борьба внутри страны, казалось, завершилась, как и борьба разума и чувства в 
самом Рузвельте. Не было оснований терзаться дурными предчувствиями или 
обвинять кого-либо. Имел значение лишь один решающий факт: США находятся в 
состоянии войны.
 Но это всего лишь половина войны; чего теперь ждать от Германии? В отношениях 
с ней президент тоже не проявлял инициативы. Он хотел, чтобы американцы сами 
осознали неизбежность войны с Гитлером. Но Берлин зловеще затаился, если не 
считать бурных восторгов в печати по поводу сокрушительного удара японцев. 
Возможно ли после тщательной подготовки Вашингтона к войне в Европе, с 
использованием в Тихоокеанском регионе лишь тактики сдерживания, чтобы США 
остались воевать на Дальнем Востоке в одиночку?
 Ответ на этот вопрос мог дать главным образом Адольф Гитлер. Он надеялся, что 
Япония присоединится к нему в войне с Россией. Поскольку этого не произошло, 
Гитлер стал подталкивать японцев к войне с англичанами и американцами в 
Тихоокеанском регионе, к которой он тоже присоединился бы. Кардинальным 
стратегическим вопросом становилось теперь, примкнет ли Япония, в свою очередь, 
к войне с СССР. Ведь в противном случае смертельный враг Германии Россия и 
союзник «Оси» Япония остались бы без второго фронта. Четверть века Гитлер 
высказывался против войны на два фронта. Вступит ли он в открытую конфронтацию 
с наиболее могущественной демократией мира, осложнив свою борьбу на два фронта, 
без усиления давления на Токио с целью заставить его выступить против России? 
Если же Токио воспротивится этому, выполнит ли Гитлер свое обещание 
присоединиться к войне Японии с Америкой?
 Позиция Англии не вызывала сомнений. Черчилль немедленно воспользовался 
ситуацией, чтобы выполнить свое обещание объявить войну Японии в течение часа 
после начала американо-японского конфликта. Хотя британским парламентариям 
потребовалось больше часа, чтобы вернуться в Лондон и занять свои места в обеих 
палатах, но уже к полудню 8 декабря Черчилль сдержал свое обещание. Он 
предупредил парламентариев, что предстоят длительные и тяжелые испытания, но 
«нас поддерживают четыре пятых населения планеты. Мы несем ответственность за 
их безопасность и их будущее». Обе палаты проголосовали единодушно за 
объявление войны Японии. Рузвельт хотел, чтобы Черчилль подождал аналогичного 
решения конгресса США, но британский премьер действовал так быстро, что 
послание Рузвельта с соответствующей просьбой запоздало. Официально Англия 
вступила в войну с Японией на несколько часов раньше, чем Соединенные Штаты. 
Отношения между атлантическими союзниками теперь изменились. Когда один 
представитель британского руководства на следующий день после нападения на 
Пёрл-Харбор попробовал высказаться за сдержанный подход к Вашингтону, какой 
проявлял Лондон в то время, когда участие в войне США стояло под вопросом, 
Черчилль ответил, бросив косой взгляд на этого человека:
 — В такой манере мы говорили с этой страной, когда обхаживали ее. Теперь она в 
гареме и говорить с ней следует иначе!
 Напряженно ожидая выпада Гитлера, Рузвельт одновременно готовил народ к 
трудной работе. Даже в военной обстановке он не оставил практику давать 9-го 
числа каждого месяца пресс-конференцию, хотя, как предупреждал президента Эрли, 
журналисты узнают от него «чертовски мало». Репортеры заполняли помещение для 
пресс-конференции очень медленно, поскольку каждый подвергался досмотру агентов 
службы безопасности. Во время паузы между вопросами Рузвельт шутливо заметил по 
поводу обыска Мэй Крейг, что наймет для этого агента-женщину.
 Президент выдал жаждавшим информации репортерам лишь немного новостей. Этим 
утром совершено нападение на Кларк-Филд на Филиппинах. Сообщил также, что 
встречался с руководством Совета по приоритетным поставкам и ассигнованиям и 
договорился об ускорении выпуска промышленной продукции в нынешнем объеме и 
расширении всей производственной программы. Президент приберег свои главные 
выводы для беседы вечером у камелька. Начал он с обзора десятилетнего периода 
агрессивной политики Японии, достигшей кульминации в нападении на Пёрл-Харбор. 
Беседа привлекала внимание слушателей к одной цели, одной задаче.
 — Теперь мы находимся в состоянии войны. Мы воюем все как один. Каждый мужчина,
 женщина и ребенок — партнеры в решении самой серьезной в истории Америки 
проблемы. Мы должны переживать сообща плохие и хорошие новости, поражения и 
победы, успехи и неудачи в войне.
 Пока новости неутешительны. Мы потерпели серьезную неудачу на Гавайях. Наши 
войска на Филиппинах, включая мужественных бойцов из стран Содружества, ведут 
тяжелые бои, но энергично защищаются. Сообщения об обстановке вокруг островов 
Гуам, Уэйк и Мидуэй пока неясны, но нужно быть готовыми к их захвату 
противником.
 Несомненно, список жертв боев в первые несколько дней окажется большим... 
Война будет не только долгой, но и тяжелой. Но Соединенные Штаты не 
удовлетворит в ней никакой иной результат, кроме победы, полной и окончательной.

 Рузвельту приходилось все еще считаться с тем неудобным фактом, что нацисты не 
объявили войну и, возможно, не объявят. Он просто отделался констатацией того, 
что Германия и Италия «считают себя участниками войны против США в такой же 
степени, как против англичан и России». Много недель, говорил президент, 
Германия убеждала Японию, что если та начнет войну, то получит «полный и 
постоянный контроль над всем Тихоокеанским регионом» и что если Токио 
воздержится от этого, то он не получит ничего.
 — В этом состоит их простая и очевидная большая стратегия. Вот почему 
американцы должны понять, что этому нужно противопоставить аналогичную большую 
стратегию. Нам следует понимать, например, что японские успехи в войне против