американского изоляционизма сохраняется; в Америке еще жива память о Первой 
мировой войне и Лиге Наций; там существует боязнь связывать себя 
обязательствами. Рузвельт получил представление о требованиях доминионов и 
метрополии к Лондону; необходимости для премьер-министра утрясать решения со 
своим кабинетом военного времени в течение часа; о жажде англичан лучше 
устроить послевоенный мир. Оба деятеля шутили, агитировали друг друга, льстили, 
надоедали друг другу, раздражались и соглашались. Между ними зародилась дружба; 
она окрепла, готовая выдержать будущие испытания.
 «Августа» направилась в открытое море вскоре после отбытия британского корабля.
 Оказалось, что история не позволяет оторваться от событий. Поездка, начавшаяся 
в компании членов скандинавского королевского семейства и достигшая кульминации 
во время встречи политических и военных лидеров Атлантического региона, 
закончилась на побережье штата Мэн визитом к президенту его старого учителя 
Эндикота Пибоди. Когда же Рузвельт отбыл поездом из Портленда, молодой помощник 
министра Нокса записал в вахтенном журнале, что президента посетил в спешке 
некто по имени Эдлай Стивенсон, со срочным сообщением о забастовке.
 Феликсу Франкфуртеру оставалось дать исчерпывающую оценку атлантической 
встрече. Член Верховного суда имел обыкновение писать хвалебные, льстивые 
строки о президенте, но на этот раз он не преувеличивал. Даже частое 
употребление не лишает некоторые фразы их благородного смысла, писал 
Франкфуртер. Где-то в Атлантике Рузвельт и Черчилль вершат мировую историю.
 «И как все действительно великие исторические события, эту встречу невозможно 
измерить тем, что сказано, сделано или достигнуто. Ее значение определяли 
неосязаемые духовные силы, надежды, устремления, мечты и усилия...
 Встреча великолепно задумана и прекрасно осуществлена... В сердцах людей 
навсегда остаются поступки, душевные движения и воодушевление, которые исходят 
от сознания принадлежности к человеческому братству. Это укрепляет нашу волю, 
побуждает к действиям ради избавления мира от ужаса войны».

 Глава 4
 КОНФЛИКТ В ТИХООКЕАНСКОМ РЕГИОНЕ

 Известие о встрече в Арджентии всколыхнуло застойную политическую атмосферу в 
Вашингтоне, по крайней мере на время. Лидеры демократов в конгрессе 
превозносили Атлантическую хартию как выдающийся документ о целях войны, как 
подлинную веху на пути к «реальному и прочному миру». Хирам Джонсон и Роберт 
Тафт обвинили Рузвельта в заключении секретного альянса и подготовке вторжения 
в Европу. «Нью-Йорк таймс», призывая в передовице из восьми колонок к 
уничтожению нацистской тирании, провозгласила, что встреча ознаменовала конец 
изоляционизма; между тем «Нью-Йорк джорнал америкэн» обвинила президента в 
следовании по стопам Вильсона к войне. «Чикаго трибюн» полковника Маккормика, 
раздраженная сближением Рузвельта и Черчилля, напоминала своим читателям, что 
президент — «подлинный потомок того Джеймса Рузвельта, своего прадеда, который 
в годы революции представлял тори Нью-Йорка и дал клятву верности английскому 
королю». И друзья и противники рассматривали встречу как прелюдию к более 
воинственным акциям.
 Рузвельт, очевидно, думал иначе. Сделав драматический шаг вперед, он совершил 
затем свой обычный отскок назад. Помимо маловыразительного послания конгрессу с 
приложением текста хартии, он мало что предпринял для ее реализации. На первой 
пресс-конференции, происходившей на «Потомаке» после встречи в Арджентии, он 
держался, по мнению журналистов, крайне осторожно. Его спросили, как он 
собирается претворять в жизнь широковещательные цели, содержащиеся в хартии.
 — Это обмен мнениями, вот и все. Ничего больше.
 — Стали мы ближе к войне?
 — Я бы сказал, нет.
 — Так прямо и следует вас цитировать?
 — Нет, лучше процитируйте косвенно.
 Однако, как показали опросы общественного мнения, встречу в море население 
восприняло положительно. С текстом хартии из восьми пунктов ознакомились 75 
процентов опрошенных. Половина из них поддерживали документ полностью или 
частично. Только четверть относилась к нему прохладно или враждебно. Многие тем 
не менее не знали содержания хартии или относились к ней индифферентно, и со 
временем их число увеличилось. Через пять месяцев многие помнили о встрече двух 
лидеров, но лишь немногие могли вспомнить саму хартию.
 Встреча существенно не изменила отношение общественности к рузвельтовской 
программе помощи Англии. Это отношение оставалось неизменным большую часть 1941 
года. На вопрос, заданный в мае: «По вашему личному мнению, президент Рузвельт 
зашел слишком далеко в своей помощи Англии?» — только четверть опрошенных 
ответила: «Слишком далеко», другая четверть считала, что «недостаточно», и 
половина ответила: «Зашел настолько, насколько надо». Эта ситуация продержалась 
с поразительной стабильностью до конца осени. Очевидно, президент двигался шаг 
за шагом в соответствии с настроениями общественного мнения. Судя по опросам, 
он действовал как подлинный представитель народа. Большинство населения 
одобряло его политику, а с обоих политических флангов он имел равное число 
критиков. Когда президент стал проводить политику помощи «ради избежания войны»,
 он приобрел поддержку большинства населения.
 Оставался тревожный вопрос: должен ли президент в связи с критической 
обстановкой за рубежом скорее опережать общественное мнение, чем служить его 
представителем; быть скорее катализатором или даже вершителем перемен, чем их 
созерцателем; скорее создавать и эксплуатировать общественное мнение, чем