чтобы моим 
подчиненным были понятны мои приказы, и подробно разъяснял их. 
В условиях, в которые я оказался поставлен, я ощущал полную растерянность. У 
разных 
командиров разные методы, говорил я себе, и каждый из них по-своему прав. Мой 
предшественник, фон Рундштедт, вполне обоснованно считал себя наследником 
традиций 
Верховного командования, существовавшего в годы Первой мировой войны. Масштабы 
театра военных действий, уровень ответственности и система управления войсками 
были 
теми же. Держа руку на пульсе событий, он отдавал приказы, находясь в штабе, 
почти 
никогда не бывая на передовой и лишь в очень редких случаях пользуясь телефоном.
 
Практически все контакты с его подчиненными и вышестоящим командованием 
находились в руках его начальника штаба и штабных офицеров. Такая система [400] 
имела 
неоспоримые преимущества: главнокомандующего никто не беспокоил, не отвлекал от 

дела, на него не влияли впечатления от пребывания на фронте. Он был неким 
подобием 
верховного жреца, к которому остальные относились с изрядной долей 
благоговейного 
трепета. Хотя я придерживался иных взглядов, я вполне мог понять взгляды фон 
Рундштедта, хотя и не мог убедить его принять мои. Обстоятельства и условия, в 
которых 
нам приходилось действовать на шестом году войны, слишком сильно отличались от 
нормальных условий, существовавших в первые годы. Из-за слабости дисциплины на 
всех 
уровнях требовался личный контакт между командующими и войсками; нельзя было 
больше пренебрегать таким фактором, как непосредственное персональное влияние и 

убеждение, особенно с учетом того, что по очень многим вопросам отсутствовало 
согласие. Эта система создавала массу неудобств для обеих сторон, но ее 
преимущества 
перевешивали недостатки. Командующий получал возможность заглянуть в сердца 
людей 
и, так сказать, за кулисы. 
Убежденный в том, что место командующего там, где та или иная из его частей 
потерпела 
неудачу и где возникла опасная ситуация, я расположил свой штаб неподалеку от 
линии 
фронта и часто менял его местонахождение - но не тогда, когда меня пытался 
вынудить 
к этому противник. Я не мог желать для себя лучшего начальника штаба, чем 
Вестфаль, с 
которым я отлично работал в Италии. Он знал мои идиосинкразии, а я - его. 
Под началом командующего Западным фронтом находились три группы армий. Я сам 
слишком долго командовал группой армий, чтобы не знать, какая это большая 
ответственность. Командующие группами армий имели полное право настаивать на 
независимости своих действий в выделенных, для их войск секторах местности и в 
рамках 
поставленных перед ними боевых задач. Я также имел твердое намерение уважать 
это их 
право, хотя на практике возникавшие нештатные ситуации часто заставляли меня 
вмешиваться. Мне это было не по д^ше: хотя я начинал службу в армии и когда-то 
был 
офицером главного штаба сухопутных войск, я, тем не менее, все [401] же считал 
себя 
выходцем из люфтваффе и потому испытывал в случаях подобного вмешательства 
угрызения совести. 
Командующие группами армий были участниками Первой мировой войны, заслуженными 
офицерами Генерального штаба, военачальниками, обладавшими огромным опытом. 
Среди дивизионных командиров попадались разные люди; на многих из них последние 

месяцы наложили свой отпечаток. В нормальных условиях некоторым из них пришлось 

бы многое в себе изменить, поскольку они не всегда были готовы сражаться в 
сложных 
условиях, характерных для весны 1945 года. В те времена, когда численность 
германской 
армии была ограничена 100 000 военнослужащих, генеральских кадров было слишком 
мало. Впоследствии же наши вооруженные силы очень быстро разрослись, а потери в 

последние пять лет войны были слишком большими. Все это сделало невозможным 
тщательный отбор кадров и отсеивание не вполне компетентных людей. Приходилось 
воевать, используя те кадры, которыми мы реально располагали. В то же время это 

приводило к тому, что вышестоящее командование было вынуждено чаще вмешиваться 
в