| |
предусмотренной
конституцией форме. Он связан военной присягой, которая предполагает
безоговорочное
подчинение и в которой прямо говорится, что солдат должен повиноваться своим
начальникам и законному правительству. Снятие этих [455] обязательств означает
поощрение государственного переворота, целью которого очень редко бывает то,
что
полезно для государства и для людей. В этом случае вооруженные силы, которые
должны
охранять и защищать государство, становятся его разрушителем. Немногочисленные
обратные примеры ничего не доказывают, но свидетельствуют о том, что в редких
случаях
освобождение от присяги может быть вполне этичным для солдата с очень сильно
развитым чувством ответственности. В этом случае солдат должен понимать, что он
идет
по узкой тропе между осанной и криками "Распните его!".
Еще один момент: существует внутреннее противоречие между политикой и военным
делом. Только незаурядные личности могут сочетать одно с другим. В изречении,
которое
гласит, что солдат, интересующийся политикой, перестает быть хорошим солдатом,
есть
доля истины. Я из своего личного военного опыта знаю, что политические
дискуссии в
момент критического положения на поле боя могут оказать серьезное влияние на
ход
боевых действий. Лучшим решением данной проблемы, на мой взгляд, является
разделение двух сфер. Однако факт остается фактом - войска настолько хороши,
насколько хорош их командир. В наше время нужны офицеры, которые способны
уловить
взаимозависимость политики и военного дела и объяснить ее своим подчиненным.
Только так человек может пройти путь от "штатского, интересующегося политикой"
до
"гражданского человека в военной форме", а затем и до "солдата, мыслящего по-
государственному". Сложность этой задачи невозможно переоценить, потому что мы,
немцы, в течение последних двух веков очень много воевали, но пренебрегали
развитием
политической культуры и в основном имели дело с крайне левыми и крайне правыми
партиями и политиками, чье отношение к государству можно приблизительно
охарактеризовать как фанатичное отрицание.
Следовательно, главным принципом остается воспитание в "гражданском человеке в
военной форме" лояльного и патриотически настроенного солдата, твердо хранящего
верность государству и конституции в соответствии с присягой. [456]
Глава 24.
Моя жизнь в послевоенный период
"Пепельная клетка" в Мондорфе. - Нюрнберг. - Дахау. - "Кенсингтонская клетка".
-
Суд в Венеции в феврале - марте 1947 года. - Ардеатинские катакомбы и репрессии.
-
Меня приговаривают к смертной казни. - Сохранение итальянских памятников и
шедевров искусства. - Тюрьма в Верле. - Заключение
Первые годы в заключении
Сегодня политикам удалось благодаря переговорам продвинуться вперед в деле
превращения "безоговорочной капитуляции" в эффективный инструмент. У меня и в
мыслях нет пытаться воскресить в памяти период после капитуляции Германии со
всеми
его болезненными моментами. Я придерживаюсь той точки зрения, что мы в нашей
старушке Европе, в которой становится все теснее, должны научиться понимать
друг
друга, найти путь к объединенному Старому Свету, в котором исчезнут
искусственные
государственные границы, являющиеся атрибутом прошлого. Я всегда верил в идею
Бриана. Если у меня и были какие-то сомнения в необходимости нового порядка в
Европе,
то они исчезли, когда я стал летчиком. Когда, стартовав с аэродрома в Берлине,
уже через
час полета ты вынужден сверяться с картой, чтобы случайно не пересечь границу
Чехословакии, это происходит само собой. В начале 1948 года я объяснил одному
офицеру американской службы розыска и возвращения культурных и исторических
ценностей и произведений искусства: "Если я сделал выбор в пользу Запада и в
своей
ограниченной сфере деятельности борюсь за осуществление идеи Европейской
федерации, а заодно и помогаю вашей службе, то это немало-для человека,
считающего,
что британский трибунал несправедливо приговорил его к смертной казни".
Как это ни трудно для отдельно взятых людей, мы должны научиться забывать.
Однако
многое из того, что произошло, включая целый ряд неоднозначных событий,
необходимо
|
|