интересам страны. Однако не следует забывать и о том, что флирт с идеей о 
капитуляции 
ослабляет боевой дух и волю к победе. Примерами ситуаций, когда капитуляция 
являлась 
единственным [453] средством прекратить кровопролитие и была неизбежной, даже 
несмотря на ее негативное влияние на общую ситуацию, можно считать случай с 
войсками в Тунисе и случай с группой армий В в Руре, хотя они и непохожи друг 
на друга. 
Наконец, возможны случаи, когда военное командование может принять решение о 
капитуляции и взять на себя ответственность за него. Это бывает, когда 
продолжение 
боевых действий подчиненными им войсками не сковывает сил противника и является 

безнадежным по причине отсутствия надлежащих сил и средств, а также когда 
повлиять 
на исход войны становится уже невозможно. В любом из этих случаев вопрос о том, 
как 
капитуляция скажется на положении соседних частей и соединений и на обстановке 
в 
целом, должен изучаться тщательно и всесторонне. 
Решения о капитуляции, спланированные заранее и реализованные внезапно, без 
учета 
положения соседних частей, свидетельствуют о безответственности тех, кто их 
принимает; хотя обычно для оправдания подобных решений ссылаются на 
политические 
предлоги, командиры, принимающие их, как правило, имеют весьма ограниченное 
представление об общей ситуации. Во Второй мировой войне такие примеры тоже 
были. 
В наш век техники случаи принятия столь серьезных решений без консультаций с 
вышестоящим руководством будут происходить все реже. 
Обсуждение вопроса о капитуляции возвращает нас к проблеме "политического 
солдата", 
для которого, повторяю, не было места в германских вооруженных силах. Продуктом 

обучения по генералу фон Зекту стал солдат, для которого "конституционная 
лояльность" 
важнее любой партийной агитации и вообще не имеет к ней никакого отношения. 
Международный военный трибунал в Нюрнберге, тем не менее, приговаривал таких 
солдат к смертной казни и требовал от армии серьезного влияния на решение 
проблем 
внешней политики, а также отстранения от власти преступных элементов в сложных 
внутриполитических ситуациях и свержения правительств, проводящих преступную 
политику. [454] Между двумя этими интерпретациями солдатского кодекса чести 
лежит 
непреодолимая пропасть. 
В середине 1947 года я написал эссе, в котором подверг углубленному изучению 
вопрос о 
"политическом солдате", не замыкаясь на конкретной ситуации в Третьем рейхе. 
Ниже я 
привожу цитату из этого эссе: 
"Я требую от каждого старшего офицера, занимающего высокую должность и 
обладающего значительными полномочиями, умения разбираться в политике, которое 
позволит ему глубоко и верно оценивать политические события в его стране и за 
ее 
пределами. Правильная оценка политических событий должна позволить этому 
офицеру 
выступить в роли квалифицированного советника главы государства, полностью 
сознающего лежащую на нем ответственность, способного предвидеть военные 
потребности государства и в то же время увязать их с политической ситуацией. 
Разумеется, это деликатное, но совершенно необходимое сотрудничество может 
приводить к серьезным внутренним конфликтам, а также к спорам на международной 
арене, в которых военный лидер должен принимать во внимание возможное влияние 
его 
воззрений на внешнеполитическую ситуацию. 
Я, тем не менее, ни в коем случае не признаю "политического солдата", который 
реализует собственные политические установки, предпринимая действия в 
политической 
сфере, и тем самым неверно толкует истинное значение слова "солдат". Такие 
"политические солдаты" наделяют себя прерогативами, которые не потерпит ни один 

глава государства или правительства - за исключением тех случаев, когда он 
сам-желает 
сложить с себя полномочия. Даже сегодня, в 1947 году, подобные примеры можно 
найти 
во многих странах". 
Когда я писал это, я хотел подчеркнуть как то, что офицер, тем более 
представитель 
высшего офицерского состава; стоит над партиями, так и то, что каждый солдат 
должен 
повиноваться законному правительству и государству, существующему в