осуществления демагогических псевдосоциалистических обещаний фюрера («второй 
национальной революции») создания вместо регулярной армии «народного войска» 
милиционного типа, основным костяком которой должны были служить СА. Поэтому 
они представляли определенную опасность для германского монополистического 
капитала и рейхсвера. Эта кровавая акция Гитлера против своих личных соперников 
и оппозиционных элементов в собственной партии, совершенная менее чем за 
полгода до убийства (1 декабря 1934 г.) Кирова и начала массовых репрессий в 
СССР, получила одобрение Сталина. По свидетельству А. Микояна (приведенному в 
кн.: В. Бережков. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993, с. 14,), Сталин 
отозвался о нацистском фюрере так: «Гитлер, о, какой молодец! Вот как надо 
поступать с политическими противниками!».
 До этого я уже дважды встречался с Гитлером. Первый раз летом 1934 г., вскоре 
после путча Рема{29}. Тогда Бломберг{30} по случаю выступления фюрера перед 
генералами сухопутных войск в офицерском казино на военном полигоне 
Цоссен-Ютербог представил ему своего сына Акселя и меня. Вторая встреча 
произошла в марте 1935 г. в связи с посещением Гитлером истребительной эскадры 
«Рихтхофен» в Штаакене и Деберице, в которой я тогда служил адъютантом штаба 
группы. Для меня эта встреча явилась обычным представлением новому начальнику, 
что по опыту моей военной карьеры было мне знакомо.
 Но гораздо больше мысли мои занимало все более ясное осознание того факта, что 
с этого дня моя карьера и солдатская профессия круто изменились.
 Затем, после моего короткого и четкого рапорта, Геринг покинул Имперскую 
канцелярию. Сняв фуражку и парадный ремень, я вместе с присутствовавшими, а 
также Брукнером и Путткамером последовал на обед. Из Малого салона через более 
обширное помещение – курительную комнату (так она называлась еще со времен 
Бисмарка) – мы прошли в столовую. В этом огромном, почти квадратном зале стоял 
большой круглый стол с дюжиной стульев, а рядом – еще четыре круглых стола 
поменьше с шестью стульями около каждого. Гитлер занял место за большим столом 
спиной к окну. На противоположной стене над большим буфетом висела картина 
художника Каульбаха «Явление Богини солнца».
 Я нашел себе место за одним из боковых столов. Наконец-то можно немного 
расслабиться. Официальная часть закончена, и теперь я могу наблюдать, задавать 
вопросы и пытаться воспринять и окружающих, и происходящее. Гитлер сидел 
несколько вкось от меня, но был мне хорошо виден. Застольный разговор вращался 
вокруг последних событий в Испании и Москве. От этой первой совместной с 
Гитлером трапезы мне запомнились несколько его реплик по адресу Англии. Он 
считал, что Великобритания должна наконец осознать и уразуметь, какую угрозу 
представляет для Европы большевизм и как жестоко и систематично Сталин 
добивается своих целей. Ну а если Европа будет держаться заодно, эту угрозу с 
Востока удастся предотвратить. Как я потом слышал, эти реплики Гитлера были 
связаны с предстоявшим и обеспокоившим его визитом имперского министра 
иностранных дел барона фон Нейрата{31} в Лондон.
 Обед продлился не очень долго. Примерно через час Гитлер встал из-за стола, 
ибо на послеобеденное время у него были назначены различные встречи. Мне 
пришлось поспешить за ним, чтобы выяснить еще вопрос о дате начала моей службы: 
ведь я собирался через десять дней жениться. Иначе говоря, не успев приступить 
к выполнению своих должностных обязанностей, я сразу оказался вынужден просить 
отпуск. Я обрисовал Гитлеру свою ситуацию, и он проявил полное понимание, как 
мне показалось, даже с некоторой сердечностью дав свое полное согласие.
 Я был немного обескуражен тем, что мне в первый же день довелось узнать 
Гитлера с этой неожиданной стороны. Мое представление о его личности возникло 
под впечатлением той роли, какую он играл в общественной жизни, а также его 
качеств как фюрера партии. К партии же я относился с определенной сдержанностью 
и недоверием. Эти сомнения все больше и больше переносились на самого Гитлера и,
 в силу его политических решений 1935 и 1936 гг., именно в последнее время 
невыгодно воздействовали на мое первоначально положительное впечатление о нем.
 Первые дни я в своем новом положении отнюдь не чувствовал себя счастливым: 
никого не знал, не имел контакта с другими офицерами и казался самому себе 
одиноким и всеми покинутым в огромной людской толпе. Настроенный по отношению к 
НСДАП{32} весьма скептически, я здесь постоянно имел дело с партайгеноссен{33}. 
Мой отчий дом тоже был совершенно далек от моего теперешнего окружения. Короче, 
я не находил точек соприкосновения с теми людьми, вместе с которыми мне теперь 
доводилось работать. Пришлось переваривать множество новых впечатлений, 
знакомиться с бесчисленным количеством новых людей и настраиваться на многие 
абсолютно необычные для меня вещи.
 Но прежде всего мне все-таки хотелось узнать, каким именно образом я попал на 
это видное место. При нашем прощании в Дюссельдорфе Деринг рассказал мне, что 
адъютант начальника Управления личного состава люфтваффе запросил его, считает 
ли он меня годным для этой должности при Гитлере. Сам же начальник данного 
управления и начальник генерального штаба ВВС выбрали меня на основании моих 
служебных характеристик и хотят предложить мою кандидатуру Герингу. Деринг не 
скрыл моей скептической политической позиции, но заявил, что как солдата и 
офицера он, учитывая характер, поведение и образование, считает меня пригодным 
для этой должности, особенно если моя служебная деятельность будет ограничена 
военными вопросами. Итак, мое назначение прошло вполне нормальным порядком.
 Несмотря на это, я не утаил своих сомнений от моего командира. Едва заглянув в 
этот новый для меня мир, я сразу ощутил, что здесь мне будет не совсем по себе. 
Оба других адъютанта – по сухопутным войскам и военно-морскому флоту – 
показались мне людьми сухими и чужими. Надеяться на человеческие контакты, к 
которым я привык в общении со старшими офицерами в люфтваффе, не приходилось.