совещание, на котором обсуждались оборонительные мероприятия. Когда я покидал 
мой 
штаб, несколько бомб упало рядом с его застекленной верандой. Во время 
последующих 
налетов немало бомб разорвалось неподалеку от моего бомбоубежища. Бомбардировка 

противником моего штаба нанесла ущерб не столько военным учреждениям и 
сооружениям, сколько самому городу и его жителям. Я немедленно попросил все 
войска 
об оказании помощи в ликвидации его последствий. Этот воздушный удар оказался 
очень 
показательным, поскольку в одном из сбитых бомбардировщиков обнаружили карту, 
на 
которой было помечено местонахождение моего штаба и штаба Рихтгофена, что 
говорило 
о том, что итальянцы явно помогли противнику. Как бы то ни было, работа моего 
штаба 
была прервана лишь на очень короткое время. Это стало возможно благодаря 
хорошей 
организации связи. Было очевидно, что король и Бадольо дали разрешение на эту 
атаку, 
хотя я не мог бы и не стал бы возражать, если бы меня попросили переместить мой 
штаб в 
какое-нибудь не столь густонаселенное место. Когда через несколько минут после 
воздушного рейда противника я покинул мое бомбоубежище, подразделения ПВО и 
пожарные из Рима уже въезжали в городок - это ясно говорило о том, что им было 
заранее известно о налете. 
Я был вынужден считаться с возможностью проведения противником десантной 
операции в ночь с 8 на 9 сентября, а также открытого сотрудничества итальянцев 
с 
альянсом. 
Но даже после описанного утреннего воздушного налета поведение итальянского 
командования не изменилось. Я приказал моему начальнику штаба и генералу 
Туссену, 
сменившему Ринтелена на его посту, посетить [271] совещание с Роаттой на Монте-
Ротондо. Я также еще раз переговорил со всеми командирами боевых частей, 
приказал им 
находиться в полной готовности и отдал распоряжение перевести штаб 
военно-морских 
сил из Рима в район Фраскати. Уже после полудня позвонил Йодль и 
поинтересовался, 
соответствует ли действительности переданное по радио сообщение о том, что 
Италия 
сдалась. Поскольку я ничего об этом не слышал, мы договорились созвониться 
позднее. 
На мои вопросы по поводу радиосообщения я получил от итальянской стороны 
поразительный ответ, будто бы это отвлекающий маневр и что война будет 
продолжена. 
Тогда я в категорической форме потребовал немедленно дать официальное 
опровержение 
этой опасной фальшивки. Но оно так и не прозвучало, а тем временем итальянскому 

правительству пришлось публично во всем признатьсяд Первым мне сообщил об этом 
тот 
же Йодль, от которого я узнал о соответствующем сообщении по рации, только что 
полученном в ставке фюрера. Я сообщил эту информацию Туссену и Вестфалю, 
которые 
пытались выяснить, что происходит, и которым Роатта заявил, что все разговоры о 

сдаче - инспирированная "утка". 
Совещание, в котором участвовали генералы, продолжилось, и Вестфаль доложил мне 
о 
возвращении только поздно вечером. Он уже начал опасался, что его и Тус-сена 
арестуют 
в Монте-Ротондо. Между восемью и девятью часами вечера мне позвонил Роатта и 
торжественно заверил меня, что новость, о которой объявили по радио, застала 
его 
врасплох и что он не пытался меня обмануть. Тем не менее, я убежден, что 
Бадольо и 
Амброзио старались держать меня в неведении, чтобы помешать мне принять 
немедленные контрмеры. Когда ситуация окончательно прояснилась, мне было уже 
слишком поздно что-либо предпринимать; королевская семья и правительство 
улизнули. 
Хотя я еще мог связываться с Йодлем и командирами моих боевых частей, 
Верховному 
командованию вермахта пришлось бросить нас на произвол судьбы; в ставке фюрера 
на 
командующем Южным фронтом поставили крест. Передав кодовый сигнал "Ось", я 
коротко изложил командирам моих частей то, что в течение нескольких [272] 
последующих дней волновало меня больше всего. Поскольку поздно вечером наша