— Сейчас обстановка изменилась, — продолжал он как ни в чем не бывало, — мы 
перестали быть врагами. Политическое искусство дипломатии состоит в том... 
чтобы уменьшить число врагов страны и обращать вчерашних врагов в добрых 
соседей.
 Но насколько добры эти добрые соседи, приблизившиеся после раздела Польши на 
сотни миль к Москве? Сталин вел дипломатическую игру с Гитлером, затевая 
политический торг, оказывая давление, протестуя, умиротворяя и всегда надеясь, 
что страны «Оси» и западные союзники обескровят друг друга до состояния 
бессилия, если не гибели. Как стратег Сталин стоял перед дилеммой, как и 
Рузвельт. Он руководил народом, желавшим оставаться в стороне от войн других 
народов, то есть «европейских» войн. Сталин знал, что русские солдаты будут 
плохо воевать в случае нападения на другую страну, но упорно защищать родину в 
случае вторжения врага на их собственную территорию. Он был почти так же 
ограничен в возможности перехватить стратегическую инициативу, как и Рузвельт, 
поскольку ею владел Гитлер.
 Падение Франции, осада Англии и присоединение Японии к странам «Оси» 
опрокинули баланс сил и противоборства, на который Сталин рассчитывал. Если 
Англия рухнет, а США останутся нейтральными, Москва окажется в изоляции перед 
лицом Европы, покоренной нацистами. Логика подсказывала необходимость создания 
глобальной антигитлеровской коалиции, но лидеров стран, отвергавших нацизм, 
разделяли сомнения и наследие прошлого. Отношение Англии к Москве было 
прохладным, особенно после советского нападения на Финляндию и поглощения 
русским медведем Прибалтийских государств. Соединенные Штаты, далекая и 
недружественная держава, ввели в 1940 году «моральное эмбарго» в виде запрета 
на экспорт авиационной техники в Россию после советских бомбардировок финских 
городов.
 — Я не стану останавливаться на наших отношениях с США. Скажу только, что 
ничего хорошего сообщить не могу, — докладывал Молотов Верховному Совету в 
августе 1940 года под смех депутатов.
 Такова была обстановка, когда Молотов отправился в ноябре 1940 года в Берлин. 
Вернулся он с туманными предложениями Гитлера России: присоединиться к «Оси» с 
гарантиями неприкосновенности существующих границ и свободы действий в южном 
направлении — Индийского океана. Сталин усмотрел в этом повод поторговаться. Он 
не собирался присоединяться к «Оси», пока Гитлер не выведет войска из Финляндии,
 не признает Болгарию частью советской сферы влияния и не поддержит 
исторические притязания Москвы на базы в Дарданеллах. Возможно, Сталин понимал, 
что это неприемлемые условия для фюрера. На этом этапе сохранялась некоторая 
возможность, что Гитлер скорее будет наносить удары по Западу, чем по Востоку. 
Однако в начале 1941 года стали приобретать собственную инерцию события на 
Балканах. Сталин беспомощно следил, как немцы проникают в Болгарию и сокрушают 
Югославию и Грецию.
 Наступило время для того, чтобы антигитлеровская коалиция остановила 
нацистскую волну. В январе 1941 года Рузвельт снял «моральное эмбарго» против 
Советов. В феврале и марте Веллес проинформировал Кремль о планах Гитлера 
осуществить наступательную операцию на востоке. Однако советская идеология и 
узколобая «реальная политика», а также американская идеология и изоляционизм 
сделали объединение сил невозможным. Англия оставалась враждебной Советам, 
отчасти потому, что Москва снабжала Германию сырьем. В середине июня 1941 года 
Вашингтон все еще сдерживал развитие экономических связей с русскими.
 Весной слухи и сообщения о намерениях Гитлера поступали в Кремль из многих 
источников. Сталин вовсе не игнорировал их, нельзя сказать, что не верил им, — 
он пропускал эти сведения через мозг, настроенный на определенную идеологию и 
«реальную» политику; он был осмотрителен. Не для того ли немцы укрепляли свои 
восточные границы и распускали слухи о нашествии на восток, чтобы весной 
атаковать Англию? А Черчилль, направивший ему не вполне убедительное 
предостережение, задержанное доставкой, — не пытался ли он, как типичный 
империалист и поджигатель войны, снова заставить Россию таскать для него 
каштаны из огня? Хочет ли Гитлер вести торг с Москвой с позиции силы или 
замышляет войну на два фронта?
 Сталин, по крайней мере, сумел уйти от войны на два фронта. Пакт о 
нейтралитете, который Сталин обговорил с Мацуокой, дал ему редкую возможность 
облегчения, как и возможность позабавиться, когда японский министр иностранных 
дел сообщил, что лучшие представители Японии изначально «коммунисты в душе». 
Одним ударом Сталин свел к минимуму возможность возникновения фронта на востоке,
 а отсюда, вероятно, и на западе. Неожиданно принял участие в проводах Мацуоки 
на вокзале, заключив гостя в свои объятия и заметив:
 — Мы тоже азиаты и должны держаться вместе. Теперь, когда Япония и Россия 
решили свои проблемы, — продолжал Сталин, — Япония выпрямится на Дальнем 
Востоке. Россия и Германия все упорядочат в Европе. Потом европейцы сообща 
уладят отношения с Америкой. — Отыскав среди провожавших германского посла, он 
обнял его за плечи и воскликнул: — Нам следует оставаться друзьями, и вы должны 
сделать все для этого!
 Но время для такой дружбы уходило. В начале мая Сталин, выступая в Кремле 
перед молодыми офицерами — выпускниками военных академий, прямо заявил, что 
обстановка крайне осложнилась, нападение Германии не исключается. Однако, по 
его словам, у Красной армии еще недостаточно сил, чтобы легко одолеть немцев: 
не хватает боевой выучки, военной техники и укрепленных оборонительных рубежей. 
Правительство, говорил Сталин, использует все дипломатические средства, чтобы 
отсрочить германское нападение до осени, но, даже если это удастся, война 
неизбежно начнется в 1942 году, хотя и в более благоприятных для России