нарушений в субординации. Каждый герой должен точно знать 
свое место в ряду героев.
    Для внешней разведки Афганистан стал главной задачей: мы укрепляли органы 
безопасности Афганистана, направляли своих советников во многие афганские 
провинции, сотнями стали готовить афганских разведчиков и контрразведчиков на 
территории Советского Союза и в Кабуле. Делали все, вплоть до открытия в нашей 
стране детских домов для афганских детей-сирот.
    Приказы руководства КГБ были однозначны: для Афганистана ничего не жалеть, 
все их заявки удовлетворять немедленно. Следующий год (а в дальнейшем каждый 
следующий) должен был стать годом «решительного перелома в борьбе с душманами...
»
    В руководстве ПГУ четыре человека с утра до вечера занимались афганскими 
делами — сам начальник В.А.Крючков, я, заместитель начальника разведки по этому 
району Яков Прокофьевич Медяник и заместитель начальника разведки — начальник 
Управления «С» Юрий Иванович Дроздов.
    Я курировал, в частности, работу представительства КГБ, участвовал в 
многочисленных совещаниях по Афганистану и в КГБ, и за его пределами, и очень 
много времени уделял беседам с нашими сотрудниками, побывавшими в стране. В 
этих беседах решались различные текущие дела, но я, помимо этого, хотел понять 
перспективу развития событий. К сожалению, в своем подавляющем большинстве эти
360
доклады были неутешительными. По-прежнему режим удерживал свои позиции только в 
Кабуле, а на периферии власть переходила из рук в руки, и нигде не было и 
намека на стабилизацию режима и поддержку его населением.
    Примерно через год после переворота я понял, что пребывание наших войск в 
Афганистане не дает ощутимых результатов, а через два пришел к выводу, что 
оказание нашей политической, экономической, военной и всех остальных видов 
помощи Бабраку Кармалю не спасет его режим и не приведет к стабилизации 
обстановки.
    Разочаровавшись в Бабраке Кармале (он действительно был слабым 
организатором при больших амбициях), советское руководство (по предложению и 
при помощи разведки) пошло на замену афганского руководителя Наджибуллой.
    Утверждение Наджибуллы в качестве афганского лидера на какое-то время 
породило надежды на улучшение обстановки в Афганистане, но скоро все пошло 
по-прежнему. Афганистан продолжал тянуть из нас все соки, армия не понимала, за 
что она воюет, вмешательство во внутренние дела страны других иностранных 
государств нарастало, в своей основной массе афганцы считали нас оккупантами, а 
Наджибуллу — ставленником Москвы.
    Руководство КГБ, однако, не допускало мысли о нашем поражении в Афганистане 
и постоянно выступало с новыми инициативами по оказанию помощи южному соседу во 
все возрастающем объеме. Даже отдаленные намеки на то, что нам надо уходить 
оттуда, считались антигосударственными, антипартийными и крамольными.
    Видя всю обреченность нашего участия в афганских делах, трудно было 
сохранять хоть какой-то энтузиазм. Потери нашей армии и громадная военная и 
экономическая помощь, сгоравшая в «черной дыре» за Пянджем, вызывали чувство 
протеста и действовали угнетающе.
    Парадокс этого явления состоял в том, что КГБ, и в первую очередь разведке, 
удалось создать действительно работоспособные афганские органы госбезопасности, 
которые вели успешную работу не только на всей территории страны, но и 
проникали в Пакистан, а пришедший с нашей помощью к власти Наджибулла был, 
несомненно, самым
361
достойным лидером из бывших когда-либо в Афганистане. Я знал его лично и 
встречался с ним и в тот период, когда он воз