разговоров о высадках десантов на побережье, секретных радиопередачах, о 
подачах сигналов противнику, о странных огнях на горизонте и т. п. Отчасти 
усиливающееся общее убеждение, что министерство юстиции ограничивается 
полумерами. Как ни парадоксально, требования жестких мер возрастали именно в 
тот период, когда федеральные власти принялись энергично контролировать места 
проживания лиц, вызывавших подозрения, и принимать прочие меры предосторожности.
 Однако главная причина кипения страстей вокруг «очищения от япошек» совершенно 
очевидна: это старая расовая неприязнь — экономическая, социальная и 
патологическая — по отношению к японцам Западного побережья, заискрившая через 
несколько недель после Пёрл-Харбора и затем вспыхнувшая мощным пламенем.
 «Лично я ненавижу японцев, — провозглашал один из известных газетных 
комментаторов 29 января, — и это распространяется на них всех». Он призывал к 
немедленному выселению поголовно всех японцев с Западного побережья во 
внутренние районы страны. «Я не имею в виду лучшие из внутренних районов. 
Соберите их вместе и выпроводите в места на малопригодных землях...»
 В Вашингтоне ощущали накал общественных настроений все сильнее. Власти 
Калифорнии — особенно губернатор Кулберт Л. Олсон и генеральный прокурор Эрл 
Уоррен, действовавшие в тесном контакте с местными шерифами и прокурорами, — 
поддержали собственным авторитетом кампанию за выселение чужаков. В Вашингтоне 
делегации конгрессменов с Западного побережья оказывали постоянное давление на 
министерства юстиции и обороны и на их региональных представителей. 
Конгрессмены называли «болванами» тех, кто, по их мнению, не справлялся со 
своими обязанностями в борьбе с саботажем и шпионажем в дни Пёрл-Харбора и не 
справится с ними и в дальнейшем.
 Все происходило в духе старой истории, когда ожесточившаяся, горластая группка 
профессиональных политиков и ходатаев объединяется на основе определенного 
плана против не склонных к расизму федеральных чиновников, среди которых царят 
разброд и нерешительность. Генерал Джой де Витт, командующий сухопутными силами 
Западного побережья, после долгих колебаний наконец дал добро на выселение. 
Стимсон некоторое время возражал, ссылаясь на конституционные гарантии. Однако 
в первые недели февраля — период тревожных новостей с фронтов — сдался, отчасти 
потому, что пришел к выводу: «Расовые особенности японцев таковы, что мы не в 
состоянии понимать и даже доверять гражданам японского происхождения».
 Биддл держался дольше: его, выходца из аристократической филадельфийской семьи 
и выпускника Гротона, который гордился своей родословной, идущей от Рэндолфов 
из Вирджинии, личность весьма утонченную, не так легко поколебать в убеждениях 
генералам и региональным политикам. Но Биддл располагал скромными политическими 
ресурсами. Недавно войдя в число членов администрации, поддавался обаянию 
Стимсона и мистифицирующему влиянию Рузвельта. Не нашел в Икесе и Моргентау 
своих потенциальных союзников в администрации, — среди ее членов эта проблема 
не обсуждалась. Оказавшись почти в полном одиночестве, Биддл цеплялся за разные 
резоны и технические детали, затем притих. Остановить дрейф к выселению мог 
только мощный протест на основе высоких моральных принципов, но Биддл не был 
готов к нему ни по темпераменту, ни политически.
 Таким образом, судьба 110 тысяч американцев иностранного происхождения была 
передана в Белый дом, а следовательно, погружена в пустоту. Так как в стенах 
Белого дома не раздавалось протестов, президента не вынуждали размышлять над 
альтернативами и аргументами. Рузвельт 11 февраля подверг критике меморандум 
министерства обороны, в котором бремя ответственности за решение о высылке 
просто возлагалось на президента. Как раз в это время он готовил ответ на 
предложение Кесона о нейтрализации Филиппин. Сингапур находился на грани 
капитуляции; выселение могло показаться президенту вопросом мудреным и 
неактуальным. Он предложил Стимсону и Макклою предпринять то, что они считают 
необходимым, попросив их только скрупулезно обосновывать свои действия. Через 
восемь дней президент подписал указ о выселении, подготовленный Биддлом, 
Стимсоном и их помощниками. Через месяц конгресс принял постановление в 
поддержку действий президента. Во время дебатов член палаты представителей Джон 
Рэнкин от штата Миссисипи потребовал изолировать японцев в концентрационных 
лагерях по половому признаку, чтобы их количество не увеличивалось за два 
поколения в 25 раз.
 Ретроспективный взгляд говорит, что массовая депортация граждан иностранного 
происхождения не вызывалась военной необходимостью. Американский союз 
гражданских свобод квалифицировал ее так: «...самое вопиющее, предпринятое 
одновременно и в массовом порядке нарушение гражданских прав американцев за всю 
нашу историю». Ретроспективный взгляд также свидетельствует, что депортацию 
вызвали не только очевидные факторы — расизм и удрученность военными 
поражениями, — но и такой существенный негативный фактор, как отсутствие 
оппозиции. Либеральные газеты и еженедельники большей частью хранили молчание. 
Уолтер Липпман, так горячо отстаивавший индивидуальные свободы в дни проведения 
«нового курса», призывал к решительным мерам, поскольку, по его словам, 
Тихоокеанское побережье США официально признается зоной боевых действий и никто 
не располагает конституционным правом «вести бизнес на поле боя». Вестбрук 
Пеглер приводя аргументы Липпмана, высказывался за то, чтобы приставить стража 
порядка к каждому японцу в Калифорнии — и «к черту неприкосновенность личности, 
пока не устранена угроза» нации. Лишь немногие конгрессмены выступили с 
протестом. Наиболее заметны образом это сделал сенатор Тафт, поставивший под 
сомнение законность ратификации решения конгрессом. Но этого почти никто не 
заметил — колебавшиеся члены администрации не выражали протестов своему главе.
 Противостоять этим силам мог бы президент, беззаветно преданный идее защиты 
гражданских прав. Рузвельт таким не был. Подобно Джефферсону в начальный период