мирное время; даже при том, что тамошние фортификационные сооружения были 
старыми и частично разрушились, они все же еще вполне могли послужить, хотя в 
любом 
другом месте они были бы бесполезными. Опасность заключалась в том, что 
противник 
мог нанести удар с северо-востока и с севера в направлении Штутгарта или 
двинуться 
даже дальше на восток через Хайльбронн и Пфорцгейм, в обход Черного Леса. В 
случае, 
если бы противнику удалось выровнять выступ, образованный Саарским 
пфальцграфством, и переправиться через Рейн в районе Карлсруэ, эта опасность 
обострилась бы еще больше. Соответственно, в интересах 19-й армии и всего 
участка 
[398] фронта в районе Черного Леса было предотвратить или хотя бы задержать 
подобное 
развитие событий. Следовательно, наиболее закаленные в боях дивизии можно и 
нужно 
было перебросить в район действий группы армий О для обороны Саарского 
пфальцграфства. 
Однако эта переброска была завершена с задержкой. Две дивизии прибыли в зону 
действий группы армий С слишком поздно. Они вводились в бой опрометчиво и к 
тому 
же по частям, и успех, достигнутый ими, оказался гораздо менее значительным, 
чем 
следовало ожидать. Сложности с подкреплениями состояли в основном в том, что 
нам 
приходилось в спешном порядке собирать части и подразделения, находящиеся на 
отдыхе 
в тылу. У нас почти не осталось частей постоянного состава, и мы были вынуждены 

импровизировать, то и дело перетасовывая подразделения. Мы почти не располагали 

временем для формирования полноценных боевых частей и соединений. Тем не менее, 

вюртембергское ополчение, например, сражалось гораздо лучше, чем я ожидал. Мы 
мало 
что могли сделать для ликвидации дефицита подразделений связи, и это очень 
затрудняло 
наши действия. В рамках имеющихся возможностей 19-я армия сделала все 
необходимое 
для подготовки к обороне и внимательно наблюдала за положением на флангах. Она 
получила передышку до начала апреля. 
Взгляд в прошлое и виды на будущее
Меня назначили командующим Западным фронтом в один из самых тяжелых, кризисных 
моментов в Западной кампании. После того как я составил представление об общей 
ситуации, я почувствовал себя словно пианист, которого просят исполнить перед 
большой 
аудиторией сонату Бетховена на старом, расшатанном и расстроенном инструменте. 
Во 
многих отношениях условия, в которые я был поставлен, противоречили всем моим 
принципам, но события развивались так быстро, что у меня не было возможности 
существенно на них повлиять. 
Мои должность и звание были слишком высокими, чтобы я уклонялся от 
ответственности, 
ложившейся на [399] меня как на главнокомандующего Западного фронта. Поэтому я 
готов отвечать за все то, что делалось в соответствии с моими указаниями. 
Поскольку я не 
мог примирить с моей совестью и моими взглядами идеи и приказы Гитлера, мне 
ничего 
не оставалось, кроме как по-своему интерпретировать и корректировать их. Это 
часто 
случалось в описываемый мною в данный момент период, как, впрочем, и раньше. 
Альтернативой было поделиться своими сомнениями с Гитлером. Но если бы в ходе 
соответствующего разговора ему не удалось развеять мои сомнения, а мне - 
заставить 
его изменить свою точку зрения, мне пришлось бы попросить, чтобы меня 
освободили от 
должности командующего фронтом. Я понимал, что все это очень непросто. За 
первые 
шесть недель пребывания в должности командующего Западным фронтом я четырежды 
встречался с Гитлером, честно излагал ему свои взгляды на обстановку и видел, 
что он 
ценит мою откровенность. Я был до мозга костей военным человеком и знал, что не 
могу 
отказаться разделить мнение руководства или не выполнить приказ, для которого 
наверняка имелись серьезные основания, только потому, что я с ними не согласен. 
Я 
также считал, что следует забыть о многих разногласиях, возникших во время 
последнего 
и наиболее острого кризиса в ходе войны. Сам я всегда старался сделать так,