случались с главнокомандующим люфтваффе в моменты нервного возбуждения и быстро 

угасали. После этого он вдруг становился на редкость великодушным, причем 
доброта и 
щедрость нередко заставляли его с лихвой компенсировать обиженному нанесенный 
ущерб. 
Дело Фриша в 1938 году.
После потока разоблачений, связанных с этим вопросом, трудно сформулировать 
точку 
зрения, которой мы придерживались по этому поводу в то время. Хотя с той поры, 
когда я 
работал в тесном сотрудничестве с Фришем, прошли годы, для меня, как и для 
любого 
выходца из сухопутных сил, ставшего офицером люфтваффе, он оставался образцом 
того, 
каким должен быть человек и офицер. По этой причине мне особенно не хотелось 
верить 
в слухи о его проступках. В глубине души я надеялся, что эти слухи вот-вот 
будут 
опровергнуты как злобная клевета и Фриша реабилитируют. [30] Затем среди нас, 
офицеров люфтваффе, тоже поползли слухи - зачастую противоречивые. Мне казалось 

невозможным, чтобы Гитлер или Геринг могли намеренно подвергнуть такого всеми 
уважаемого офицера, как Фриш, столь недопустимому унижению. Когда впоследствии 
Геринг рассказывал мне о том, как он разоблачил доносчика и как был рад тому, 
что 
сделал это - в глазах его при этом читалось удовлетворение, - у меня не 
возникло ни 
малейшего сомнения в том, что руки Геринга чисты. То же самое я думал и о 
Гитлере, 
когда он заставил генерала от артиллерии Хайца, председателя военного трибунала,
 
зачитать перед командным составом сухопутных войск и люфтваффе приговор суда 
чести, 
когда за этим последовала целая цепочка удивительных совпадений и, помимо всего 

прочего, полное оправдание главнокомандующего сухопутных войск. Мне, как и 
большинству из нас, хотелось бы, чтобы фон Фриша реабилитировали публично, 
восстановив его в прежней должности. Я не мог представить себе причин, по 
которым 
Гитлер не сделал этого, но в конце концов пришел к выводу, что это, возможно, 
объясняется тем, что фюрер так и не смог растопить лед изначальной вражды. Эта 
холодность сделала весьма затруднительным даже официальное сотрудничество между 

фон Фришем, типичным прусским офицером, воспитанным в духе старых традиций 
императорской армии, и Гитлером, который не мог ни скрыть свое австрийское 
происхождение, ни забыть о кастовых различиях, разделявших его и Фриша. 
Я был с Гитлером перед польской кампанией в 1939 году, когда до него дошло 
известие о 
смерти Фриша. Меня поразила усталость, с которой непосредственно после этого 
фюрер, 
сохраняя на лице выражение мрачной торжественности, волоча ноги и 
останавливаясь 
через каждые несколько ступенек, поднимался по длинной лестнице на свой 
наблюдательный пункт. 
Интересно, о чем он думал в тот момент? 
Правы мы были или ошибались, равнодушно относясь к политическим событиям, в 
любом 
случае у нас не было нужды, да и возможности, забивать себе этим голову. [31] 
Геринг зарезервировал за собой исключительное право оказывать влияние в этой 
сфере и 
представлять наши интересы. Для нашей деятельности это было благом. Даже будучи 

обязанным признать, что наше равнодушие к политическим вопросам было ошибкой и 
что 
на мне как на главе административного управления люфтваффе лежит вина за этот 
просчет, замечу, что, даже если бы мы занимали иную позицию, на практике это бы 
мало 
что изменило. В 1936-1937 годах, когда я был начальником главного штаба и в мои 

обязанности входило и участие в решении политических вопросов, особых 
сложностей в 
политической области не было, если не считать мер, предпринятых для поддержки 
Франко в Испании. 
Когда в воскресный день июля 1936 года мы получили доклад немца - члена ЗО 
(зарубежной организации национал-социалистической партии), проживающего за 
рубежом, который информировал нас о том, в чем нуждается Франко, а также о 
директивах Гитлера из Бейрейта, я серьезно забеспокоился. Военно-воздушные силы 

тогда только-только создали свои руководящие органы и первые части и