и премьер-министру и консультировать другие страны, «если это желательно». 
Рузвельта не смущало, что у него нет начальников объединенных штабов в 
английском стиле и он не располагает начальником штаба ВВС, как существует 
командующий Королевскими ВВС. Он просто создал американский компонент 
объединенного состава начальников штабов — Объединенный комитет начальников 
штабов ВС США, состоявший из Маршалла, Кинга (закаленного, старого морского 
волка, призванного заменить Старка на посту начальника штаба ВМС) и генерала 
Генри X. (Хэп) Арнолда (чье добродушие прикрывало организационный талант). В 
такой довольно несовременной манере были сформированы союзные и американские 
командные структуры.
 «Американцы настояли на своем, и теперь война будет вестись из Вашингтона, — 
писал личный врач Черчилля сэр Чарлз Вильсон (позднее лорд Моран), несомненно 
отражая мнение британского руководства, — но у них вряд ли хватит мудрости 
обойтись с нами столь бесцеремонно в будущем». Черчилль милостиво принял это 
решение, в основном из-за большого доверия к Рузвельту, Маршаллу и Гопкинсу.


СТАРШИЕ ПАРТНЕРЫ И МЛАДШИЙ

 В эти дни продолжительных совещаний в Вашингтоне и становившегося все более 
жестоким конфликта в Тихоокеанском регионе президент продолжал работать над 
текстом Декларации единства союзников. Он обнаружил, что попытка добиться от 
многочисленных союзников простого совместного заявления чревата ловушками. Одну 
из них представлял собой пункт о «свободе религии». Президент не упомянул о 
религии в Атлантической хартии (позднее сожалел об этом), но поразительно то, 
что он исключил такое упоминание и из проекта рождественского документа, 
который готовил с Черчиллем. Гопкинс посоветовал президенту включить пункт о 
религии в документ, но это потребовало согласования с русскими. Как раз 
прилетел Литвинов, — возможно, он мог бы помочь.
 Старый большевик пережил и взлеты, и падения с тех славных дней 1933 года, 
когда обсуждал с Рузвельтом вопрос о признании СССР Соединенными Штатами. 
Отстраненный от дипломатической службы Сталиным в период заключения 
германо-советского пакта в 1939 году, многолетний приверженец борьбы за 
создание системы коллективной безопасности, он почти исчез из политической 
жизни, с тем чтобы воспрянуть после того, как Вашингтон и Москва стали 
вынужденно сотрудничать. Литвинов перелетел через Тихий океан, прибыв из своей 
разоренной войной столицы как раз накануне японской атаки на Пёрл-Харбор и 
приземлился в Вашингтоне, где все еще не было недостатка в сверкающих лимузинах,
 транспортных пробках, пище и политических партиях.
 Президент нашел Литвинова гораздо менее энергичным, чем в прежние дни. 
Посланник явно не хотел уговаривать московского политика номер один одобрить 
пункт о религии, но Рузвельт настаивал. Когда Литвинов предположил, что Кремль 
согласится на формулировку «свобода совести», Рузвельт заверил его: это как раз 
то, что надо. В самом деле, добавлял Рузвельт дипломатично, старый принцип 
Джефферсона о религиозной свободе настолько демократичен, что включает право не 
исповедовать никакой религии — человек имеет право верить или не верить в Бога. 
С такими аргументами Литвинову удалось добиться согласия Москвы.
 Президент весьма гордился этим успехом. Он так часто потчевал собеседников в 
Белом доме рассказами, как вел беседу с русским посланником о спасении души и 
угрозе наказания адским огнем, что премьер-министр (согласно его позднейшим 
воспоминаниям) пообещал: он порекомендует назначить Рузвельта архиепископом 
Кентерберийским, если тот проиграет следующие выборы.
 Работа над декларацией встречала и другие препятствия, большие и малые. 
Рузвельт и Черчилль хотели включить в документ формулировку «власти» наряду с 
«правительства» в качестве сторон, его подписавших, — чтобы свою подпись могла 
доставить «Свободная Франция»; против этого, однако, возражал Халл: его 
возмутила несанкционированная оккупация де Голлем французских островов к югу от 
Ньюфаундленда (Сент-Пьера и Микелона), в результате чего руководство «Свободной 
Франции» оказалось на грани отставки. Литвинов заявил, что не согласится на 
такое добавление ни в каком случае. Черчилля раздражало стремление Халла 
поднять большой шум вокруг незначительного эпизода, когда происходят события 
величайшего значения; к Литвинову он испытывал презрение за то, что тот 
действовал как перепуганный автомат. Рузвельт выступил посредником в 
разногласиях, но формулировку «власти» пришлось убрать. Американцы хотели 
включить в число сторон, подписавших документ, Индию, но воспротивился Черчилль.
 Англичане настаивали на сохранении в документе формулировки «социальная 
безопасность», но Рузвельт ее снял, частично из-за чувствительности конгресса к 
этому термину. Другую проблему представляло собой сохранение Россией 
дипломатических отношений с Японией. Декларация могла взывать только к победе 
над гитлеризмом, но отнюдь не над странами — участницами трехстороннего пакта.
 На Новый год, после того как двадцать шесть стран неделю обменивались 
телеграммами, Рузвельта, в инвалидном кресле, с окончательной версией документа 
в руке вкатили в комнату Черчилля.
 «Я вылез из ванны, — вспоминал Черчилль позднее, — и одобрил проект документа».

 В последний момент Рузвельт предложил заменить «Ассоциированные державы» 
термином «Объединенные Нации». Черчилль пришел в восторг, он показал хозяину 
Белого дома строки из «Чайлд-Гаролда» Байрона: