Люди, которых я видел вокруг себя и с которыми познакомился в Имперской 
канцелярии, были мне далеки решительно во всем. Нечего и говорить, что Деринг 
пытался меня подбодрить, но убедить меня ему не удалось.
 К тому же я знал отношение этого офицера к Гитлеру и его политике. Однажды, 
когда я спросил Деринга насчет его мнения о Гитлере, он в своем уверенном, 
светском стиле ответил китайской поговоркой: «Великие люди – беда для общества».

 В первые же дни моей службы при Гитлере передо мной возникли особые задачи.
 Я воспользовался случаем побеседовать с полковником Боденшатцем, личным 
адъютантом Геринга, чтобы договориться с ним о совместной работе. Он стал мне 
большой подмогой. Владея искусством жизни, полковник умел держаться в стороне 
от всяческих интриг. Когда вырисовывалась трудная ситуация, он удалялся, по его 
выражению, на «ничейную полосу» и оказывался недосягаемым даже по телефону, 
однако сохраняя при необходимости контакт. Как часто он звонил мне потом с 
«нейтральной полосы»!
 Боденшатц обеспечил себе известную степень самостоятельности и поддерживал 
добрые отношения с важными лицами государства, вооруженных сил и партии, не 
переходя притом определенной грани доверительности и подчеркнуто держа 
дистанцию. Товарищеское отношение офицеров люфтваффе, даже при возрастных 
различиях, я почувствовал с самого начала также и с его стороны, и это 
облегчало мне мою работу. Я получал он него ту поддержку, в которой мне 
отказывал Хоссбах, хотя тот, как пруссак по своему менталитету, был мне ближе, 
чем баварец Боденшатц. 23 июня меня впервые назначили дежурным адъютантом. Моя 
обязанность состояла в том, чтобы в течение всего дня быть в квартире фюрера 
досягаемым для него по военным вопросам: появится ли у Гитлера какое-нибудь 
желание что-либо выяснить или передать, потребуется ли соединить его с 
министерством или с одним из главнокомандующих родов войск, за это отвечал я. 
Хоссбах придавал большое значение тому, чтобы дежурство военных адъютантов 
ограничивалось тем временем, когда Гитлер осуществляет свои функции 
рейхсканцлера, главы государства и Верховного главнокомандующего вооруженными 
силами. Все же партийные дела или частные пожелания (включая посещение 
концертов и театров) к службе военных адъютантов отношения не имеют, а входят в 
компетенцию исключительно его личных адъютантов.
 В тот день вечером предстояло посещение Гитлером тогдашней «Дойче опер» в 
Шарлоттенбурге. Там давал гастроли миланский театр «Ла Скала» – исполнялась 
«Богема» Пуччини, одна из моих любимых опер. Мне удалось дать понять Брукнеру, 
что я охотно поехал бы туда. Тот с удовольствием согласился, мне даже 
показалось, он рад, что нашел сопровождающего для Гитлера. Тот тоже сразу 
согласился, но поразился тому, что офицер из его личного окружения проявляет 
интерес к музыке. Я узнал, что, оказывается, Хоссбах и Путткамер бывали 
счастливы, когда им удавалось уклониться от музыкальных мероприятий. Гитлер 
сразу же спросил меня, а знаю ли я «Богему». Его явно удивило, что я слушал эту 
оперу не раз в Ганновере, Дрездене и Берлине. А я до тех пор и не подозревал, 
какая тесная связь у Гитлера с музыкой. В тот вечер он оживленно говорил о 
Байройте{34} и Вагнере.
 В июле, вскоре после моего возвращения из свадебного путешествия, мне снова 
выпал случай для личного разговора с Гитлером. Я должен был дать ему на подпись 
представление трех главнокомандующих видов вооруженных сил о производстве их 
офицеров в очередной чин. Для этого мне пришлось лететь в Байройт, так как 
Гитлер во время летнего Вагнеровского фестиваля, как обычно, жил у Винифред 
Вагнер{35} – вдовы сына композитора Зигфрида Вагнера.
 Гитлер принял меня перед завтраком в гостиной рядом с большим музыкальным 
салоном. Здесь он чувствовал себя прекрасно и раскованно, как четыре недели 
назад в «Дойче опер». Я впервые ощутил, какую собственную энергию он передавал 
окружающим, заставляя их ощутить живость своего характера, свою склонность к 
чему-либо, любое свое настроение. У Винифред Вагнер ему жилось как дома. Здесь 
он наслаждался жизнью частного лица. Ни с какой другой семьей он не поддерживал 
такой дружбы: тут царило местоимение «ты», на которое Гитлер был скуп. Музыка, 
как и сам дом Вагнера, была для него прибежищем, особенно в вихре бурных 
политических событий.
 Поставив последнюю подпись под документами, Гитлер предложил мне остаться в 
Байройте и вместе с ним вечером послушать «Парсифаль». Я попросил разрешения 
отказаться: «Документы, подписанные Вами, мой фюрер, должны как можно скорее 
оказаться в Берлине!» – «Все в порядке, но Вы можете вернуться потом. И 
захватите с собой Вашу жену! А Брукнер пусть позаботится о билетах в театр и 
квартире!».
 Между Берлином и Байройтом ежедневно курсировал «Ю-52». 27 июля мы с женой 
прилетели в этот город в качестве гостей Гитлера. На следующий день в большой 
гостевой ложе Гитлера в «Княжеской галерее» мы слушали «Зигфрида». Гостей 
пригласили на ужин, стиль и тон которого были непринужденными. Брукнер, без 
всяких предисловий взяв мою жену под руку, представил ее фрау Вагнер и Гитлеру, 
а тот поцеловал ей руку. С этого часа мы стали считаться принадлежащими к его 
кругу.




 Установление деловых связей