— А не является ли пятой разновидностью свобода от бедности? — спросил 
репортер.
 — Да, я забыл об этом, — согласился Рузвельт.
 В последующие шесть месяцев он собирал в своей папке, содержащей материалы для 
подготовки выступлений, идеи к формулировке Билля об экономических правах, 
почерпнутые из бесед с представителями его администрации, советниками, из газет,
 проповедей религиозных лидеров. Теперь он диктовал стенографистке собственное 
видение вопроса, делая паузы, чтобы подыскать нужные слова.
 Через шесть дней президент выступил в конгрессе. Зал и галереи были заполнены 
законодателями, представителями администрации, дипломатами. Элеонора Рузвельт, 
сидевшая рядом с норвежской принцессой Мартой, следила за реакцией 
конгрессменов. Рузвельт выждал, когда утихнут аплодисменты. Ныне наступил 
беспрецедентный период времени, начал президент, «потому что никогда прежде 
безопасность Америки не подвергалась такой серьезной угрозе, как сегодня». 
Затем он сделал несколько впечатляющих заявлений.
 — Во времена, подобные нашему, неразумно и даже опасно тешить себя иллюзией, 
будто не подготовленная к войне Америка, ни с кем не взаимодействуя, пряча руку 
поддержки за спину, сумеет уберечься от всемирных бед.
 Ни один разумный американец пусть не ожидает от диктаторов великодушия в 
отношении интересов международного мира, обеспечения подлинной независимости, 
разоружения, свободы слова, религии и даже частного бизнеса.
 Такое положение не гарантирует безопасности ни для нас, ни для наших соседей. 
Те, кто поступается основными свободами ради ограниченной, временной 
безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности.
 Как нация, мы можем гордиться своей мягкосердечностью, но нам не следует 
допускать размягчения мозгов.
 Мы должны относиться крайне подозрительно к тем, кто под марши духовых 
оркестров проповедует умиротворение «изма».
 Затем прозвучал призыв президента к строительству мира, основанного на 
«четырех свободах». Рузвельт резко обозначил свою концепцию, провозгласив Билль 
об экономических правах: равенство возможностей для молодежи и всех остальных; 
работа для тех, кто способен трудиться; безопасность тем, кто в ней нуждается; 
отмена особых привилегий для немногих; гражданские свободы для всех; 
использование плодов научного прогресса для повышения уровня жизни широких масс.

 — В ближайшем будущем, которое мы стремимся сделать более безопасным, возможен,
 по нашему мнению, мир, основанный на четырех основных свободах:
 Первая — свобода слова и выражения мнений повсюду в мире.
 Вторая — свобода каждого человека верить в Бога по-своему повсюду в мире.
 Третья — свобода от бедности, что в переводе на понятный миру язык означает 
экономический принцип, обеспечивающий населению каждой страны приемлемый образ 
жизни, повсюду в мире.
 Четвертая — свобода от страха, что в переводе на понятный миру язык означает 
всемирное сокращение вооружений до такого уровня и таким способом, когда ни 
одна страна не в состоянии совершить акт агрессии против соседа где-либо в мире.

 Это отнюдь не перспектива отдаленного будущего. Это основа устройства мира, 
достижимая в наше время и при жизни нашего поколения...
 Пролог речи прозвучал столь захватывающе и через столь короткий срок после 
впечатляющей беседы у камелька на тему «арсенал демократии», что основной повод 
для выступления — начало срока президентства — остался как бы в тени. С учетом 
того, что слушатели получили достаточно предостережений и предложений, 
президент посвятил свое инаугурационное обращение красноречивому, но довольно 
отвлеченному подтверждению своей веры в демократию. Он всегда любил 
проповедовать. В этом ему помогал его друг Арчибалд Маклейш. Но президент и сам 
настаивал на приподнятой тональности речи.
 — Для народа недостаточно есть и одеваться, — произносил он своим четким, 
прекрасно поставленным голосом, — поскольку для него имеет значение еще 
состояние духа. И в этой троице главное — дух.
 Чтобы увековечить демократию, говорил он, «мы укрепляем дух и веру Америки».
 Слова обращения глухо доносились до дрожащей от холода толпы на площади перед 
Капитолием, и президенту показалось позднее, что ему удалось воодушевить 
аудиторию. Но в целом обращение ознаменовало триумф. Во время проезда по 
Пенсильвания-авеню, украшенной флагами, президент торжественно помахивал 
цилиндром, приветствуя толпы. Группы сторонников партии, толпившихся у Белого 
дома, чтобы выражать поддержку и признание президенту, создавали праздничную 
атмосферу. Состоялась торжественная церемония инаугурационного парада — 
военнослужащие трех родов войск продемонстрировали великолепную выучку в 
прохождении парадным строем. Молодые люди в форме Гражданского корпуса охраны 
природы, этого осколка «нового курса», изо всех сил пытались соблюсти порядок в 
своих рядах. Затем был устроен блестящий инаугурационный бал. Не обошлось, 
правда, без комичных эпизодов. Перед поездкой на инаугурацию Фала прыгнула 
прямо на президентское кресло в лимузине, но ее оттуда выдворили. Ветром 
сорвало помятый цилиндр с головы уходящего в отставку вице-президента Джона Н. 
Гарнера — обнажилась копна седых волос. Клерк Верховного суда, державший 
потрепанную, тяжелую Библию Рузвельтов, когда президент произносил присягу, 
уронил ее, затем подобрал и снова уронил.
 Все перипетии этого дня отражались на лице Рузвельта. Он был серьезен на 
богослужении в церкви Святого Иоанна; широко улыбался, кивая и помахивая 
цилиндром перед толпами; сжимал челюсти, подтверждая свою верность демократии;