отражать и выражать его?
 Этот вопрос постоянно поднимал Стимсон. Когда Рузвельт позвонил ему рано утром 
по телефону, чтобы сообщить хорошую новость — итоги очередного опроса 
общественного мнения Институтом Гэллапа имеют тенденцию быть более 
благоприятными, чем ожидали организаторы, — Стимсон напомнил президенту, что 
все эти опросы страдают отсутствием важного фактора, который президент, кажется,
 склонен игнорировать: «власть руководит сама собой». Рузвельт не стал спорить 
с этим, но пожаловался на неважное самочувствие.
 В конце концов, американские стратеги нуждались в твердом и решительном 
руководстве, а не в символах и внешней представительности. В начале июля 
президент попросил Стимсона выяснить вместе с Ноксом и Гопкинсом общие 
потребности в продукции военного производства для «разгрома потенциальных 
противников». Десять недель помощники президента по обороне бились над этим 
вопросом и затем капитулировали. Все завязано на предпосылках, от которых 
следует отталкиваться, писал шефу Стимсон: будут ли Соединенные Штаты 
немедленно вовлечены во всеобщую войну против Германии или намерены продолжать 
свою политику помощи оружием, транспортными средствами и боевыми кораблями 
странам, воюющим против «Оси». Армия, флот и ВВС едины в предпочтении войны 
против Германии, продолжал Стимсон, но требуются четкие установки на этот счет 
со стороны президента.
 Неопределенность в отношении войны отражалась на всем личном составе армии. 
Репортер «Нэйшн» провел десять дней августа на площади Таймс, наблюдая за 
строевыми занятиями. Он опросил три сотни кадровых военных, новобранцев и 
национальных гвардейцев — оживленных, дерзких, уверенных, что побьют немцев и 
японцев. Но в то же время все они, кроме кадровых военных, ненавидели армию, 
Рузвельта, генерала Маршалла и негров почти в одинаковой степени. Лишь немногие 
отдавали себе отчет, для чего служат в армии и зачем вообще нужна армия. 
Некоторые военнослужащие принадлежали к сторонникам комитета «Америка прежде 
всего», но почти не имели подозрений, что главнокомандующий пытается вовлечь 
страну в войну, — видимо, просто не знали, что сказать. Эти солдаты не 
критиковали, но и не поддерживали внешнюю политику Рузвельта, — им просто не 
было до него дела.
 В их позиции прослеживалась своя логика: они воспринимали помощь Англии как 
политику, направленную на уклонение от войны; но если страна не готовится к 
войне с Германией, «для чего нужна эта армия».


ВЕТРЫ И ВОЛНЫ ПРОТИВОБОРСТВА

 Президент пообещал Черчиллю в Арджентии, что использует жесткие выражения для 
послания в Токио. Премьер-министр опасался, что Государственный департамент 
выхолостит их, и был прав. Халл и его помощники не желали, чтобы строгое 
предупреждение спровоцировало экстремистское крыло в Японии на враждебные 
действия. К тому времени, когда послание было составлено, оно приобрело 
характер дежурного предупреждения. Президент не сопротивлялся такой 
трансформации документа. Рузвельт решил, что лучше сделать предупреждение во 
время личной встречи с Номурой. В воскресный полдень 17 августа 1941 года посол 
Японии прибыл в Белый дом.
 Старый адмирал, туговатый на ухо, пользовался моноклем, невнятно говорил 
по-английски и временами казался настолько бестолковым, что Халл сомневался, 
понимает ли он позицию своего правительства, не говоря уже о позиции Вашингтона.
 Однако посол отличался приветливостью, имел обыкновение кивать в знак согласия,
 поощряя собеседника, и сопровождать короткими бесстрастными смешками основные 
доводы Рузвельта и Халла. Президент, в прекрасном настроении после 
двухнедельной морской прогулки, сделал несколько любезных замечаний и стал 
говорить серьезно, противопоставляя миролюбивую и принципиальную, по его 
понятиям, политику своей страны на Дальнем Востоке курсу Японии на 
территориальные захваты с помощью силы. Есть ли у адмирала какое-либо 
предложение? У Номуры оно имелось. Вынув документ, он сказал, что его 
правительство желает всерьез мирных отношений с Соединенными Штатами — премьер 
Коноэ предлагает президенту встречу где-нибудь в Тихоокеанском регионе.
 Президента как будто не смутила утрата инициативы как раз в то время, когда он 
собирался зачитать свое предупреждение. Во всяком случае, он зачитал размытый 
текст заявления; но даже этот текст передал так, словно просил извинения. Так 
ли это было на самом деле или Номура в таком ключе сообщил в Токио, но выходило,
 что президент сделал ему несколько устных замечаний в порядке информации. 
Львиный рык в Арджентии обратился в блеяние ягненка. Тем не менее Рузвельт 
сообщил Черчиллю, что его заявление Номуре «не менее жесткое», чем то 
совместное заявление, которое они планировали.
 Предложение Коноэ о встрече с Рузвельтом сделано не от хорошей жизни. Вывод из 
кабинета Мацуоки не облегчил положения премьера. Реакция Вашингтона на 
оккупацию Индокитая оказалась более резкой, чем ожидал Токио. Замораживание 
активов воспринималось как прямая угроза выживанию страны. Императора, как 
Коноэ было известно, беспокоил дрейф в направлении конфликта с Америкой. Армия 
при военном министре Тодзио по-прежнему стремилась к экспансии, но теперь, к 
отчаянию премьера, и зависимый от поставок нефти флот повел себя более 
воинственно. Шовинистическая пресса подвергала Вашингтон нападкам за поставки 
нефти России через Владивосток и японскую акваторию моря. Правительственные 
чиновники постоянно имели при себе полицейскую охрану для защиты от покушений. 
Экстремисты из числа среднего офицерства флота и армии представляли собой