[451] После 
недолгого ожидания ко мне прибыл американский майор в сопровождении нескольких 
солдат. Их встретила моя охрана. Майор сообщил мне, что в течение нескольких 
ближайших дней ко мне приедет побеседовать генерал Тейлор, командир 101-й 
воздушно-
десантной дивизии. Этот очень молодой, безоружный и вежливый офицер - между 
прочим, после войны он был американским комендантом в Берлине, а затем стал 
командующим американскими войсками в Корее (хотелось бы пожелать ему успеха на 
этом посту) - после того как детали разоружения и сдачи в плен моих штабных 
сотрудников были согласованы, предложил мне переехать с моим штабом в 
Берхтесгаден, 
на Берхтесгаденер-Хоф. Мне позволили оставить у себя мое оружие, награды и 
маршальский жезл. В сопровождении генерала меня на автомобиле доставили в 
Берхтесгаден. 
В Берхтесгадене лучшие комнаты в отеле были предоставлены моему сопровождающему 
и 
мне. Мне была предоставлена свобода передвижения, но пользоваться ею я мог 
только в 
компании некоего лейтенанта Брауна, приятного малого, который, кстати, родился 
в 
Мюнхене. То, что мне удалось посетить воевавшие на русском фронте группы армий 
в 
Цельтвеге и Граце практически без сопровождения американцев, с одной стороны, 
являлось одним из свидетельств образцового выполнения американским генералом 
своих 
обещаний, а с другой - свидетельствовало о том, что между Россией и ее 
западными 
союзниками существовала напряженность. Генерал Девере, командующий американской 

группой армий, который в те дни приезжал ко мне с визитом, держался подчеркнуто 

холодно, хотя и оставался в рамках традиционной военной вежливости. Его 
отношение 
заставило меня более четко осознать мое новое положение. 
В течение нескольких дней меня непрерывно интервьюировали репортеры английских 
и 
американских газет; этот процесс происходил без каких-либо инцидентов и, 
пожалуй, 
даже в атмосфере взаимопонимания. Так я познакомился с Куртом Рисом, который 
впоследствии особо ходатайствовал за меня. Снова и снова я просил дать мне 
возможность поговорить с генералом Эйзенхауэром с целью убедить его в 
необходимости 
провести ряд мер, [452] полезных и для войск, и для мирного населения. Вместо 
этого 15 
мая 1945 года меня перевезли в лагерь в Мондор-фе, неподалеку от Люксембурга. 
Перевозили меня через Аугсбург, где мне пришлось оставить свои награды и 
фельдмаршальский жезл. Могу добавить, что ни два моих начальника штаба (Винтер 
и 
Вестфаль), ни кто-либо еще из офицеров или солдат не подозревали, что мое 
путешествие 
закончится плохо. Все они хорошо меня знали, им была до мельчайших подробностей 

известна вся моя деятельность в годы войны, и потому никто из них и помыслить 
не мог, 
что меня подвергнут суду и приговорят к смертной казни. Они ровным счетом 
ничего не 
знали о том, что вместо того, чтобы отвезти меня к Эйзенхауэру, меня отправят в 

специальный лагерь. Почему было не сыграть в открытую? 
В разные моменты вопрос о капитуляции так или иначе волновал каждого 
германского 
командира, хотя в первую очередь это политическая проблема, которой должно было 

заниматься правительство. Весной 1944 года без ведома Верховного командования 
вермахта - хотя позже я доложил о своих действиях Гитлеру - я преодолел 
угрызения 
совести и вступил в контакт с американскими посредниками в Швейцарии через 
генерала 
СС Вольфа, поскольку считал, что война должна быть закончена путем переговоров 
на 
дипломатическом уровне. Я рассматривал этот шаг не как прелюдию к капитуляции 
войск в моей сфере ответственности, а как помощь правительству в налаживании 
переговорного процесса. 
Во-вторых, капитуляция могла быть осуществлена с одобрения или по указанию 
правительства. Капитуляция группы армий О является прекрасным примером первого 
варианта, а всеобщая капитуляция германских вооруженных сил - второго. 
Капитуляция армии как военного соединения может стать необходимой, если она 
потерпела поражение, если сопротивление стало бессмысленным и бесполезным и 
если 
выход ее из боя не нанесет непосредственного ущерба военным и политическим