выполнял роль посредника между Верховным командованием итальянских вооруженных 
сил и Роммелем. Определенная готовность идти итальянцам навстречу, даже такая 
вещь, 
как формальная корректность, могли бы сгладить очевидный антагонизм, сделать 
его 
менее острым или не столь бросающимся в глаза. Отступление Роммеля само по себе 

было ударом по итальянскому командованию в Африке и в Риме, и граф Кавальеро и 
маршал Бастико - имея на то определенные основания или без таковых - расценили 
его 
решение как неуважение к себе и увидели в нем угрозу сотрудничеству государств 
Оси. 
Мы с Роммелем встретились на совещании в Берте 17 декабря 1941 года. Дискуссия 
была 
настолько острой, что перья летели во все стороны. В конце концов Роммель, 
отвергнув 
возражения итальянцев по поводу его мобильной стратегии, пообещал в будущем 
координировать маневры своих моторизованных частей с действиями остальных войск.
 Я 
постарался снять напряжение, дав слово, что не сдам являвшуюся ключевым пунктом 

Дерну с примыкающими к ней аэродромами до тех пор, пока оттуда не отойдет 
итальянская пехота. 
Фактически операция была завершена в соответствии с планом, без серьезных 
потерь. Как 
это всегда бывает при подобном отступлении, пехотные дивизии очень быстро 
оторвались 
от противника, и Роммель смог выровнять линию фронта, не внося серьезных 
изменений 
в свой первоначальный план. Само собой разумеется, что наши летчики и зенитчики 

сыграли свою роль в осуществлении этого маневра. 
Решение Роммеля контратаковать 21 января 1942 года было детищем начальника 
оперативного отдела его штаба Вестфаля. Идея контрнаступления родилась у него, 
когда 
он летел в своем "шторхе" над линией фронта и смотрел на весьма слабо 
укрепленные 
позиции противника. Она была мгновенно принята. Подготовка к операции была 
проведена очень быстро и скрытно, а само контрнаступление развивалось 
стремительно. 
[177] Роммель взял за правило держать свои планы в секрете от итальянцев до 
самого 
последнего момента, поскольку он им, мягко говоря, не доверял. Несомненно, 
первым 
условием успеха любой внезапной операции является полная секретность, и все 
средства 
обеспечения этой секретности, разумеется, можно считать оправданными. Но так же 

очевидно и то, что подобное поведение неизбежно вызывало дополнительные 
проблемы в 
командных инстанциях коалиции - ведь, в конце концов, Роммель должен был 
подчиняться Бастико и итальянскому Верховному командованию. 
После того как Роммель начал свое контрнаступление, я, находясь в Риме, 
проинформировал о нем Кавальеро. Возможность еще одного поражения привела его в 

состояние необычайного возбуждения, и, последовав моему предложению, 22 января 
он 
вылетел со мной в Африку. Однако он не сразу встретился с Роммелем, а сначала, 
пока я 
решал проблемы люфтваффе и служб снабжения, отправился в итальянский штаб. 
В январе 1942 года у нас было очень ясное представление о численности, 
диспозиции и 
боевых качествах британских войск. Я заверил Кавальеро, что наступление Роммеля,
 даже 
если бы противнику удалось его остановить, не являлось слишком рискованным. 
Распределение британских сил на фронте и явный дефицит ресурсов с их стороны 
оправдывали операцию, которая могла привести к захвату Бенгази, что, в свою 
очередь, 
могло бы обеспечить нам надежность снабжения и тыловых коммуникаций. После 
долгих 
споров совещание с итальянцами закончилось тем, что они согласились на 
наступление с 
ограниченными целями. Тот факт, что в этих дискуссиях я играл примиряющую роль, 

вовсе не означает, как мне приходилось читать после войны, что я выступал 
против 
операции. Кавальеро в своем дневнике это подтверждает. Итальянское Верховное 
командование не хотело больше рисковать, чувствуя, что ему не следует 
покровительствовать действиям, которые могут привести к новым поражениям. 
Несмотря на то что на совещании удалось прийти к соглашению, я знал, чего можно