ных частей вермахта хотя и смог успешно отстоять свои взгляды перед 
Верховным главнокомандующим, все же не обладал требующейся психологической 
искусностью в общении с ним.




 Обострение ситуации


 Радость от рождения нашего сына Дирка 22 июня была омрачена обеспокоившей меня 
информацией с Оберзальцберга. Я услышал оттуда, что после бесед Гитлера с 
Браухичем и Кейтелем военные меры, принятые на основе указаний от начала апреля,
 вступили в такую стадию, когда их сохранение в тайне становится все более 
трудным. Фюрер весьма заботился о том, ибо сухопутным войскам и военно-морскому 
флоту было нелегко маскировать эти становящиеся все более обширными меры. 
Следовало призвать резервистов, что в данный момент было необычным, поскольку 
маневры как правило проводились не раньше сентября.
 Сельское хозяйство приступило к сбору урожая и, как и промышленность, 
нуждалось в каждом человеке, чтобы выдержать сроки поставок готовой продукции 
по возросшим заказам. В связи с этим не удалось избежать в деревне разговоров о 
предстоящих военных событиях. Нетрудно было разгадать и цель этих мер после 
ранее предпринятых акций. Гитлер хочет вернуть Данциг и «польский коридор» в 
собственность рейха! Оставалось только узнать, когда и как. Настроение в народе 
пока царило оптимистическое. Войну считали исключенной: «Уж Адольф-то сумеет ее 
не допустить!».
 Да я и сам не мог полностью поверить в возможность военного конфликта. 
Разговоры с Гитлером на Оберзальцбер-ге и перспектива союза с Россией, 
собственно, успокоили меня. И все-таки мне становилось все труднее отвечать на 
вопросы атаковавших меня друзей. Будет война или нет? Можем мы уезжать в 
отпуск?
 Хорошо помню мои тогдашние размышления, поскольку мне пришлось подолгу 
беседовать с кузеном, который, будучи офицером в Первую мировую войну, теперь 
был призван в люфтваффе. Я старался успокоить его сильную тревогу из-за новой 
войны, не упоминая притом о планах Гитлера насчет России. В тот момент я 
действительно еще думал, что расчет фюрера на мирное решение оправдается. Но 
уже совсем скоро все выглядело по-иному.
 Когда в первые июльские дни мы с женой намечали день крещения нашего младенца, 
график плана «Вайс» уже играл для вермахта важную роль. Я знал: 12 августа 
Гитлер должен принять решение, следует ли проводить сосредоточение войск против 
Польши, дабы 26 августа начать назначенное нападение. Поэтому я считал 12 
августа – то была суббота – последним возможным днем для крещения сына. Итак, в 
начале июля ход политического развития уже привел меня к выводу: война с 
Польшей все же может произойти.




 Рехлин, 3 июля 1939 г.


 После двух недель, проведенных в кругу семьи, я явился к Гитлеру в Гамбург, 
где он находился по случаю похорон умершего командующего армейского корпуса 
генерала Кнохенхауэра, чтобы затем выехать на испытательный аэродром люфтваффе 
Рехлин на озере Мюртцзее в Мекленбурге. В последние июньские дни Удет и Ешоннек 
проинформировали меня в Берлине о том, как будет проходить посещение фюрером 
Рехлина. 5 июля около 10 часов мы прибыли на аэродром, где его ожидали Геринг, 
Мильх, Удет и Ешоннек с большим штабом офицеров и технических специалистов. 
Кроме личных и военных адъютантов, присутствовали только Кейтель и Борман. Идея 
демонстрации новых самолетов, оружия и авиационной техники исходила от Мильха, 
обеспокоенного тем, как бы из-за нехватки сырья не пострадало выполнение 
программы выпуска самолетов и производства авиационного оборудования. 6 то 
время как Мильх всегда старался показать Гитлеру истинное положение дел в 
самолетостроительной промышленности, Геринг стремился создать у фюрера 
впечатление, что отданное им приказание об увеличении люфтваффе в любом случае 
будет выполнено. Поэтому он принял предложение Удета обратить внимание Гитлера 
на совсем другие вещи.
 Удет был в Рехлине, так сказать, принимающим гостей «хозяином дома». 
Соответственно, он разработал в своих службах, а также согласовал с Герингом и 
программу показа. Сам Геринг понимал в авиационной технике мало, а потому его 
было легко ослепить всяческими эффектами, произведя желательное впечатление. 
Своим подчиненным он дал понять, что Гитлер имеет о самолетах представление 
слабое, но проявляет большой интерес к технике, а особенно к действию оружия. 
Вот почему демонстрацию Геринг и Удет поручили экспериментальной службе. Их 
побочной целю было отвлечь Гитлера от вопросов оснащения летных соединений на 
данный момент.
 Интересная и многосторонняя демонстрация произвела на всех присутствовавших 
значительное впечатление. Правда, Мильх старался объяснить Гитлеру, что 
показанные самолеты, оружие и оборудование еще находятся в процессе испытаний. 
Но никто не сказал фюреру, что по прохождении всесторонних испытаний все это 
сможет поступить в войска не ранее чем через два-три года. Стоило Гитлеру 
проявить повышенный интерес к тому или иному объекту или дать понять, что 
данную конструкцию он считает особенно важной, как Геринг тут же заверял, что 
немедленно позаботится о внедрении этого в войска.
 Наиболее впечатляющим, несомненно, был полет «Хе-176» – первого в мире 
реактивного самолета. Хотя этот экспериментальный самолет и продержался в 
воздухе всего несколько минут, он достиг своей проектной скорости почти 1000 км 
в час, что явилось для того времени феноменальным достижением. Истребители 
«Ме-109» и «Хе-100» казались рядом с ним устаревшими машинами, хотя речь при 
этом ш