социальными переменами. Вторая мировая война пробрала американцев до мозга 
костей. Миграция белых и черных американцев на большие расстояния; 
совершенствование методов ведения войны Соединенными Штатами и другими 
странами; создание более эффективной и опасной военной промышленности, особенно 
атомной и электронной, — все это имело революционные последствия для 
американского общества.
 Но всегда нужно помнить о дуализме военной стратегии Франклина Рузвельта, а 
также настроений и действий американцев, ибо этот дуализм объясняет все менее 
значительные проблемы, доставшиеся от войны. Именно потому, что Рузвельт 
действовал как солдат, стремящийся добыть победу с минимальными потерями жизней 
американцев, и как идеолог, добивающийся «четырех свобод» для всего 
человечества, его великая стратегия страдала противоречиями, которые испортили 
отношения США с Россией и Азией. В какой-то мере как раз потому, что Рузвельт 
смотрел на Белый дом как на свой личный офис, последующие главы исполнительной 
власти столкнулись с острой проблемой — проблемой руководства гигантскими 
бюрократическими учреждениями, возникшими на берегах Потомака. Отчасти 
действительно потому, что федеральная власть во время войны не справилась с 
управлением быстротекущими социальными и экономическими процессами, особенно в 
сфере расовых отношений, войной ускоренных; что ей не удалось соблюсти баланс 
интересов в обществе, — упомянутые процессы вышли из-под контроля.
 Все это не умаляет тем не менее значения Рузвельта как политика. Он подхватил 
знамя Вудро Вильсона, разработал новые символы и программы, с тем чтобы 
реализовывать вечные идеалы мира и демократии, мечом и пером победил своих 
врагов и умер в последнем отчаянном усилии построить всемирную цитадель свободы.
 Он заслуживает внимания и сегодня, особенно со стороны тех, кто отвергает 
старые догмы государей и добивается того, чтобы народы и государства строили 
свои отношения на идеалах любви и веры. Он был истинным солдатом свободы — во 
всем символичном и ироничном смысле этих слов.
   Дж. Бернс.  




 Пролог
 ОСЕНЬ 1940 ГОДА


 Сквозь вечернюю мглу, окутавшую южную лужайку, деревья и за ними — Гудзон, 
пробивался свет из особняка. Внутри, среди многочисленных родственников и 
друзей президента, поглощавших яичницы-болтуньи, нарастало ликование, по мере 
того как с трясущихся телетайпов поступали новые сообщения об итогах выборов. 
Президент, без пиджака, с распущенным галстуком, сидел в небольшом окружении в 
столовой, перед разостланными листами сводок. Была ночь после голосования — 5 
ноября 1940 года.
 К полуночи обитатели дома бросились к окнам, услышав снаружи шум, — там 
началась суматоха. Помощники Франклина Делано Рузвельта обеспечивали свободный 
проход для президента в поющей, возбужденной толпе соседей его семейного 
обиталища в Гайд-Парке, собравшейся у портика. Горели факелы, тени их пляшущих 
огненных языков играли на кронах хвойных деревьев, что огораживали кусты роз, 
на длинной белой балюстраде. Оркестр отбивал бравурный марш. Трепетал на ветру 
плакат: «Третий срок обеспечен!»
 Открылась дверь; Франклин Рузвельт, прихрамывая, опираясь на плечо сына, 
двинулся к балюстраде. Вспышки фотокамер высвечивали его лицо — дородное и 
красное. Президента сопровождали мать Сара, супруга Элеонора, сыновья Франклин 
и Джон с женами. В глубине портика, поодаль от всех, стоял взволнованный Гарри 
Гопкинс; он тыкал кулаком в ладонь, победно пританцовывая. Сквозь толпу 
протискивался парень с плакатом, на котором слова «Третий срок обеспечен!» были 
написаны поверх «Долой крадущего третий срок!». Президент вместе со всеми 
потешался над этим.
 Наконец-то вот он — момент, когда Рузвельт почувствовал огромное облегчение. 
Ранним вечером его еще тревожили сводки из Нью-Йорка; но гораздо важнее, что 
несколько недель его беспокоили зловещие силы, готовые, казалось, примкнуть к 
оппозиции. Он полагал также, что слишком много сограждан настроены на 
умиротворение Гитлера. Допускал, что большинство искренне считают свою позицию 
благом для страны, но она все равно проистекала из материализма и эгоизма. 
Доходили не вполне внятные сигналы о тайной деятельности «пятой колонны». В тот 
вечер, когда велся подсчет голосов, Рузвельт, обращаясь к Джозефу Лэшу, 
заметил:
 — Кажется, нам удалось предотвратить путч, Джо.
 Но сейчас, стоя перед массой людей, президент мог забыть о напряжении 
предвыборной кампании и выборов. Он шутил с собеседниками и предавался 
воспоминаниям о давнем поразительном торжестве в Гайд-Парке, где, по традиции, 
отмечались ночью победы на выборах.
 — Некоторые седобородые старцы вроде меня, — говорил он, — помнят 1912 год и 
даже 1910-й. Но немногие, думаю, свидетели торжеств в Гайд-Парке помнят, как и 
я, более ранние события. А я утверждаю, что помню, хотя мои родные не верят в 
это, первые выборы — Гровера Кливленда, в 1884-м.
 Мне в то время было полтора года, но факельное шествие той ночи осталось в 
памяти...
 А этот малец, Франклин Рузвельт-младший, — он только что интересовался, стану