воздуха контрнаступления греков против итальянцев. Британские стратеги ожидали, 
что в сложившейся обстановке неизбежна наступательная операция нацистов на 
Балканах и поэтому крайне важно сформировать в этом регионе антинацистский блок.
 В этом их поддерживал полковник Донован, который посещал одну балканскую 
столицу за другой, призывая местных лидеров оказывать сопротивление нацистам и 
предлагая в перспективе американскую помощь, но на данный момент очень 
небольшую. Всю зиму Лондон развивал лихорадочную активность в целях поддержки 
своих планов Югославией и Турцией. Но Белград был слишком уязвим для атак со 
стороны войск «Оси» и слишком разобщен, чтобы выступить против Гитлера, а 
Анкара опасалась, что британская помощь спровоцирует столкновение германских 
войск с турецкой армией, обладавшей высоким моральным духом, но плохо 
вооруженной.
 В обстановке колебаний и сомнений лишь одна страна заняла твердую позицию. 
Афины в категорической форме заверили Лондон, что будут сопротивляться 
германской агрессии точно так же, как итальянской. Окажут ли им помощь 
англичане?
 Греческая позиция вызвала симпатии и сочувствие Черчилля, а также требовала 
определенных стратегических решений. Британский премьер восхищался греками, он 
хотел показать пример, особенно Соединенным Штатам, британской готовности 
поддержать союзника, оказавшегося в тяжелом положении, — и ведь Балканы 
напоминали улицу, по которой антинацистские силы будут возвращаться на 
континент. Все это обостряло дилемму Черчилля: направление войск в Грецию 
означало бы ослабление фронта в Северной Африке. Генералу Арчибалду Уэвеллу 
удалось отбросить итальянцев, но сколько Гитлеру понадобится времени, чтобы 
перебросить подкрепления с «итальянского сапога» через Сицилию в Африку? Не 
станет ли Греция в этом случае западней? Но разве могла Англия стоять 
безучастно и наблюдать, как Гитлер добивается победы, по словам Идена, малой 
кровью?
 Ряд военачальников Черчилля решительно возражали против выделения войск из 
состава британских сил на театре войны в Северной Африке, который они считали 
вторым по значению после фронта на самих Британских островах. Генерал Алан Брук 
недоумевал: почему политики не понимают простого принципа, диктующего 
необходимость концентрации сил в жизненно важном месте и недопустимость 
распыления усилий? В отличие от Рузвельта Черчилль был не просто и 
исключительно Верховным главнокомандующим вооруженных сил. В отличие от Гитлера 
он не мог просто отмахнуться от своих генералов. Черчилль занял также пост 
министра обороны, чтобы никакой посредник не помешал его непосредственному 
влиянию на генералов и штабистов-плановиков. Он обрушивал на них вежливо 
сформулированные памятные записки и короткие рекомендации, которые жгли как 
удар хлыста. Из его канцелярии час за часом выходили приказы, напоминания, 
просьбы: звали к немедленному действию, отметали отговорки, требовали отчета. 
Но его чрезмерная активность выдавала недостаточность власти и контроля. 
Черчилль имел дело с профессиональными военными, восхищавшимися его 
многогранным талантом, но порицавшими его дилетантство. Ему приходилось 
согласовывать свои решения с кабинетом министров военного времени, который 
включал лейбористов и тори. Он был подотчетен парламенту, который в любое время 
мог поставить под вопрос политику премьера, выразить ему недоверие и даже, хотя 
это выглядело бы решением против британских интересов, отстранить его от 
должности. В рамках этой многовековой конституционной системы Черчилль как 
премьер оказывал влияние гораздо меньшее, чем как политик неистощимой энергии, 
воображения и широкой популярности, умеющий обхаживать, льстить, манипулировать 
и подавлять.
 Сейчас военные ожидали политического решения по Греции, но на время даже 
Черчилль был вынужден отступить. Идея единого балканского фронта казалась менее 
осуществимой, чем когда-либо. Немецкий генерал, по имени Эрвин Роммель, 
создавал ударный кулак в Ливии. «Не считайте себя обязанными операции в Греции, 
если вы чувствуете в душе, что она обернется еще одним норвежским фиаско», — 
телеграфировал Черчилль Идену в Каир. Но Иден, Дилл и Уэвелл настаивали на 
операции в Греции, какой бы опасностью она ни грозила.
 Проблему решила не столько стратегия Черчилля, сколько его темперамент. 
Месяцами его беспокойные глаза высматривали на европейском побережье подходящее 
место для военной операции. Он склонялся к молниеносным смелым акциям с опорой 
на британскую военно-морскую мощь, выводящим противника из равновесия и 
сопровождающимся минимальными потерями и максимальной ролью героизма и натиска. 
При всей своей приверженности к современным видам вооружений Черчилль не любил 
массовые армии, с их тяжеловесными командными структурами, связистами, 
грузовиками, складами снабжения, прачечными и автохозяйствами. Для него война 
была делом смелых и сильных, делом подвижных боевых подразделений, разящих, 
маневренных и стремительных. За его стратегией и темпераментом таилось 
историческое чутье, подсказывавшее, что победы добываются благодаря смелости и 
удачному стечению обстоятельств. Одно большое усилие может сорваться и привести 
к потере всего. Многочисленные ограниченные операции, проводимые по обширной 
периферии, также могут завершиться неудачами, но одна способна принести успех и 
открыть массу новых благоприятных возможностей.
 Таким образом, Лондон остался верным своим обязательствам перед Грецией. Но 6 
апреля, в день, когда англичане высадились в Югославии, германские войска 
вторглись в эту страну с северо-востока.
 Было нечто возвышенное в поведении страны, верной обязательствам перед малым 
союзником, в то время как она сама подвергалась опасностям войны. Благородно, 
но в военном отношении не особенно эффективно. Гитлер, как обычно, следовал